Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Между тем в «Горизонте» герой не смог достичь цели («Я горизонт промахиваю с хода!»), а в «Затяжном прыжке» он ее достигает. Правда, в черновиках последней песни герой тоже «промахивается»: «Я жив и спрячьте черные повязки. <…> Я горизонт проскакиваю с хода» (АР-3-113) = «Я жив, но приземлился за чертой» (АР-12-83) (а первоначальное его намерение было таким: «Я приземлюсь как можно ближе к центру»; АР-12-83).
Еще одной песней 1971 года, к которой восходят некоторые мотивы из «Затяжного пряжка», является «Штангист»: «Вот только ради этого мгновенья / Сегодня штангу выжму над собой» (АР-13-50) = «Вырву кольца над самой землей» (АР-9-133).
И штангу, и воздушные потоки лирический герой называет своими врагами: «Штанга, перегруженная штанга — / Мой партнер, мой враг и мой конек» (АР-13-50) = «Только воздух густеет, твердеет, проклятый, — / Воплощается он во врага» (АР-9131); и наделяет одинаковым эпитетом: «Вечный мой соперник и партнер» = «Бездушные и вечные / Воздушные потоки».
Себя же он чувствует неуютно: «Скован я, движенья стеснены / Штангой…» (АР-8-100) = «А теперь некрасив я, горбат с двух сторон», — поскольку штанга ему «мышцы рвет по швам», а воздушные потоки «мнут, швыряют».
Между тем в черновиках обеих песен герой упоминает награды: «Не только за медаль и за награду / Я штангу над собою подниму» (АР-13-52), «Смотрите на меня, я — победитель» (А'Р-13-46) = «Но сейчас я влюблен, как в медаль чемпион. / В затяжной, неслучайный прыжок» (АР-9-133).
Что же касается образа ветров как олицетворения власти, то он уже встречался в «Балладе о брошенном корабле» (1970), с которой у «Затяжного прыжка» прослеживаются многочисленные сходства, поскольку в обеих песнях ветер подвергает мучениям лирического героя: «Ветры кровь мою пьют» = «И кровь вгоняли в печень мне»; «И сквозь щели снуют» = «Снуют по мне потоки»; «Даже в душу мою задувают ветра» (АР-4-168) = «И задувают в печень мне / На выдохе и вдохе / Бездушные, но вечные, / Воздушные потоки» [1282]; «Но не злобные ветры / Нужны мне теперь» = «Упруги и жестоки» (сравним еще в «Романсе миссис Ребус»: «Ветер ветреный, злой лишь играет со мной, беспощаден и груб» [1283] [1284]; здесь ветер играет с героем, а в «Балладе о брошенном корабле» и «Затяжном прыжке» ветры и воздушные потоки его швыряют); «И гулякой шальным / Всё швыряют вверх дном» = «Мнут, швыряют меня <.. > Шальные, быстротечные / Воздушные потоки». Причем слова вверх дном также будут реализованы в «Затяжном прыжке» и в песне «Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода»: «То валился в лицо мне земной горизонт, / То шарахались вниз облака» = «Пали ниц небеса, горизонт повалился ничком» /5; 436/.
И в балладе, и в «Затяжном прыжке» присутствует одинаковая самокритика героя: «Корпус мой безобразный — таи не таи» (АР-4-167) = «А теперь — некрасив я, горбат с двух сторон» /4; 33/. Как говорил сам поэт: «Ведь я же знаю, что я урод» хш.
При этом героя мучают жажда и нехватка воздуха: «Я пью пену — волна не доходит до рта» = «И пью горизонтальные / Воздушные потоки» (так же как в «Конях привередливых», 1972: «Ветер пью, туман глотаю»).
В «Затяжном прыжке» власти подвергают лирического героя мучениям, что доставляет им радость. Похожая ситуация описывается в черновиках песни «Оплавляются свечи…» (также — 1972): «…Веселые, беспечные / Воздушные потоки. /Я попал к ним в умелые, цепкие руки…» = «И рукою умелой, / Веселясь наугад, / Режут молнии-стрелы / Воспаленный закат» (АР-12-42).
Все эти мотивы перейдут в «Смотрины» (1973), где героя заставят развлекать богатых гостей: «Уже дошло веселие до точки <.. > А я стонал в углу болотной выпью, / Набычась, а потом и подбочась» = «Веселые, беспечные / Воздушные потоки. <.. > Встречаю — руки в боки — / Прямые, безупречные / Воздушные потоки». И он вынужден подчиниться: «Я попал к ним в надежные, сильные руки. / Выполняю с готовностью всё, что велят» /4; 280/ = «Меня схватили за бока / Два здоровенных мужика: / “Играй, паскуда, пой, пока / Не удавили!” <.. > И я запел про светлые денечки…».
Также «Затяжной прыжок» предвосхищает целый ряд мотивов из «Марша футбольной команды “Медведей”» (1973): «Шальные, быстротечные / Воздушные потоки» /4; 34/ = «Тогда шальные, / Никем не победимые “Медведи”» (АР-6-114); «Я попал к ним в умелые, цепкие руки» = «В тиски медвежие / К нам попадет любой»; «Веселые, беспечные / Воздушные потоки» = «Не унывают смелые “Медведи”»; «Упрямы и жестоки» /4; 279/ = «Бесстрашные, упорные <.. > Медведи злые» (АР-6114); «Исполнены потоки / Забот о человеке» = «И навещают в госпитале их». В последних двух цитатах очевиден сарказм: сначала воздушные потоки и «Медведи» издеваются над своими противниками, а затем проявляют к ним заботу.
Примерно в одно время с «Затяжным прыжком» пишется «Чужая колея», где колея символизирует советский строй. Поэтому совпадает описание колеи и воздушных потоков: «Крутые скользкие края / Имеет эта колея» = «Прямые, безупречные / Воздушные потоки»; «Попал в чужую колею / глубокую. <…> Вполне надежные края / Имеет эта колея» (АР-12-66) = «Я попал к ним в надежные, сильные руки» /4; 280/ (таким же эпитетом наделяются власть в стихотворении 1979 года: «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем, — / Они в надежных жилистых руках»; в «Веселой покойницкой»: «Бойко, надежно работают бойни — / Все, кому нужно, всегда в тренаже» [1285] [1286]; и в «Людях середины»: «Прекрасный полк! Надежный, верный полк — / Отборные в полку головорезы!»; и несвобода в «Балладе о гипсе»: «Ах, надежна ты, гипса броня»).
В первом случае лирический герой проклинает чужую колею и ее создателей, а во втором — воздушные потоки: «Я кляну проложивших ее — / Скоро лопнет терпенье мое, / И склоняю, как школьник плохой, / Колею, в колее, с колеей» = «Только воздух густеет, твердеет, проклятый] / Воплощается он во врага!» /4; 280/. А колея и воздушные потоки, в свою очередь, глумятся над ним: «Смеется грязно колея» (АР-2-148) = «Веселые, беспечные / Воздушные потоки».
В «Чужой колее» автор выступает в двух образах — героя-рассказчика, который ведет повествование, но при этом является одним из тех, кто попал в чужую колею, и чудака, о котором говорится в третьем лице: «Но покорежил он края, / И шире стала колея». А через некоторое время герой-рассказчик признается, что этим человеком был он: «Ведь тем, что я ее сам углубил, / Я у задних надежду убил».
Так вот, об этом авторском двойнике сказано: «.. Чудака оттащили в кювет, / Чтоб не мог он, безумный, мешать / По чужой колее проезжать» /3; 449/. Похожей характеристикой наделяет себя и лирический герой в «Затяжном прыжке»: «И с готовностью я сумасшедшие трюки / Выполняю шутя — все подряд».
В обоих случаях герой четко знает, чего он хочет: «Я цели намечал свои / На выбор сам» = «Я на цель устремлен», — хотя и предстает в неприглядном виде: «Я грязью из-под шин плюю» = «А теперь некрасив я, горбат с двух сторон», — но рассчитывает выбраться из колеи и вырваться из воздушных потоков: «Там выезд есть из колеи — / Спасение!» = «Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму…».
Тем интереснее, что на фоне всех проклятий в адрес чужой колеи и воздушных потоков герой характеризует их, хотя не без доли сарказма, как идеальные: «Отказа нет в еде-питье / В уютной этой колее» = «Исполнены потоки / Забот о человеке».
И в завершение приведем еще одну деталь.
