Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Важная перекличка наблюдается со стихотворением «Вооружен и очень опасен» (1976): «В сотнях тысяч ламп погасли свечи. / Барабана дробь — и тишина… / Слишком много он взвалил на плечи / Нашего — и сломана спина» = «Кто доверял ему вполне, / Уже упал с ножом в спине, — / Свечу задуло» (АР-13-188). И ровно то же самое говорилось в песне «Он не вернулся из боя» (1969): «Для меня будто ветром задуло костер, / Когда он не вернулся из боя». Друг лирического героя и сам герой, как мы знаем, у Высоцкого взаимозаменяемы.
А когда его кончалось время,
Уходил он, думая своё (АР-12-39).
Трудно не узнать здесь мотив из «Охоты на волков»: «Вот кончается время мое». Да и в «ЯК-истребителе» лирический герой понимал, что его время — на исходе: «Кончилось всё — я в глубоком пике!» /2; 385/, «Последние силы жгу!» /2; 88/ (как в песне «Запомню, оставлю в душе этот вечер»: «Запасы и силы уходят на убыль»).
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Здесь также прослеживаются многочисленные параллели с произведениями разных лет. Например, словосочетание захлебнулся горем и другие похожие обороты часто применяют к себе лирический герой и лирическое мы: «Ну, а горя, что хлебнул, — / Не бывает горше» /5; 64/, «Хлебнули Горького, глаголят нам, что правы» /2; 310/, «Он хлебнет еще бед на веку» /2; 494/, «Не привыкать глотать мне горькую слюну» /4; 29/, «…И горькую нашу слюну» /2; 64/, «Мы вместе горе мыкали <…> Заносчивый немного я, но в горле горечь комом» /5; 74/, «Поет душа в моей груди, / Хоть в горле горечи ком» /5; 100/.
Рассмотрим в этой связи перекличку между посвящением Енгибарову и рукописными вариантами «Баллады о ненависти» (1975): «И печальней стали пантомимы, / И морщины глубже на лице» (АР-12-34) = «Углубив нам морщины у глаз», «Гнев и горечь встают к изголовью, / И морщины ложатся у глаз» (АР-5-192, 194). От этого горя герои погибают: «Сгинул, канул он, как ветер сдунул» = «Гнев и горечь пришли к изголовью / Тех невинных, кто рано угас» /5; 316/.
А строка «Просто сил своих не рассчитав» напоминает черновик «Песни про конькобежца на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную» (1966): «Как всегда, я сил своих не рассчитал — / увлекся» /1; 460/. И если в посвящении Енгибарову «зрители и люди между ними / Думали: “Вот пьяница упал”»2ш, — то конькобежец уже сам говорит про себя: «Пробежал всего два круга и упал». [2849]
Интересно еще, что мысль, заключенная в строках «И от бед, свалившихся на плечи <…> Горе наше брал он на себя» (АР-12-32), восходит к «Монологу актера» (1965) Вознесенского, который декламировался Высоцким в спектакле «Антимиры»: «Все беды, как артиллерию, / Я вызову на себя! <.. > Но пусть со мною провалятся / Все беды в тартарары!», — и воспринималось им очень личностно (по аналогии с «Песней акына»). Если герой Вознесенского готов умереть, но при этом захватить с собой все беды, то у Высоцкого происходит реализация этого намерения: герой «выносит» всё «злое» («Злое наше вынес добрый гений»), но надрывается и погибает.
Шел и я вперед неутомимо, Не успев склонить главу над ним.
Эта реплика вскоре повторится в песне «Мы вращаем Землю»: «Я ступни свои сзади оставил, / Мимоходом по мертвым скорбя.
В целом же прием, использованный в строках «Шел и я вперед неутомимо, / Не успев склонить главу над ним», напоминает написанную в том же году «Чужую колею»: «Тут его обрывается след — / Чудака оттащили в кювет <…> Вот и ко мне пришла беда — / Стартер заел».
В стихотворении повествователь говорит о смерти своего alter ego (клоуна) и далее начинает вести речь от первого лица, а в песне лирический герой также говорит о своей смерти как о смерти другого человека (чудака) и следом вновь переходит на себя: «Вот и ко мне пришла беда…». - так же как в песне «Штормит весь вечер, и пока…» (1973), где речь сначала идет о волнах, которые «головы ломают», а потом — о себе: «Придет и мой черед вослед: / Мне дуют в спину, гонят к краю. / В душе — предчувствие как бред, — / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю» [2850]. Этот же оборот встретится в «Таможенном досмотре» (1974 — 1975): «Но… вот настал и мой черед / Предстать перед таможней» /4; 455/.
И, наконец, описание бесследного исчезновения клоуна после его смерти — «Сгинул он, как будто ветер сдунул!» — повторяет предсказание самого поэта о своей судьбе из написанных незадолго до этого «Коней привередливых» и из ранней песни «Серебряные струны»: «Сгину я — меня пушинкой ураган сметет с ладони», «Я зароюсь в землю, сгину в одночасье!».
Но, может быть, самыми интересными являются сходства между посвящением Енгибарову и «Балладой о Кокильоне» (1973), в которой о главном герое также говорится в третьем лице: «Злое наше вынес добрый гений» = «Простой безвестный гений…»; «Сгинул, канул он…» = «…безвременно угас»; «Но ошибся он, исход был жуток» (АР-12-3 9) = «И вот ошибочно нажал на крантик Кокильон»; «Незаметно, скромно, налегке / Появлялся клоун между нами…» (АР-12-32), «Жил-был шут — он воровал минуты…» (АР-12-38) = «Жил-был / Учитель скромный Кокильон»; «Он застыл — не где-то, не за морем — / Возле нас, как бы прилег, устав» = «Дремли пока, великий Кокильон!».
Вместе с тем бросается в глаза развитие одного мотива: «Шел и я вперед неутомимо, / Не успев склонить главу над ним» — «А мы, склонив колени, глядим благоговейно». В последней строке речь ведется от лица народа, который выступает в роли зрителей, так же как и в стихотворении «Енгибарову — от зрителей».
***
В таком же ключе может рассматриваться стихотворение «Препинаний и букв чародей…» (1975), формальное посвященное Андрею Вознесенскому, но в еще большей степени относящееся к самому Высоцкому.
Например, характеристику «.лиходей непечатного слова» вряд ли можно отнести к Вознесенскому в полной мере, поскольку у него регулярно выходили поэтические сборники (хотя иногда и возникали проблемы с цензурой), а вот «слово» Высоцкого как раз и было «непечатным».
Следующие строки — «Трал украл для волшебного лова / Рифм и наоборотных идей» — также в полной мере применимы именно к Высоцкому, поскольку такой виртуозности в плане рифм не было ни у одного из поэтов (кроме, пожалуй, Галича). Это признавал и Иосиф Бродский: «Рифмы его абсолютно феноменальны. <…> В нем было абсолютно подлинное чутье языковое. И рифмы совершенно замечательные» [2851] [2852] [2853]; «Я говорю именно о его способности, о том, что он делал с языком, о его рифмах. <…> Он пользовался совершенно феноменальными составными рифмами…»2?1.
Да и «наоборотные идеи» также встречаются в ряде произведений Высоцкого, объединенных образом лирического героя, который при этом выступает в разных масках: «Побудьте день вы в милицейской шкуре — / Вам жизнь покажется наоборот» («День рождения лейтенанта милиции в ресторане “Берлин”», 1965), «Я первый смерил жизнь обратным счетом» («Первый космонавт», 1972). Кроме того, по воспоминаниям С. Говорухина, Высоцкий однажды признался: «У меня всё наоборот — если утону, ищите вверх по течению»272.
А характеристику чародей («препинаний и букв чародей») уже применяли к себе герои «Гимна шахтеров» (1970): «Любой из нас — ну чем не чародей?!».
Следующая строфа — «Автогонщик, бурлак и ковбой, / Презирающий гладь плоскогорий, / В мир реальнейших фантасмагорий / Первым в связке ведешь за собой» — вновь содержит множество автобиографических деталей.
