История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович (онлайн книга без TXT) 📗

В Степанчикове тоже нет интеллектуальной страстности и

богатства позднего Достоевского, но в других отношениях это одно

из характернейших его произведений. Все его великие романы

построены более как драма, чем как повествование. Они очень легко

и без особых изменений могут быть превращены в пьесы.

Степанчиково всех драматичнее (оно и задумывалось, как пьеса), но,

разумеется, для театра повесть слишком длинна. Интересно, как

здесь проявляется, по выражению Михайловского, «жестокость»

Достоевского.

Сюжет –

нестерпимые

психологические

издевательства, которым лицемерный паразит Фома Опискин

подвергает полковника Ростанева, у которого живет. Идиотская

кротость, с которой полковник позволяет Опискину издеваться над

собой и над всеми вокруг, в том числе и над своими друзьями и

слугами, извращенная изобретательность Опискина, измышляющего

все новые и новые способы психологического унижения своих

жертв, – все это причиняет читателю невыносимую, почти

физическую боль. Фома Опискин – таинственная фигура, воплощение

гротескного, беспричинного, безответственного, мелкого и в конце

концов безрадостного зла, вместе с салтыковским Порфирием

Головлевым и сологубовским Передоновым образующий троицу, с

которой, пожалуй, нечего сравнить в европейской литературе.

Степанчиково задумывалось как смешная, юмористическая история,

с оттенком сатиры (направленной, как кажется, против Гоголя, каким

он открылся в Переписке с друзьями), но надо признаться, что, хотя

юмор там бесспорно присутствует, это тот юмор, который только

людей особого склада может рассмешить.

Та же «жестокость» в еще более изощренной форме выступает в

самом характерном рассказе этого периода – Скверный анекдот

(1862), где с подробностями, напоминающими

Двойника,

Достоевский описывает страдания униженного самосознания,

испытанные важным бюрократом на свадьбе мелкого чиновника,

своего подчиненного, куда он приходит неприглашенный, ведет себя

глупо и нелепо, напивается и вводит бедного чиновника в большие

расходы.

Особняком от этих рассказов стоят Записки из Мертвого дома

(1861-1862), при жизни Достоевского его самая знаменитая книга,

получившая всеобщее признание. Это рассказ о сибирской каторге,

ведущийся от лица каторжника, принадлежащего к образованному

классу, и основанный на автобиографическом материале. Как и

другие произведения Достоевского, написанные до 1864 г., Записки

еще не касаются сложных подспудных переживаний. Конечный вывод

книги – оптимистическое сочувствие к человеку. Даже моральная

деградация самых закоренелых преступников изображается не так,

чтобы читатель потерял веру в человека. Это скорее протест против

недейственности наказаний. Несмотря на ужасные, грязные,

унизительные подробности преступлений и жестокостей, Мертвый

дом, в конечном счете, светлая и радостная книга, полная «подъема»,

вполне соответствующая эпохе оптимистического общественного

идеализма. Главным мотивом книги было трагическое отчуждение

между образованным каторжанином и народом; даже в конце срока

рассказчик чувствует себя отверженным среди отверженных.

Лишенный всяких внешних социальных привилегий, помещенный в

равные условия с несколькими сотнями простых русских людей, он

обнаруживает, что они отвергают его и что он навсегда останется

отверженным ими только потому, что принадлежит к образованному

классу, оторвавшемуся от народных идеалов. Эта мысль роднит

Мертвый дом с журнальными статьями Достоевского.

Публицистика Достоевского делится на два периода: статьи

1861–1865 гг., написанные для Времени и для Эпохи, и Дневник

писателя 1873–1881 гг. В целом его политическая философия может

быть определена как демократическое славянофильство или

мистическое народничество. В ней есть черты, общие с Григорьевым

и славянофилами, но также и с Герценом и народниками. Главная его

идея в том, что русское образованное общество спасется, если снова

сблизится с народом и примет народные религиозные идеалы, т. е.

православие. В целом можно сказать, что в публицистике

шестидесятых годов преобладают демократические и народнические

элементы, в то время как в семидесятых, под влиянием роста

революционного социализма, наблюдается тенденция к господству

элементов националистических и консервативных. Но в сущности

публицистика Достоевского с начала до конца почти не меняется и

остается цельной. Религия его – православие, потому что это

религия русского народа, миссия которого – спасти мир утвер-

ждением христианской веры. Христианство для него религия не

столько чистоты и спасения, сколько милосердия и сострадания. Все

это явно связано с идеями Григорьева и его учением о кротости, как

главном, что Россия должна явить миру. Врагами Достоевского были

радикалы-атеисты и социалисты и все безбожные силы западной

атеистической цивилизации. Победа христианской России над

безбожным Западом была его политическим и историческим кредо.

Взятие Константинополя – необходимый пункт его программы,

символ, подтверждающий вселенскую миссию русского народа.

Несколько особо и с сильным креном влево стоит пушкинская

речь, самая знаменитая и значительная из его публицистических

вещей. В ней он восхваляет Пушкина за его «всечеловечность»,

которая есть дар понимания всех народов и цивилизаций. Это –

главная черта русского народа. Объединение человечества – вот

задача и миссия России в мире – странное предсказание Третьего

Интернационала. В той же речи, в отступление от того, что он писал

раньше, превозносится «русский скиталец», под которым

подразумеваются революционеры и их предшественники. Он

различил в них тоску по религиозной истине, которую только на

время затмил соблазн атеистического социализма. Комментируя

Цыган он, к тому же, изложил нечто вроде теории мистического

анархизма и провозгласил безнравственность насилия и наказания,

таким образом, неожиданно предвосхитив толстовское учение о

непротивлении злу. Пушкинская речь во многом примирила с

Достоевским радикалов.

В ней проявилась также и одна из самых привлекательных черт

Достоевского-публициста – его способность к безграничному

восторгу и восхищению. Большая часть этих чувств пошла на

Пушкина. Но с таким же энтузиазмом он говорит о Расине, и мало

есть на свете примеров более благородно возданной дани ушедшему

литературному и политическому противнику, чем некролог

Достоевского Некрасову.

Стиль публицистики Достоевского, разумеется, очень личный и

его ни с кем не спутаешь. Но как и вся журналистика того времени,

он расплывчатый и бесформенный. Недостатки собственно

Достоевского-прозаика – нервная пронзительность голоса и

неловкость тона, которые проявляются в его романах всякий раз,

когда ему приходится говорить от себя.

Диалог в его романах, и монолог в тех произведениях, которые

написаны от лица какого-нибудь персонажа, тоже отличаются

нервным напряжением и исступленной (и иногда доводящей до

исступления) «последне-вопросностью», свойственной их создателю.

Все они взволнованы каким-то ветром отчаянной духовной страсти и

тревоги, поднимающейся из глубин его подсознания. И несмотря на

air de famille (фамильное сходство) всех своих персонажей, диалоги и

монологи Достоевского ни с чем не сравнимы по чудесному