Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
В черновиках песен «Про плотника Иосифа» и «Про любовь в каменном веке» герой одинаково называет свою жену: «Машка — красная паскуда» (АР-4-60) = «Паскуда <ну> добром тебя прошу!» (АР-7-5); вовсю ее ругает: «Ты — шутить с живым-то мужем, / Ах, ты скверная жена!» = «А все твоя проклятая родня!» (АР-7-9), «Позоришь перед племенем меня» (АР-7-11); и хочет с ней расправиться: «Я взмахнул своим оружьем» = «Я высеку тебя не на скале» (АР-7-5). Причем в первой песне герой собирался убить свою жену кайлом, а во второй — задушить: «До трех считаю — после задушу!» (хотя и здесь фигурирует рабочее орудие: «А ну, отдай мой каменный топор!»).
Объясняется эта расправа тем, что жена героя смеется над ним и оказывается заодно с его врагами, поэтому он говорит ей: «Смейся, смейся, сатана!» = «Я вижу — ты сияешь неспроста» (АР-7-5), «Ты в коллективе, черт тебя возьми!» (АР-7-11). Такие же насмешки появятся в песне «Про любовь в эпоху Возрождения» (1969): «Всё ухмылялась Джоконда: / Мол, дурачок, дурачок! <.. > Женское племя смеется / Над простодушьем мужей».
Одновременно с песней «Про любовь в каменном веке» пишутся «Семейные дела в Древнем Риме», где Марк-патриций рассказывает о своей жене: «“Я, — кричит, — от бескультурия / Скоро стану истеричкою!”. / В общем, злобствует, как фурия, / Поощряема сестричкою» (то есть как та же «злая бестия» Нелегкая, «поощряемая» Кривой, и как та же людоедка из песни «Про любовь в каменном веке»). Напомним заодно исполнявшуюся Высоцким песню «И здрасьте, мое почтенье!», — где герой говорит о своей жене: «Она набросилась на мне, как лютый зверь», — и его собственную песню «Я любил и женщин, и проказы»: «Женщины — как очень злые кони».
А слова Марка-патриция «Опускаюсь я, патриции, — / Дую горькую с плебеями» находят соответствие в воспоминаниях Ивана Дыховичного: «Ведь когда он раскручивался на полную, то пил уже с такими людьми, с которыми, как вам сказать, не по чину и не по рангу, я имею в виду, а по человеческим качествам — в общем, это были часто недостойнейшие люди, которые его на это пихали, провоцировали» [2465]. Да и сам поэт незадолго до смерти признался своему другу: «Ну, душа пропащая, ты хоть, когда я в развязке, появляйся. Если бы ты видел, кто тогда меня окружает»42.
Но еще интереснее, что сетования «Опускаюсь я, патриции, — / Дую горькую с плебеями» семь лет спустя получат развитие в черновиках «Гербария», где лирический герой также будет вынужден «якшаться и знакомиться / С неравными себе» (АР-3-6). Приведем еще несколько общих мотивов между этими песнями: «Мне не справиться с обеими» = «Мне с нервами не справиться» (АР-3-6); «Мне ж рабы в лицо хихикают!» = «А бабочки хихикают / На странный экспонат»; «Только цикают и шикают» = «Сороконожки хмыкают, / И куколки язвят»; «Там сумею исцелиться, и…» = «Но нас свобода вылечит» (АР-3-14).
Вскоре после песни «Про любовь в каменном веке» Высоцкий пишет «Песенку плагиатора, или Посещение Музы» (1969), где появляется похожий образ любимой женщины, с которой у героя вновь возникают проблемы: «Он исторг из уст проклятия» = «Во мне заряд нетворческого зла»; «Она спуталась с поэтами» = «Засиживалась сутками у Блока, / У Бальмонта жила не выходя»; «Дую горькую с плебеями» = «С соседями я допил, сволочами, / Для Музы предназначенный коньяк»; «В общем, злобствует, как фурия» — «О, муза! О, безликая химера» (АР-9-66) (а безликой предстает и его жена в первой песне: «Без душа она, без сердца… И…» /2; 473/); «Обидно мне, тоскливо, одиноко» (АР-9-64) = «Из печали скоро выйду я!» /2; 473/.
Различие же в том, что в первом случае герой сам хочет разойтись со своей женой, а во втором — уже муза покидает его («Немного посидела и ушла»).
Обратим внимание и на совсем уж неожиданную параллель между песней «Про любовь в каменном веке» и произведением на морскую тему: «Был однажды богатой добычи дележ — / И пираты бесились и выли» («Был развеселый розовый восход…», 1973) = «Там мамонта убьют — поднимут вой, / Начнут добычу поровну делить» («Про любовь в каменном веке», 1969). И далее оказывается, что слова героя-рассказчика последней песни предвосхищают поведение юнги: «Я не могу весь век сидеть с тобой — / Мне надо хоть кого-нибудь убитъ» — «Юнга вдруг побледнел и схватился за нож, / Потому что его обделили». Кроме того, в последней песне сказано: «И плыл корабль навстречу передрягам», — как в песне «Еще не вечер» (1968): «Из худших выбирались передряг». В обеих песнях герои выступают в образе морских пиратов, плывущих на корсаре и бриге «под флибустьерским черепастым флагом». А образ пиратов родственен маске дикаря («Про любовь в каменном веке»).
Встречается маска пирата и в «Песне попугая» (1973), которая также обнаруживает удивительные параллели с песней «Про любовь в каменном веке»: «Я ей дом оставлю в Персии» = «Я гордо сидел на персидских коврах» (АР-1-138); «Он исторг из уст проклятия» = «“Карамба!”, “Коррида!” и “Черт побери!”»; «Мне ж рабы в лицо хихикают!» = «Продал меня в рабство за ломаный грош».
Решившись на развод, Марк-патриций заявляет: «Я нарушу все традиции», — что повторяет характеристику действий Жирафа из черновиков «Песенки ни про что, или Что случилось в Африке» (1968)43: «Пусть Жираф был неправ, / Все законы поправ, / Но кто-то крикнул из ветвей: / “Долой неравенство зверей!”» /2; 398/. Причем в основной редакции ликвидировать неравенство призывал не попугай, а сам Жираф: «Нынче в нашей фауне равны все пороговно!». А попранием законов в семейной жизни занимается и главный герой песни «Про любовь в каменном веке»: «Я первый из людей вступаю в спор [2466] [2467] [2468], / Поправ законы, первый на земле, / А ты берешь мой каменный топор — / Я высеку тебя не на скале» /2; 471/. Позднее этот мотив будет развит в «Песне автомобилиста (1972): «Я в мир вкатился, чуждый нам по духу, / Все правила движения поправ». Другие его вариации встречаются в «Песне самолета-истребителя» (1968): «Запреты и скорости все перекрыв, / Я выхожу из пике!»; в черновиках «Охоты на волков» (1968): «И я прыгаю через запрет» (АР-17-152); и в черновиках «Горизонта»: (1971): «Я прибавляю газ до исступленья / В местах, где ограничено движенье» (АР-3-112), — то есть там, где действует запрет. Точно так же герой собирается «прибавить газ» в черновиках «Лекции о международном положении» (1979): «Эх, мне б сейчас / Залить до глаз / Отечественных вин / И дать на полный газ — / Аж до Афин!» (С4Т-3-278); в «Песне о двух красивых автомобилях» (1968): «…И, врубив седьмую скорость, / Светло-серый лимузин / Позабыл нажать на тормоз»; и в песне «В день, когда мы поддержкой земли заручась…» (1973): «Он увидел, что траулер встал на винты, / Обороты врубив на предел».
Если в песне «Про любовь в каменном веке» лирический герой говорит: «Я первый из людей вступаю в спор, / Поправ законы, — первый на земле» /2; 471/, - то и в «Конце охоты на волков» он признается: «Я был первым, который ушел за флажки / И всю стаю увел за собою» (АР-3-22). Именно это и произошло в первой серии волчьей дилогии — «Охоте на волков», — где герой тоже попрал законы: «Волк не может нарушить традиций <…> Я из повиновения вышел / За флажки — жажда жизни сильней!».
Разумеется, нарушать запреты любил не только лирический герой Высоцкого, но и сам поэт. По воспоминаниям фельдшера Владимира Мартынова, в сентябре 1977 года Высоцкий посетил Тульскую областную больницу, где лежал его друг Всеволод Абдулов, попавший в аварию, и при этом его «Мерседес» «стоял в самом центре площади перед главным входом в больницу, прямо под знаком “Стоянка запрещена”»/5. Сравним: «На табличке “Говорите тихо!” / Я второго слова не прочту» («Нараспашку — при любой погоде…», 1970). Данную цитату можно перефразировать и следующим образом: «На табличке “Стоянка запрещена” / Я второго слова не прочту».
