Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Сюда примыкает перекличка стихотворения «Мы живем большом селе Большие Вилы…» с песней «Я однажды гулял по столице…»: «Мы с понятьем, конечно, не шутка — / Убьем по ошибке» = «Двух прохожих случайно зашиб», — что напоминает опять же «Историю болезни»: «Любому встречному в час пик / Я мог намять бока». Во всех этих случаях лирический герой Высоцкого выступает в образе супермена — «крутого парня», как и в исполнявшейся им песне «Сам я — вятский уроженец»: «Много турок покалечил / На дорогах, боже мой, ах, боже мой!».
Впрочем, чаще всего свои безумства братья совершают не нарочно, а просто потому, что не могут найти применение своей силе: «По ошибке лес скосил», «Я ошибочно скосил дубову рощу», «Мы с понятием, конечно, не шутка — / Убьем по ошибке», — так же как и другой авторский двойник — «добрый молодец Иван» — в черновиках «Сказки о несчастных лесных жителях»: «Скольких он пришиб со слепу» /2; 32/. Отметим заодно еще некоторые сходства между действиями Ивана-дурака и Прова с Николаем: «В этом здании царица в заточении живет. <.. > Добрый молодец Иван решил попасть туда» = «Отыскать решили дом на курьих ножках» (АР-15-86); «Счас, мол, бороду-то мигом отстригу!» = «Вмиг разделаюсь с врагом!» (как и в стихотворении «Здравствуй, “Юность”, это я…»: «Живо шею свертим!»).
И лишь когда ситуация для братьев стала угрожающей, они решили перейти в атаку: «Хватит, брат, обороняться, — / Пропадать — так пропадать! / Коля, нечего стесняться, — / Колья начали ломаться, — / Надо, Коля, нападать!». Причем слова «Пропадать — так пропадать!» напоминают сразу четыре песни: «К чему задаром пропадать?» /1; 38/, «Чует мое сердце — пропадаю: / Срочно нужно дамку провести» /3; 391/, «Пропаду, чует сердце мое — попаду / Со скамьи запасных на скамью подсудимых!» /2; 144/, «Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!»/3; 167/.
В строках «Гляди в оба, братень, — / Со спины заходят» возникает уже знакомый мотив — «враги атакуют со спины»: «Ко мне заходят со спины / И делают укол» («Ошибка вышла», 1976), «Вот он заходит со спины» («Вооружен и очень опасен», 1976; АР-6-184), «Вот сзади заходит ко мне мессершмитт» («Песня самолета-истребителя», 1968), «Мне в хвост вышел “мессер”» («Песня летчика-истребителя», 1968). Кстати, в последней песне лирический герой обращается к своему другу, а в песне «Про двух громилов» Николай обращается к брату: «Сбоку, Володя, правее смотри. / Слышишь — он сбоку заходит» (АР-8-124) = «Гляди в оба, братень, — / Со спины заходят». Соответственно, лирический герой прикрывает спину своему другу, а Николай — брату: «Уйди в облака — я прикрою» = «Николай, печась о брате, / Первый натиск отражал».
При этом в концовке песен «Про двух громилов» и «Ошибка вышла» конфликт нивелируется: «Ну а он сказал им: “Братья, / Как же вам не стыдно!”», «Они же просто завели / Историю болезни». Правда, в песне «Никакой ошибки» он получает развитие, так как «история болезни» оказывается средством для заключения героя в психбольницу, а вот у песни «Про двух громилов» второй серии нет (за исключением стихотворения «Мы живем в большом селе Большие Вилы…», которое является самостоятельным произведением), поэтому подтекст здесь далеко не очевиден: «Дело в том, что к нам в селенье / Напросился на ночлег — / И остался до Успенья, / А потом — на поселенье / Никчемушный человек. / И сейчас вот из-за крика / Ни один не услыхал: / Этот самый горемыка / Что-то братьям приказал. / Кровь уже лилась ручьями, — / Так о чем же речь-то? / “Бей братьев!” — / Но вдруг с братьями / Сотворилось нечто: / Братьев как бы подкосило — / Стали братья отступать, / Будто вмиг лишились силы. / Мужичье их попросило / Больше бед не сотворять. / Долго думали-гадали, / Что блаженный им сказал, / Но как затылков ни чесали — / Ни один не угадал. / И решили: “Он заклятьем / Обладает, видно”. / Ну, а он сказал им: “Братья, / Как же вам не стыдно!”».
Наблюдается параллель и с ранним стихотворением «Из-за гор — я не знаю, где горы те…» (1961). Здесь в некий «запыхавшийся город» (то есть в тот же «пыльный расплывчатый город» из песни «Так оно и есть»), под которым без труда угадывается Советский Союз, приезжает «на белом верблюде» человек (в исламской традиции пророк появляется именно на верблюде — явная аналогия с Иисусом Христом, въехавшим в Иерусалим на осле) и говорит людям «три самые нежные и давно позабытые слова». В черновиках поясняется, какие именно слова он произнес: «Но однажды прервал он молчание / И сказал: “Надо — к солнцу и свету!”» /5; 551/ (такую же мысль выскажет лирический герой в стихотворении «В лабиринте»: «Всё! Мы уходим к свету и ветру / Прямо сквозь тьму, / Где одному — / Выхода нет!»). А в повести «Дельфины и психи» эти «три слова» выглядят так: «.Люди! Я любил вас! Будьте снисходительны!», «Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас». Вариация этих «трех слов» представлена и в «Песне самолета-истребителя»: «И все-таки я напоследок спел: / “Мир вашему дому!”» (ср. с репликой Иисуса: «…а входя в дом, приветствуйте его, говоря: мир дому сему»; Мф. 10:12). Новая версия этих «трех слов» встречается в песне «Про двух громилов»: «Как же вам не стыдно!». Причем произнесший их «никчемушный человек» появился в селе «и остался до Успенья», то есть до одного из религиозных праздников, что также косвенно говорит о пророческой сущности этого человека [2713].
Но почему же он никчемушный! Да потому что именно таким себя часто ощущал сам Высоцкий: «Я был и слаб, и уязвим, / Я весь дрожал притом / Больным, подорванным своим, / Никчёмным существом» («Ошибка вышла», 1976; черновик /5; 386/), «Может, мой никчемный орган — плевра…» («Я уверен, как ни разу в жизни…», 1969), «Невмоготу свою никчемность превозмочь» («Жизнь оборвет мою водитель-ротозей…», 1971), «И жаль мне себя до безумия, потому никчемный я человек!» (из письма к И. Кохановскому, 20.12.1965 [2714] [2715]), «Я весь прозрачный, как раскрытое окно, / И неприметный, как льняное полотно» («Песня конченого человека», 1971). Да и свою борьбу с «баб-ягами» авторский двойник (Иван-дурак) называет никчемушной («Сказка о несчастных лесных жителях», 1967).
Кроме того, в песне «Про двух громилов» этот никчемушный человек назван «горемыкой». И такую характеристику часто применяют к себе лирический герой и лирическое мы: «Мы, неуклюжие, мы, горемычные, / Идем и падаем по всей России» («Препинаний и букв чародей…», 1975), «Мы вместе горе мыкали» («Гербарий»,
1976), «Нс горюй, — кричит, — бблезный,/ Ггрсмыкамойнстрезввш»(«Двесуддбы»,
1977), «Гopeмыйныймой, дошелл Тыдоораюшка. / Tыпoльбвoйyжeмтцвeл, / Ванн, Ванюшка!» («Грустная песня о Ванечке», 1974).
Но самое интересное, что в стихотворении «Мы живем в большом селе Большие Вилы…» горемыками названы оба брата — Пров и Николай: «Вот и мыкаемся мы с братом по свету, / А дела подходящего нету!». Точно так же лчрччеукий герой будет сетовать на отудтствче дела два года спустя, выступая в образе Алисы: «Ах, как я соскучилась без дела!» /4; 319/. А произошло это по приччне, о которой сказал сам герой: «Я из дела ушел, из хорошего, крупного дела»3*. В то же время в начале 60-х дела у него обстояли совсем иначе: «Ни разу в жизни я не мучился / И не скучал без крупных дел» («Я был душой дурного общества», 1962), «А после дела темного, / А после дела крупного…» («Она — на двор, он — со двора…», 1965), «Я в деле, и со мною нож» (1961), «Если выгорит дело, обеспечусь надолго» («А в двенадцать часов людям хочется спать…», 1965). Впрочем, даже в начале 1970-х герои скажут: «Но впереди — рубли длиною в километры / И крупные дела величиною в век» («Километры», 1972).
В песне «Про двух громилов» Николай говорит: «Вот и мыкаемся мы с братом по свету». Очевидно, что перед нами — мотив неприкаянности самого поэта, который встречается довольно часто: «Кузькин по миру побегал», «Он помыкался, побегал», «Блудный сын по белу свету» (частушки к спектаклю «Живой»; АР-10-72), «По миру с котомкою — / Разве жизнь для молодца?» («Разбойничья»; черновик /5; 363/), «Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах» («Притча о Правде»).
