Народные сказки и легенды - Музеус Иоганн Карл Август (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

В день, когда солнце появилось над тропиком Козерога, что в северных странах означает начало зимы, а в Египте, с его мягким климатом, прекраснейшее время года, принцесса Цветок Мира вошла в приготовленный для неё сад и обнаружила, что он вполне отвечает её иноземному вкусу. Но, конечно же, его украшением была она сама. Куда бы не ступила её нога, — будь то каменистая аравийская пустыня или ледяные гренландские поля, — всё в глазах ценителей женской красоты превращалось в райские поля. Многообразие цветов, их произвольно смешавшаяся в необозримых рядах россыпь давали пищу одновременно и глазам и мыслям принцессы. Разглядывая различные сочетания цветов и придавая этим сочетаниям определённый смысл, она и в таком, казалось бы, хаосе видела порядок и смысл.

По мусульманскому обычаю, когда дочь султана посещала сад, дежурные евнухи удаляли оттуда всех мужчин — рабочих, садовников и водоносов. Поэтому прелестная богиня — этот загадочный Цветок Мира — ради которой трудился художник, оставалась скрытой для его глаз.

С каждым днём сад всё больше и больше нравился принцессе. Она посещала его по нескольку раз на день, однако общество евнухов, торжественно выступавших впереди неё, будто сам султан направлялся в мечеть на праздник Байрам, вскоре показалось ей обременительным, а так как принцесса иногда пренебрегала некоторыми обычаями своей страны, то стала приходить сюда одна, иногда под руку с подругой. Но лицо её всегда было спрятано под тонким покрывалом, а в руке она держала плетёную тростниковую корзиночку. Принцесса бродила по дорожкам сада и срывала цветы, из которых по привычке составляла аллегорические букеты — немые переводчики её мыслей — и раздавала их девушкам.

Однажды утром, прежде чем воздух раскалился от огненных лучей солнца, когда роса ещё играла на траве всеми цветами радуги, она направилась в своё святилище насладиться живительным весенним воздухом. В это время садовник был занят тем, что вырывал из клумб увядшие цветы, заменяя их новыми, заботливо выращенными в цветочных горшках и только недавно расцветшими. Он так искусно закапывал их в землю, что казалось, будто эти цветы, как по волшебству, за одну ночь выросли прямо на клумбах. Этот ловкий обман понравился девушке и, раз уж она открыла тайну, как увядшие цветы ежедневно заменяются новыми, и убедилась, что в последних никогда не бывает недостатка, то ей захотелось использовать это открытие и дать садовнику указание, где надо заменить тот или иной цветок.

Подняв глаза, Эрнст увидел перед собой девушку, показавшуюся ему ангелом, и догадался, что перед ним хозяйка сада. Будто окружённая небесным сиянием, она была несказанно прекрасна. От неожиданности горшок с цветком выпал из его рук и жизнь нежного растения трагически оборвалась, как в своё время жизнь господина Пилатра де Розье, [260] хотя оба упали в лоно матери-земли. Граф стоял неподвижно и молча, как статуя, не проявляя признаков жизни, и если бы ему кто-нибудь вздумал отбить нос, как это обычно делают турки у каменных изваяний в храмах и парках, то он даже и не пошевелился бы. Но, когда девушка заговорила, открыв свои пурпуровые губки, её нежный голос привёл его в чувство.

— Не бойся, христианин, — сказала она, — ты не виноват, что находишься здесь одновременно со мной. Продолжай своё дело и рассаживай цветы, как я тебе прикажу.

— Роскошный Цветок Мира, — воскликнул садовник, — от сияния твоей красоты блекнут все краски этих цветов. Ты царишь здесь, как королева звёзд на празднике неба. Твой взгляд вдохновляет счастливейшего раба, готового целовать свои оковы за то, что ты удостоила его своим приказанием.

Принцесса не ожидала такой смелости от раба, дерзнувшего открыть рот в её присутствии, и ещё менее — услышать от него что-нибудь любезное. Говоря с садовником, она смотрела больше на цветы, чем на него. Теперь же девушка удостоила его взглядом и удивилась, увидев перед собой красивого мужчину, подобно которому она не только никогда не видела, но и не представляла даже в мечтах.

Граф Эрнст Глейхен славился мужественной красотой во всей Германии. Ещё на турнире в Вюрцбурге он был кумиром дам. Стоило ему поднять забрало, чтобы глотнуть свежего воздуха, как обладательницы прекрасных женских глаз теряли интерес к поединку отважных рыцарей. Все они смотрели только на него. Когда же он закрывал шлем, готовый продолжить бой, вздымались девичьи груди и бились тревожно сердца участием к прекрасному рыцарю. Пристрастная рука влюблённой в него племянницы герцога баварского увенчала его рыцарской наградой, которую молодой рыцарь принял с краской смущения. Правда, семилетнее заключение за решёткой темницы стёрло краски с его цветущих щёк и ослабило упругие мускулы, а в утомлённых глазах угас огонь, но пребывание на свежем воздухе, а также спутники здоровья — движение и труд — полностью возместили ему потерю. Он расцвёл, как лавровое дерево, что долгую зиму тоскует в оранжерее, но, с наступлением весны, распускает молодую листву, украшая себя прекрасной кроной. Принцесса, питавшая пристрастие ко всему иноземному, не могла отказать себе в удовольствии полюбоваться прекрасным чужестранцем, не подозревая, что созерцание Эндимиона [261] производит обычно на девушек совсем иное впечатление, чем произведение модистки, выставленное для обозрения на ярмарке в витрине лавки. Прелестными губками она отдавала приказания красивому садовнику, показывая, где и как рассаживать цветы, прислушивалась к его мнению и советам и беседовала с ним о садоводстве, пока не иссякла эта тема. Наконец, девушка покинула приятеля садовника, очень понравившегося ей, но отойдя шагов пять, вернулась, чтобы дать ему новое поручение, а потом, погуляв по извилистым дорожкам, вновь подозвала его к себе, задала несколько вопросов и указала, где сделать кое-какие улучшения.

Под вечер, когда стало прохладнее, принцесса опять почувствовала потребность пойти в сад подышать свежим воздухом, а утром, едва солнце отразилось в зеркальной поверхности священного Нила, её снова потянуло туда посмотреть, как распускаются проснувшиеся цветы. При этом, она ни разу не упустила случая прежде всего посетить то место, где работал её друг садовник, чтобы дать ему новые приказания, и он всегда точно и с величайшим усердием их выполнял.

Но однажды её глаза напрасно искали бостанги, [262] расположение к которому росло у неё с каждым днём. Мелексала бродила по извилистым дорожкам сада, не замечая цветов, приветливо переливающихся многоцветием красок, будто бы желая обратить на себя её внимание. Она обошла каждый куст, осмотрела каждую ветку, подождала в гроте, но он туда не пришёл; обошла все беседки в саду, надеясь найти его там за работой или задремавшим, и заранее радовалась, воображая, как он смутится, когда она разбудит его. Но садовник словно провалился сквозь землю. Случайно ей попался на пути неуклюжий Вайт. Рейтар графа был настолько туп, что ни на какое иное дело, кроме разноски воды, не годился. Завидев принцессу, он со своими вёдрами тотчас же свернул в сторону, не желая попадаться ей на глаза, но она подозвала его и спросила, где бостанги.

— А где же ему быть, — грубо ответил тот, — как ни в когтях иудейского знахаря, который вместе с лихорадкой скоро вытряхнет из него и душу.

Услыхав это известие, прелестная дочь султана очень испугалась. От страха и горя у неё сжалось сердце. Она совсем не ожидала, что её любимец-садовник мог заболеть. Когда принцесса вернулась во дворец, придворные девушки заметили, что ясное чело их повелительницы омрачилось, словно зеркально-чистый горизонт, затуманенный влажным дыханием южного ветра, сгустившего в облака испарения земли.

По дороге в сераль Мелексала нарвала много цветов, но всё печальных тонов, и связала их вместе с ромашками и ветками кипариса, явно выразив таким сочетанием своё настроение. То же самое повторялось каждый день, и это очень огорчало придворных девушек, горячо споривших между собой о возможных причинах тайной грусти их госпожи. Но, как всегда бывает на женских совещаниях, они не пришли ни к какому заключению, ибо хор их голосов производил диссонанс, в котором нельзя было различить ни одного гармоничного аккорда. Что касается графа, то чрезмерное усердие, с каким он предупреждал каждое желание принцессы, готовность исполнить всё, о чём она только случайно, полунамёком ни попросит, изнурили его непривычное к труду тело, и он свалился в лихорадке. Но искусство иудея — питомца Галена, [263] — а, главное, здоровый организм графа преодолели болезнь, и уже через несколько дней он снова принялся за работу.