Народные сказки и легенды - Музеус Иоганн Карл Август (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

Но мушируми, или мускатный гиацинт, редко цветёт в наших садах, а если и цветёт, то непродолжительное время, поэтому у нас его можно было бы заменить в любое время года парижскими или отечественными искусственными цветами. От фабричного производства этого товара местные торговцы имели бы большую пользу, чем от сомнительных торговых спекуляций в Северной Америке. Во всяком случае, в Европе рыцарь любви может не опасаться, что подарив даме такой красивый цветок, он попадёт в разряд преступников и поплатится жизнью, как это легко может случиться на Востоке.

Если бы дочь султана не была такого доброго и кроткого нрава и всемогущая любовь не завладела её душой, поплатился бы граф Эрнст головой за свою галантность и не видать бы ему пощады, даже в случае полной его невиновности. Хотя, если говорить откровенно, принцесса не так уж была недовольна выраженным ей с помощью цветка чувством. Более того, предполагаемое объяснение в любви коснулось нежной струны её сердца, давно трепетавшей в ожидании гармоничного созвучия. Но девическая скромность Мелексалы подверглась жестокому испытанию, ибо её любимец осмелился просить у неё, — так она истолковала его поступок, — о любовном наслаждении. Вот почему она отвернула лицо, когда ей была принесена эта жертва любви. Краска, которую граф не мог заметить сквозь покрывало, залила её щёки, заволновалась нежная, как лилия, грудь, а сердце забилось неистово и тревожно. Стыд и нежность жестоко боролись в её душе. Смятение девушки было так велико, что она не могла произнести ни слова. Мелексала долго колебалась, не зная что ей делать с коварным мушируми: пренебречь им, — значило бы лишить всякой надежды любящего человека, а принять, — значит обнаружить свои чувство и желание. Стрелка весов в нерешительности колебалась то в одну, то в другую сторону, пока наконец не перевесила любовь. Мелексала взяла цветок с собой и тем самым, по крайней мере, застраховала пока голову графа. Оставшись одна в своих покоях, она предалась размышлению о последствиях, какие могло повлечь за собой её решение. Положение девушки было тем более затруднительным, что она не имела ещё никакого опыта в сердечных делах и сама не знала, что делать, а посоветоваться с кем-либо не решалась.

Смертному легче увидеть купающуюся богиню, чем восточную принцессу в спальне сераля. Поэтому трудно сказать, что сделала Мелексала с подаренным ей цветком мушируми, — повесила ли его на зеркало, предоставив ему там увянуть, или поставила в свежую воду, чтобы как можно дольше любоваться им. Равным образом, трудно решить, витала ли она в радужных мечтах, или томилась в тревожном ожидании, и спала ли этой ночью, или провела её без сна. Последнее, пожалуй, вернее, потому что на другой день, ранним утром, когда принцесса с побледневшим лицом и утомлённым взором вышла из спальни, плач и жалобные вопли огласили стены замка. Это служанки вообразили, что их госпожу поразила тяжёлая болезнь.

Позвали придворного врача, — того самого бородатого еврея, который лечил графа потогонными средствами от лихорадки, — проверить пульс сиятельной больной. По восточному обычаю, она лежала на софе, перед которой стояла большая ширма с маленьким отверстием в стенке, куда принцесса просунула прелестную ручку, окутанную двойным слоем тонкого муслина, чтобы нечестивый мужской глаз не смел любоваться ею.

— Сохрани меня Бог, — прошептал врач на ухо старшей прислужнице, — её высочеству очень плохо. Пульс трепещет как мышиный хвост.

Глубокомысленно покачав головой, как это делают обычно хитрые врачи, и пожав плечами, он признал у больной изнурительную лихорадку и прописал ей большую дозу колафа и другие укрепляющие сердечную деятельность лекарства.

На самом деле все эти симптомы, признанные заботливым врачом предвестниками злосчастной лихорадки, были не более чем следствие бессонной ночи. Больная, отдохнув в час сиесты, под вечер, к великому удивлению израэлита, была уже вне опасности и не нуждалась больше ни в каких лекарствах. Правда, по настоянию эскулапа, ей пришлось ещё несколько дней провести в постели.

Это время Мелексала употребила на то, чтобы как следует поразмыслить над своими любовными делами и придумать план, как осуществить право принятого мушируми. Она занималась тем, что выдумывала, проверяла, выбирала и отвергала. То её фантазия ровняла с землёй непреодолимые горы, то, в следующий миг, натыкалась на ущелья и пропасти, через которые самое смелое воображение не могло перебросить мостик, и в страхе отступала перед ними. Но, не взирая на все эти камни преткновения, она приняла твёрдое решение покориться чувству своего сердца, чего бы это не стоило: героизм свойственен дочерям матери Евы, и за него им часто приходится платить довольством и счастьем.

Наконец, однажды открылись запертые двери сераля. Прекрасная Мелексала, как яркое солнце утренней зари, появилась в них и, как и прежде, прошла в сад.

Как только граф Эрнст увидел её сквозь листву плюща, сердце его застучало, будто мельничный жернов. Оно неистово билось, словно он только что бегал с горы на гору. Была ли то радость, или робость, или боязливое ожидание, — простит ли его принцесса, или выкажет свою немилость… Кто знает, что приводит в движение его легко возбудимую мышцу. Достаточно сказать, что граф Эрнст почувствовал сердцебиение, как только издали увидел фею сада, и не мог объяснить себе, отчего это и почему.

Вскоре принцесса отпустила свиту и ясно дала понять, что на сей раз не собирается заниматься поэтическим собиранием цветов. Она обошла все беседки и, так как граф не собирался играть с ней в прятки, застала его возле одной из них. Когда Мелексала приблизилась на расстояние нескольких шагов, он пал перед ней на колени и, не проронив ни слова, стоял, грустный и покорный, не смея поднять глаз, будто преступник, ожидающий приговора судьи. Но девушка приветливо посмотрела на него и сказала нежным голосом:

— Встань, бостанги и следуй за мной в эту беседку.

Бостанги молча повиновался, а она, сев на скамейку, продолжала:

— Да свершится воля Аллаха! Три дня и три ночи, когда смешались все мои помыслы и намерения, я призывала его дать мне какой-нибудь знак. Он молчал и своим молчанием одобрил желание горлинки освободить жаворонка от рабских цепей, в которых он влачит своё жалкое существование, и свить с ним гнездо. Дочь султана не пренебрегла цветком мушируми, преподнесённым твоей рабской рукой. Мой жребий брошен. Немедля ступай к имаму. Пусть он поведёт тебя в мечеть и отметит печатью правоверных. Тогда отец, вняв моей просьбе, возвысит тебя, как Нил возвышает свои воды, когда, выйдя из тесных берегов, заливает ими долину. Как только ты станешь беем провинции, то смело сможешь поднять глаза на трон. Султан не отвергнет зятя, которому Всевышний предназначил его дочь.

Глядя в немом изумлении на принцессу, граф, словно зачарованный, слушал эту речь, второй раз уподобившись мраморной статуе. Щёки его побледнели, а язык будто прилип к гортани. Хотя смысл обращённых к нему слов и дошёл до его сознания, для него всё же оставалось загадкой, как он мог удостоиться чести стать зятем султана Египта. Со стороны, Эрнст выглядел не очень импозантно для осчастливленного влюблённого, однако пробуждающаяся любовь, как восходящее солнце, золотит всё вокруг. Его необычайное смущение и удивление Мелексала объяснила глубоким чувством восхищения и так неожиданно обрушившегося на него любовного счастья. Но тут же в её сердце вдруг шевельнулось неизбежное для девушки сомнение: не поторопилась ли она со своим предложением, и не превзошла ли ожидания любимого. Поэтому она сказала:

— Ты молчишь, бостанги? Не удивляйся, что благоухание твоего мушируми навеяло на тебя аромат моих мыслей. Покров притворства никогда не окутывал моего сердца. Должна ли я ещё отягощать крутой путь твоих колеблющихся надежд, который тебе предстоит преодолеть, прежде чем перед тобой откроются брачные покои?

Пока принцесса говорила, граф немного пришёл в себя и воспрянул духом, как воин в лагере во время сигнала тревоги.