Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Упомянем также реплику Высоцкого из беседы с Геннадием Внуковым осенью 1968 года: «Ты периферия, серятина и совейский человек. Так что не поймешь» [2419]. Да и в анкете 1970 года на вопрос о том, какие человеческие качества он считает отвратительными, Высоцкий ответил: «Глупость, серость, гнусь». А Леонид Мончинский вспоминал, что «толпа вызывала в нем раздражение» [2420] [2421].
В свете сказанного неудивительно, что в черновиках «Песенки про йога» лирический герой высказывает противоположные мысли — от противопоставления себя йогам до желания быть на них похожим: «Но если даже йог не чует боли / И может он не есть и не дышать, / Я б не хотел такой веселой доли: / Уметь не видеть, сердце отключать» /2; 323/, «Если б я был индийским йогом — / Я бы сердце свое отключил» /2; 322/. А в основной редакции песни герой иронически сравнивает с йогами весь советский народ: если йоги теперь «всё едят и целый год пьет», то и советские люди от них не отстают: «А что же мы? И мы не хуже многих — / Мы тоже можем много выпивать. / И бродят многочисленные йоги, / Их, правда, очень трудно распознать».
Позднее, в 1973 году, поэт еще раз сравнит (хотя опять же с горькой иронией) советский народ с индусами и их религией: «Но, как индусы, мы живем / Надеждою смертных и тленных, / Что если завтра мы умрем, / Воскреснем вновь в манекенах»^ («Баллада о манекенах»). Да и в 1971 году в черновиках «Песни певца у микрофона» лирический герой говорил: «А я индус — я заклинатель змей: / Я не пою, а кобру заклинаю» (АР-3-142). Поэтому «передо мной любой факир — ну просто карлик» (1964).
В целом же идея отождествления лирического героя с индийским йогом также была заимствована Высоцким из «Золотого теленка» (глава VI. «Антилопа-Гну»), где Остап Бендер дает представления в качестве «жреца (знаменитого бомбейского брамина — йога)» и «индийского факира». Однако в конце романа Остап хотя и получает желанный миллион, но выглядит растерянным и идет к индийскому философу, чтобы узнать, в чем состоит смысл жизни.
Кроме того, в главе «Антилопа-Гну» Остап Бендер именует себя Иоканааном Марусидзе и сыном Крепыша. Что это означает? «Почему Иоканаан — ясно: Иоанн Предтеча, почему Марусидзе — еще ясней: Марусидзе в переводе Марусьев, то есть сын Девы Маруси. Что же касается таинственного сына Крепыша, то это указание не на биологическую, а на духовную связь Крестителя со Спасителем: “Идущий за мною сильнее меня”» [2422] (кстати, «Мария» фигурирует и в полном имени Остапа: Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей). А в «Песенке про плотника Иосифа» (1967) лирический герой выступит в роли мужа Девы Марии.
Таким образом, в «Золотом теленке» Остап выступает не только в роли йога, но и в роли Иисуса Христа, о чем говорит также следующая реплика Остапа: «Ксендз! Перестаньте трепаться! — строго сказал великий комбинатор [2423]. — Я сам творил чудеса. Не далее, как четыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом. И все было в порядке. Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил, но какая была давка!» (глава XVII. «Блудный сын возвращается домой»), — как и лирический герой Высоцкого в целом ряде произведений: «На мой на юный возраст не смотри, / И к молодости нечего цепляться: / Христа Иуда продал в тридцать три, / Ну а меня продали в восемнадцать. / Христу-то лучше — всё ж он верить мог / Хоть остальным одиннадцати ребятам, / А я сижу и мучаюсь весь срок: / Ну кто из них из всех меня упрятал?» (1965), «Я как Христос по водам», «Я как бог на волнах» (черновик прозаического наброска «Парус», 1971; АР-13-16), «Мак-Кинли — маг, суперзвезда, / Мессия наш, мессия наш! <…> Мак-Кинли — бог, суперзвезда, — / Он среди нас, он среди нас!» («Песня Билла Сигера», 1973).
Более того, слова Остапа: «Не далее, как четыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом», — явно послужили основной для одного из ранних стихотворений Высоцкого (1961), где автор также вывел себя в образе пророка, но только не христианского, а мусульманского: «Из-за гор — я не знаю, где горы те, — / Он приехал на белом верблюде, / Он ходил в задыхавшемся городе, / И его там заметили люди». И даже в одном из своих устных рассказов Высоцкий использует этот прием, хотя и в зеркально противоположном ракурсе: «В одном провинциальном городе — ну, предположим, что это был Бердичев, — приехала бродячая труппа под управлением Моти Рабиновича». И далее эта труппа разыгрывает представление — пародию на «Фауста» с главным героем «Мефистопулом» [2424].
А Остап Бендер ближе к концу романа еще раз сравнит себя с Христом: «Мне тридцать три года, — поспешно сказал Остап, — возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил…» (глава XXXV. «Его любили домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна женщина — зубной техник»).
Когда Высоцкому исполнилось 33, он также размышлял на эту тему в стихотворении, обращенном к Марине Влади: «Мне тридцать три — висят на шее, / Пластинка Дэвиса снята. / Хочу в тебе, в бою, в траншее — / Погибнуть в возрасте Христа» («В восторге я! Душа поет!…», 1971).
Более того, Остап сравнивает себя не только с Иисусом Христом, но и вообще с Богом: «Живу, как бог, — продолжал Остап, — или как полубог, что в конце концов одно и то же» (глава XXXIV. «Дружба с юностью»). А герой исполнявшейся Высоцким песни «Сам я Вятский уроженец…» сравнивал себя с пророком Магометом: «В Турции народу много — / Турков много, русских нет, / И скажу я вам по чести (с Алехой), / Жил я, словно Магомет». Остап же, которого намеревался сыграть Высоцкий, представлялся «сыном нурецкоподаанного». А сам Высоцкий однажды впрямую назвал себя богом. Об этом рассказал художник Михаил Златковский в интервью Инне Труфановой: «Володя обиделся, когда увидел рисунок, где рука сжимает сердце-динамометр. Стрелка доходила только до цифры 4. “Ну неужели я выжимаю только на четверочку? Ну поставь на ‘отл.’”. Я сказал: “Нет!”. “Ну почему?”. Я объяснил, что для меня 5 — это бог. “А я что, не бог, что ли?” — полушутя спросил Высоцкий. ‘Нет!”. Но ему было безумно приятно и безумно важно, что у него появился ЕГО плакат, пусть сделанный в единственном экземпляре» [2425] [2426]. Эта же мысль прозвучала в «Песне «Билла Сигера» (1973) и «Песне про Джеймса Бонда» (1974), где в образе главных персонажей угадывается сам поэт: «Мак-Кинли — бог, суперзвезда. — / Он среди нас, он среди нас!», «Был этот самый парень, — / Звезда. — ни дать ни взять, / Настолько популярен, / Что страшно рассказать. / Да шуточное ль дело? / Почти что полубог. / Известный всем Марчелло / В сравненье с ним — щенок!».
Продолжая эту тему, вернемся к стихотворению «Из-за гор — я не знаю, где горы те…» (1961), где лирический герой выступает в образе пророка (вариация на тему йога), приехавшего «на белом верблюде»22, а позднее он пересядет на белого слона: «Я прекрасно выглядел, сидя на слоне, / Ездил я по Индии — сказочной стране» («Песня про белого слона», 1972). Опять восточная тематика! Кроме того, в этой песне говорится о более чем тесных связях лирического героя с Индией: «И владыка Индии — были времена — / Мне из уважения подарил слона. / “Зачем мне слон?” — спросил я иноверца, / А он сказал: “В слоне большое сердце”». А когда герой потерял этого слона, индийский правитель снова сделал ему подарок: «…Мне владыка Индии вновь прислал слона: / В виде украшения для трости — / Белый слон, но из слоновой кости».
