История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович (онлайн книга без TXT) 📗

искусству индивидуализации. В сравнительно небольшом и узком

мире героев Достоевского поражает огромное разнообразие

индивидуальностей.

Во всех последних романах Достоевского (от Записок из

подполья до Братьев Карамазовых) отделить идеологию от

художественной концепции невозможно. Они нерасторжимо

переплетены. Как я уже говорил, это романы идей, где персонажи,

при всей их огромной жизненности и индивидуальности, в конце

концов не что иное как атомы, заряженные электричеством идей. О

Достоевском кто-то сказал, что он «чувствует идеи» как другие

чувствуют холод, жар или боль. Это отличает его от всех других

художников – умение «чувствовать идеи» можно найти только у

некоторых великих религиозных мыслителей, как Св. Павел,

Бл. Августин, Паскаль и Ницше.

Достоевский – психологический романист, и главное его

средство выражения – анализ. В этом он близнец и зеркальное

отражение Толстого. Но и предмет, и метод его анализа совершенно

иные, чем у Толстого. Толстой разбирает душу в ее жизненных

аспектах; он изучает физиологическую основу мышления,

подсознательную работу человеческой воли, анатомию

индивидуального действия. Когда он подходит к высшим духовным

переживаниям, они оказываются за пределами, не в той плоскости,

где жизнь. У них нет измерений; они полностью противоречат

обычному человеческому опыту. Напротив, Достоевский действует

именно в тех психических областях, где мысль и воля находятся в

постоянном контакте с высшими духовными сущностями, где поток

обычного опыта постоянно разбивается о последние и абсолютные

ценности и где никогда не стихает ветер духа. Интересно сравнить,

как Толстой и Достоевский разбирают одно и то же чувство – чувство

мучительной неловкости. Оба от него страдали. Но у Толстого это

чисто социальное ощущение, сознание невыгодного впечатления,

которое производит внешний вид человека и его поведение на тех,

кому он хотел бы понравиться. Поэтому, когда он стал социально

независим и стихли его социальные амбиции, тема эта перестала

Толстого занимать. У Достоевского же муки неловкости – это муки

конечной и абсолютной ценности человеческой личности, раненой,

непризнанной и униженной другими человеческими личностями.

Поэтому жестокость Достоевского находит в анализе раненого и

страждущего человеческого достоинства особенно широкое поле

деятельности. У Толстого муки самосознания или имеют социальный

характер, или перестают действовать; у Достоевского самосознание

метафизично и религиозно и исчезнуть не может никогда. И тут

снова возникает суждение о «чистоте» Толстого и «нечистоте»

Достоевского: Толстой мог победить все свои человеческие

недостатки и предстать перед вечностью как «голый человек».

У Достоевского самый дух его неразрывно опутан символической

сетью «относительной реальности». Отсюда позднейшее осуждение

Толстым излишних подробностей реализма, поскольку они не несут

главного, и неспособность Достоевского когда-либо переступить

границы временного.

Аналитический метод Достоевского тоже отличен от

толстовского. Он не рассекает, а воссоздает. Вопрос Толстого

всегда – почему? Вопрос Достоевского – что? Благодаря этому он

может во многих романах обходиться без прямого анализа чувств и

выявлять внутреннюю жизнь своих персонажей через их действия и

речи. Ибо то, что они есть, неизбежно выявляется в том, что они

делают и что говорят. Это символистская позиция, отражающая веру

в непременную реальную связь между относительным (поведением) и

абсолютным (личностью), в то время как для «пуритан ского»

мышления Толстого поведение – это только покрывало, наброшенное

на не имеющую измерений душевную суть.

Записки из подполья – произведение, которое хронологически

впервые являет нам зрелого Достоевского, содержит уже всю

квинтэссенцию его «я». Оно не может рассматриваться просто как

художественная литература. Литературы в нем не больше, чем

философии. Его нужно было бы связать с его публицистикой, не будь

оно выражением более глубокого и значительного духовного уровня

его личности. В творчестве его это произведение занимает

центральное место. Здесь его базово трагическое восприятие жизни

ничем не смягчено и безжалостно. Оно выходит за пределы искусства

и литературы, и место его среди великих мистических откровений

человечества. Вера в высшую ценность человеческой личности и ее

свободы, в иррациональную, религиозную и трагическую основу

духовного мира, которая выше разума, выше различия между добром

и злом (сущность всех мистических религий) выражена тут в

парадоксальной, неожиданной и совершенно спонтанной форме.

Первыми указали на то, что Записки из подполья занимают

центральное место в творчестве Достоевского, Ницше (о чем недавно

стало известно) и Розанов. Они занимают центральное место и в

работах Шестова – величайшего из комментаторов Достоевского.

С литературной точки зрения это еще и самое оригинальное

произведение Достоевского, хотя и самое неприятное и самое

«жестокое». Именно на примере Записок из подполья Михайловский

проиллюстрировал тезис о жестокости как основной черте

Достоевского. Людям, недостаточно сильным, чтобы с ними

справиться, или недостаточно невинным, чтобы не отравиться,

вообще не следует их брать в руки. Ибо это сильный яд, а лучше

держаться от него подальше.

С Записками из подполья тесно связан Сон смешного человека,

тоже написанный в форме монолога и тоже относящийся к

философии, во всяком случае не меньше, чем к литературе; он был

включен в Дневник писателя за 1876 г. Среди прочих художественных

вещей, включенных в этот журналистский Дневник, – Кроткая,

драматический диалог чисто психологического толка, и Бобок,

разговор мертвых, гниющих в своих могилах на кладбище –

страшное, мрачно-ироническое видение второй и окончательной

смерти.

Другие романы – Игрок, Вечный муж, Подросток – не

философские в том смысле, в каком философскими являются четыре

великих романа; Игрок интересен как саморазоблачение в описании

игорной лихорадки и как изображение в образе Полины любимого

Достоевским типа гордой и демонической женщины, видимо,

похожей на реальную Аполлинарию Суслову. Вечный муж

принадлежит к самым «жестоким» произведениям Достоевского. Все

разворачивается вокруг неизлечимой душевной раны, нанесенной

униженному человеческому достоинству мужа любовником его жены,

и его тонкого и медленного отмщения своему обидчику

(мучительного для обоих). Подросток (1875) из всех романов

Достоевского стоит ближе всего к Дневнику писателя, и его

идеология – низшего порядка по сравнению с великими романами.

Преступление и наказание (1866), Идиот (1869), Бесы (1871) и

Братья Карамазовы (1880), четыре великих романа, образуют как бы

связный цикл. Они все драматичны по конструкции, трагичны по

замыслу и философичны по значимости. Каждый из них представляет

очень сложное целое: дело не только в том, что сюжет воткан в

философию, а в том, что в самой философии главный Достоевский,

известный нам в чистом виде по Запискам из подполья, неразделимо

перемешан с журналистом-Достоевским Дневника писателя. Отсюда

возможность читать эти романы по крайней мере тремя способами.

Первый, тот, каким их читали современники, связывает их с

вопросами, которое решало русское общество и читатели 1865–