Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Нет, их не было много. Он был один. Не уверен, что у него были рога и хвост, но что это был черт — несомненно. Я не спал. Он выпрыгивал откуда-то из угла комнаты и кружился около моей кровати, издевательски повизгивая и строя гримасы. В ужасе я накрывался с головой одеялом, понимая, что это, конечно, не спасет. <.. > Но как только я вылезал из-под одеяла, он снова откуда-то выпрыгивал, паясничал и угрожающе приближался» [2655] [2656] [2657] [2658] [2659].
Поразительно, но так же вели себя и сотрудники КГБ во время суда над Сергеем Ковалевым 12 декабря 1975 года: «Гебисты со всех сторон обступили нас, начали кричать, паясничать, некоторые приседали перед нами на корточки и прыгали, как обезьяны, гримасничали; другие пищали. Это было отвратительно и страшно»68 (ср. в ранней редакции «Палача», 1975: «Я ненавижу вас, паяцы, душегубы!»; АР-16-188).
Еще одно сходство между чертями и чекистами отметил Леонид Блехер в своих воспоминаниях о проводах в эмиграцию Александра Галича 25 июня 1974 года (место действия — аэропорт Шереметьево): «Гэбисты вокруг. У них интересная такая манера, они как бы бесшумно возникают, а потом дёрг! — и нету, уже в другом месте. Опытные люди говорят, что так бесы передвигаются в физическом пространстве, в силу неполной совместимости. Занятно: стоит посмотреть на гэбиста, как он сдвигается, буквально смывается с глаз»69
Вернемся к стихотворению 1960 года: «Про меня говорят: он, конечно, не гений… / Да, согласен: не мною гордится наш век». Этот факт поэт признавал и в конце 50-х: «Нету во мне гения, / Пушкина не лучше я» («Есть здоровье бычее…»7°). А его реплика героя «Океан — как бассейн» через восемь лет будет реализована в повести «Дельфины и психи», где в одном из двух главных сюжетов действие происходит в океанариуме, который является «бассейном, оборудованным для содержания морских животных и рыб с целью их наблюдения и исследованию^1.
В последней же строфе герой говорит: «И теперь я проснулся от длительной спячки». А возникла эта спячка в результате «белой-пребелой горячки». Похожим образом ведет себя лирический герой в стихотворении «Приехал в Монако какой-то вояка..» (1967): «Вот я выпиваю, потом засыпаю, / Потом просыпаюсь попить натощак, — / И вот замечаю: не хочется чаю, / А в крайнем случае — желаю коньяк».
И, наконец, еще одно наблюдение. Лирический герой «оправдывается» за сказанную им фразу «Океан — как бассейн»: «Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн, / Как и я, относительно все понимал». Шесть лет спустя эта мысль почти буквально повторится в песне «Всё относительно» (1966): «Ведь даже Эйнштейн, физический гений, / Весьма относительно все понимал».
А от друга героя, который «не раз упрекал» его за сравнение «Океан — как бассейн», рукой подать до его знакомого из стихотворения «День на редкость — тепло и не тает…» (также — 1960): «Пить таких не советуют доз, но / Не советуют даже любить! / Есть знакомый один — виртуозно / Он докажет, что можно не жить», — с чем герой явно не согласен: «Нет, жить можно, жить нужно и много: / Пить, страдать, ревновать и любить, / Не тащиться по жизни убого / А дышать ею, петь её, пить!».
По сути, здесь перед нами опять возникает тема двойничества в связи с гамлетовским вопросом «быть или не быть?». Друг лирического героя «виртуозно» доказывает, что «можно не жить», а герой доказывает ему (и себе), что жить нужно. Поэтому в «Дельфинах и психах» герой-рассказчик будет размышлять: «То Ье ог по! to Ье — вот в чем вопрос». А в 1971 году Высоцкий сыграет роль Гамлета и одновременно напишет «Песню конченого человека»: «Пора туда, где только “ни” и только “не”».
***
Ситуация «Я и мой друг-двойник», рассмотренная на примере стихотворения «Про меня говорят: он, конечно, не гений…», разрабатывается и в «Татуировке».
По свидетельству однокурсника Высоцкого Романа Вильдана, эта песня, обычно датируемая июлем 1961 года, была написана еще во время учебы в Школе-студии МХАТ: «В течение учебы в студии мы каждое лето почти на каникулы ко мне ездили. Каждый год. Он у меня останавливался, у меня жил там. Тут недавно, кстати… позавчера, да… брат приезжал мой из Ленинграда (у меня все родные в Ленинграде, я ж сам — из Ленинграда)… И вот мы разговорились о Володе, и он говорит: “Ты знаешь, я рылся недавно в бумагах и нашел.. — “Писульку какую-нибудь?”. — “Писульку. А было так: это в одно из посещений — летом, что ли, каникулы — был тоже там — гуляли, гуляли… Пришли домой, и он за пианино и говорит: “Подожди, сейчас я видел тут татуировку, и счас у меня что-то родилось”. Про татуировку песня. Он там стал чего-то подбирать на рояле, и вот черновик этой песни до сих пор лежит…”. — “Да??? Так это было что, еще во время учебы?”. — “Да, это было после третьего курса где-то”. -“С ума сойти! А считалось, что это шестьдесят первый год…”. — “Нет, тогда… Мы гуляли, и он говорит: ‘Вот ты не видел сейчас, прошел — весь татуированный…’. Я <брату> говорю: ‘Так давай сюда ее [рукопись песни — Я.К.] притащи, я ее в музей отдам, и всё…’”» [2660] [2661].
Данную версию подтверждает Марина Добровольская: «Та же “Татуировка” — это пришло в студии к нам!»73.
То же самое можно сказать и о другой ранней песне — «Правда ведь, обидно», — черновик которой «записан Высоцким в одной тетради с текстами ролей в спектаклях выпускного курса Школы-студии МХАТ. Последняя — роль Ситти из “Золотого мальчика” (премьера 6 апреля 1960)» [2662] [2663] [2664] [2665].
Поэт Давид Маркиш, чьи песни «Мир такой кромешный…» и «Мечется стрелка спидометра…» сохранились в исполнении Высоцкого, в интервью Льву Черняку также называет как минимум одну авторскую песню, которую Высоцкий пел во время учебы в Школе-студии: «Высоцкого Вы увидели впервые, надо понимать, в 60-м году? Но тогда он песни почти и не писал!» — «Возможно, это было в 59-м году. Володя учился тогда на последнем курсе Училища. Песни он пел, действительно, ранние: “Что же ты, паскуда…”, “На Перовском на базаре…”. Чужие песни он петь не любил, разве что иногда тюремно-блатные: “Течет речка да по песочку, камешки моет…”»75. Понятно, что речь идет о песне «Что же ты, зараза», которую, по словам Маркиша, Высоцкий даже назвал своей первой: «Я его как-то спросил об этом. Он сказал, что первой его песней была “Что же ты, зараза…”»76. А вот что он сказал на одном из концертов: «Дело в том, что когда-то давно, лет, наверное, так четырнадцать-пятнадцать назад, когда я начал писать песни свои, еще будучи в Школе-студии МХАТ, я писал свои песни только для друзей»77. Процитируем также его слова, сказанные в разговоре с сотрудником Отдела пропаганды ЦК КПСС Борисом Григорьевичем Яковлевым в июне 1968 года (после публикации в «Советской России» разгромной статьи «О чем поет Высоцкий»): «Коли об этом зашла речь, скажу, как на духу, и о своих промахах, ошибках. Ведь я начинал работать в песне совсем молодым, еще в школе-студии МХАТа. Мои первые песни рождались в узком кругу друзей» [2666]; и дневниковую запись режиссера Анхеля Гутьерреса от 16.03.1959: «Приходил Володя Высоцкий. Он прекрасно пел свои песни»79.
