Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Последняя реплика свидетельствует о тяжелом выборе, который возникает перед лирическим героем, так же как в «Песне Кэрролла» и в стихотворении «Дурацкий сон…»: «Вдруг будет пропасть, и нужен прыжок. / Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?», «Мне будет стыдно, как во сне, / В котором струсил». Повторяется даже глагол «струсить», что подчеркивает единство темы. Кроме того, лирический герой в «Песне Сашки Червня» говорит, что его «кубок» полон не только вином, но и кровью. Несомненно, это метафорическое обозначение страданий, на которые он должен решиться, идя навстречу своему предназначению (хотя и может отказаться — «струсить»), как в песне «Реальней сновидения и бреда…», где, рассказывая о своем «рождении в рубашке» (рубашка в данном случае выступает как «ткань» судьбы), он говорит: «Ее легко отстирывать от крови. / Не рвется, хотя от ворота рвани ее, — никак».
***
В 1975 году Высоцкий заканчивает работу над «Таможенным досмотром», где олицетворением советской власти становится таможня — всемогущая организация, тщательно обыскивающая всех людей и даже влезающая к ним в душу, чтобы те — не дай бог! — даже в мыслях не увезли с собой ничего недозволенного. Поэтому в строке «А впереди шмонали уругвайца» тюремное слово «шмонали» уравнивает советскую действительность с тюрьмой. Кроме того, шмон — это самый что ни на есть тщательный обыск: «Строго и с группами / Трогали, щупали…» /4; 458/.
Прием гротеска доводит ситуацию в песне до абсурда: «Доктор зуб высверлил, / Хоть слезу мистер лил, / Но таможник вынул из дупла, / Чуть поддев лопатою, / Мраморную статую — / Целенькую, только без весла».
Хотя лирический герой и считает, что представляет «слабый для таможни интерес», но по мере приближения своей очереди думает, как бы избежать неприятностей: «Я пальцы сжал в кармане в виде фиги — / На всякий случай, чтобы пронесло». Через некоторое время мотив «фиги» повторяется: «Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу, / Разденут — стыд и срам! — при всех святых, / Найдут в мозгу туман, в кармане фигу, / Крест на ноге — и кликнут понятых».
В черновиках о могуществе таможни говорится еще более откровенно: «До чего ж проворные — / Мысли мои вздорные / И под черепушкою прочли!» /4; 456/. Похожий мотив встречается в «Песне про майора Чистова» (1966) А. Галича: «Я спросонья вскочил, патлат, / Я проснулся, а сон — со мной: / Мне приснилось, что я — Атлант, / На плечах моих — шар земной! <…> И открыл он мое досье, / И на чистом листе — педант! — / Написал он, что мне во сне / Нынче снилось, что я — Атлант!».
Оба поэта используют прием гротеска для демонстрации всемогущества власти: «Зря ли у них рентген стоит: / Просветят поясницу, — / А там с похмелья всё горит, / Не пустят в заграницу! / Что на душе? — Просверлят грудь, / А голову — так вдвое: / И всё — ведь каждый что-нибудь / Да думает такое!» /4; 459/.
При тотальном контроле над всем, в том числе над умами, советская власть проверяет благонадежность отъезжающих людей: «У них рентген — и не имей / В каком угодно смысле — / Ни неположенных идей, / Ни контрабандных мыслей» /4; 464/. А чтобы окончательно убедиться, что в человеке нет ничего «несоветского», его нужно попросту распилить пополам: «Возьмут поклажу под рентген, / Хоть нет там ни карата, / Ну а меня — под автоген?! / Веселые ребята!» /4; 455/.
Всё это будет выглядеть не так уж фантастично, если вспомнить стихотворение «Палач», где палач, готовясь казнить героя, говорит ему: «Стану ноги пилить — / Можешь ересь болтать, / Чтобы казнь отдалить, / Буду дольше пытать» [2117].
Для полноты картины отметим, что таможня обыскивает человека, даже если он уже… мертв: «Всё позади — уже сняты / Все отпечатки, контрабанды не берем. / Как херувим, стерилен ты, / А класс второй — не высший класс, зато с бельем» («Баллада об уходе в рай», 1973).
За год до баллады был написан «Затяжной прыжок», который во многих отношениях предвосхищает «Таможенный досмотр», так как и воздушные потоки, и таможенники ведут себя одинаково по отношению к лирическому герою: «Мнут, швыряют меня, — что хотят, тот творят!» /4; 30/ = «Общупают, обтрогают, обыщут, обшмонают» (АР-4-219); «Холодной острой бритвой / Скользят по мне потоки» (АР-9130) = «Глаз у них — как острая игла» (АР-4-211); «Скребут по мне потоки» /4; 282/ = «Но они щупают / Взглядами, лупою, / Вот меня глазами засекли» (АР-4-217); «И проникают в печень мне» /4; 33/ = «Взгляд в меня вонзают, как иглу» (АР-4-217); «Ну до чего жестоки» (АР-9-130), «Шальные, быстротечные / Воздушные потоки» /4; 34/ = «До чего проворные» /4; 458/; «Веселые беспечные / Воздушные потоки» /4; 30/ = «Ну а меня — под автоген?! / Веселые ребята!» /4; 455/; «Упруги и жестоки <…> Ветер в уши сочится» (АР-9-122, 128) = «Вдруг заглянут в уши — и, / Хитрые да ушлые. / Что-нибудь запретное найдут?» /4; 464/.
Да и сам герой предстает в одинаковом облике: «И с готовностью я сумасшедшие трюки / Выполняю шутя — все подряд» /4; 30/ = «Тут у меня нашли в кармане фигу, / Крест на ноге, безумие в мозгах!» /4; 459/; «Только воздух густеет, твердеет, проклятый!» /4; 281/ = «Я крест сцарапывал, кляня / Судьбу, себя — всё вкупе» /4; 240/.
Теперь сопоставим с «Таможенным досмотром» трилогию «Историю болезни», работа над которой была начата в том же 1975 году (а закончена в 1976-м): «Взгляд у них буравит, как игла» (АР-4-211) = «В углу готовила иглу / Нестарая карга. <…> Ко мне заходят со спины / И делают укол. / Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!».
Но это далеко не единственное сходство.
Чтобы не быть подвергнутым пыткам, герой планирует сбежать: «На меня косятся. / К выходу броситься!» /4; 459/ = «А я прикидывал хитро: / Сейчас не дать ли тягу!» /5; 376/ [2118] [2119] [2120]. Причем «дать тягу» он намеревался (или делал это) во многих произведениях: «Рванулся к выходу — он слева, — / Но ветеран НКВД / (Эх, был бы рядом друг мой Сева!) / Встал за спиной моей. От гнева / Дрожали капли в бороде» («Прощу прощения заране…»; С4Т-3-67), «Он рванул тогда накатом / К белокаменным палатам
- / Прямо в лапы к тем ребятам — / По мосту, что через ров» («Сказочная история»).
Если в «Таможенном досмотре» «шли, на таможников косясь, / Угодники устало» (АР-4-215), то в песне «Ошибка вышла» лирический герой как раз и выступит в роли такого «угодника»: «Из-за плеча его кошу / На писанину ту»465 (другой вариант: «Через плечо врача кошу…»).
Если в ранней песне закрытой оказывается вся страна, то в поздней — психбольница: «И мы границу на замок: / “Раскройте чемоданы!”» (БС-18-88) = «А может, пнуть его под дых? / Но фельдшер и замок..»46s.
В обоих случаях герой понимает, что власть всемогуща, а следовательно, знает о нем всё: «Я поник — мне б домой! / Всё для них ведомо» /4; 458/ = «Врач вызнал всё, хотя я ему / Ни слова не сказал» /5; 377/, «Я никну и скучаю» /5; 78/.
Отметим заодно перекличку «Таможенного досмотра» со стихотворением «Говорили игроки…», также написанным в 1975 году: «Просветят — и найдут в кармане фигу, / Крест на ноге, безумие в мозгах!» /4; 466/ = «Им — хоть финт ли, фрап ли, мы / Все давно засвечены» /5; 611/. Поэтому у Высоцкого было постоянное ощущение, что власть «просвечивает» его насквозь: «Я весь прозрачный, как раскрытое окно» /3; 121/. Отсюда и образ гербария, где лирический герой находится как на ладони — в качестве выставленного на всеобщее обозрение экспоната.
Но власть еще и хитра, что делает ее намного опаснее: «Вдруг заглянут в уши
— и, / Хитрые да ушлые, / Что-нибудь запретное найдут?» /4; 464/ = «.Доктор мой не лыком шит — / Он хитер и осторожен» (С4Т-3-166). Этим же эпитетом наделяются центральный персонаж стихотворения «Вооружен и очень опасен»: «Он жаден, зол, хитер, труслив»; король в черновиках песни «Про любовь в Средние века»: «Король хитер — затеял сир / Кровавый рыцарский турнир» (АР-3-48); Черномор в «Лукоморье»: «Он давно Людмилу спер — ох, хитер]»; соперники героев в шахматной дилогии и в «Песне о хоккеистах»: «Точно, как с Таймановым… Хитер]» /3; 387/, «Игрок хитер — пусть! — берет на корпус» /2; 91; стрелки в «Конце охоты на волков»: «Ах, люди, как люди, премудры, хитры» (АР-3-26); хранители гербария: «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» (АР-3-14); а также джинн, занимающийся мордобитием в «Песне про джинна»: «Так что, хитрость, — говорю, — брось свою, иудину!».
