Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Такая же картина наблюдается в стихотворении «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», написанном в один год с «Эврика! Ура! Известно точно…» (а впервые подобная ситуация встретилась в стихотворении «Вы учтите, я раньше был стоиком…», 1967: «Они с мамой отдельно обедают — / Им, наверное, очень удобно тут, / И теперь эти женщины требуют / Разделить мою мебель и комнату»).
В первом случае лирического героя выживают из дома жена и теща, а во втором — соседка: «.. Что ей муторно жить с проигравшим, со мной, / И мамаша ее поддержала» = «Мстила мне за что-то эта склочница»; «И мамаша от счастья рыдала» = «И приятно ей, и радостно было, / Что у всех у нас потомок — горилла!».
Поэтому в концовке стихотворения «Вы учтите, я раньше был стоиком…» герой говорил судьям: «Я не вспыльчивый, и не трусливый я, / А созревший я для преступления». То есть он хочет убить свою жену и тещу, которые его выживают из дома, как и в стихотворении «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», где они его уже просто не пустили на порог, а перед этим жена героя пеняла ему: «Ты же можешь меня невзначай придавить / И мою престарелую маму», — на что тот ответил: «Я тебя как-нибудь обойду стороной, / Но за мамину жизнь не ручаюсь».
А об управдоме как об одном из ликов власти говорится в стихотворении 1979 года: «Мой черный человек в костюме сером!.. / Он был министром, домуправом, офицером. / Как злобный клоун, он менял личины / И бил под дых внезапно, без причины». Такое же метафорическое «избиение под дых» устроила лирическому герою и соседка в стихотворении «Эврика! Ура! Известно точно…»: «Мстила мне за что-то эта склочница: / Выключала свет, ломала кран…» (мотив соседства поэта и власти знаком нам по «Смотринам» и ряду других произведений; кроме того, в исполнявшейся Высоцким песне на стихи В. Дыховичного «Получил завмагазина…» тоже говорилось о вредном соседе: «Мой сосед по коридору / Часто затевает ссору»).
Заметим, что управдом в те времена действительно воспринимался как представитель власти: «Управдом исполняет обязанности стража квартирантов; он в некотором роде шпион, привратник, дворник, сборщик квартплаты и управляющий домом. Обычно он отчитывается перед милицией, чьи услуги и отчеты всегда в распоряжении КГБ»921. Да зачем далеко ходить — вспомним хотя бы управдома Бунжу из
фильма «Иван Васильевич меняет профессию» (1973): «Одумайтесь, одумайтесь, товарищ Тимофеев, прежде чем, понимаете, увидеть древнюю Москву — без санкции соответствующих органов!». Или — всем памятный разговор Бунжи с Милославским: «Ты куда звонить собрался? — В милицию. — Положь трубку!».
***
Продолжая разбор сказочной тематики, обратимся к двум произведениям на фантастическую тему — это «Марш космических негодяев» и «Песня про Тау-Кита», которые были написаны за один вечер в июне 1966 года. Свидетелем их появления оказался бывший сокурсник Высоцкого по МХАТу Георгий Епифанцев: «…мы были с Высоцким в Тбилиси, жили в одной гостинице, в разных номерах, но ночью перезванивались, потому что Высоцкий тоже работал по ночам (другого времени не было), писал. И вот так в шестом часу вдруг он позвонил: “Жора, бегом ко мне! Если б ты знал, что я написал!”. Я ему всегда стереотипно отвечал: “Ну да, прям-таки я и побежал! Один ты у нас пишешь, больше никто ничего не пишет!”. А он: “Нет, прибежишь, если узнаешь, что я написал, о чем. Я написал песню о космосе!”. Конечно, очень большая радость была для друзей, для близких, что Высоцкий стал писать о космосе. И я пришел к нему, и он прочел начало песни космических бродяг. Посмотрите, как это написано со знанием предмета… “Вы мне не поверите и просто не поймете…”. Эту песню Высоцкий долго потом обрабатывал, работал над ней, еще несколько месяцев дорабатывал. <.. > В это же утро он вдруг говорит: “Ну ладно, сейчас я эту отложу, потом буду работать, серьезная песня. А сейчас напишу еще одну про космос, но с юмором”. И взял ручку и, просто не отрываясь, написал песню, которая называется “В далеком созвездии Тау-Кита”» [1129].
Примечательно, что в черновиках «Марша» повествование в первой строфе (помимо строки: «Вы мне не поверите и просто не поймете) ведется от лица одного лирического героя: «По пространству-времени скольжу на звездолете», «.. я пру на звездолете» (АР-17-112) (в основной редакции: «.. мы прем на звездолете»).
Похожий образ будет использован в «Песне летчика-истребителя» (1968): «И, по облакам скользя, / Взлетят наши души, как два самолета», — и в первой редакции «Гимна морю и горам» (1976): «Мы, как боги, по лунному свету скользим»» /5; 446/, -где речь пойдет о путешествии по океану на корабле (ср. со звездолетом). Причем если в «Марше» герои стремятся к планетам Бета и Эпсилон, то здесь они уже «направились к созвездью Гончих Псов» /5; 444/. А поскольку «гончие псы» в произведениях Высоцкого являются помощниками власти, которая травит лирического героя и других инакомыслящих («Кричат загонщики, и лают псы до рвоты» /2; 129/, «Возненавидел и борзых, и гончих» /3; 189/), о ней будет сказано: «И стая псов, голодных Гончих Псов, / Надсадно воя, гонит нас на Чашу» /5; 117/, - то есть заставляет испить чашу бед.
Следовательно, герои направились к планете, на которой живет власть («Гончие Псы»). А раз так, то логично предположить, что такой же подтекст присутствует в «Марше космических негодяев» и в «Песне про Тау-Кита». Причем в последней герой говорил о себе: «Вот, двигаясь по световому лучу…», — а в «Гимне морю и горам» читаем: «Мы, как боги, по лунному свету скользим».
Интересно, что впервые «космические» мотивы встретились в стихотворении Высоцкого, посвященном «системе Станиславского» (1956), которое начиналось так: «Среди планет, среди комет / Улетаем на крыльях фантазии / К другим векам, материкам, / К межпланетным Европам и Азиям» [1130] [1131] [1132]. Еще через год мечта о космическом полете воплотилась в стихотворении «Путешествие в будущее в пьяном виде» (1957): «Но я летел, а всё мелькало. / Мой путь был ясен, он — к Луне <.. > Но всё теперь нам по плечу: / Лишь только выстроят ракету — / Я самый первый полечу. / Я доберусь до рая с адом, / На Марс слетаю, и не раз…»924.
Что же касается «Марша космических негодяев», то его на нескольких концертах автор объявлял как «Гимн космических негодяев»925, и это напоминает, в частности, черновик вышеупомянутого «Гимна морю и горам»: «В космосе страшней, чем даже в дантовском аду <…> Наизусть читаем Киплинга» = «Мы — исчадие ада, мы — чада чертей / И стихи вспоминаем про озеро Чад» (АР-10-157). В последней цитате речь идет о стихотворении Н. Гумилева «Озеро Чад» (1907), а самого Гумилева часто называли «Царскосельский Киплинг» или «Русский Киплинг».
В обоих случаях герои скользят — на звездолете и корабле: «По пространству-времени скольжу на звездолете» = «Мы, как боги, по лунному свету скользим». В ранней песне они летят к планетам Бета и Эпсилон и названы негодяями, а в поздней — «направились к созвездью Гончих Псов» и называют себя чадами чертей. В обоих случаях представлены вариации одной и той же маски — суперменов, отправившихся в рискованное путешествие.
Жанр гимна заставляет вспомнить также «Гимн шахтеров» (1970), который обнаруживает многочисленные совпадения с «Гимном морю и горам» и другими морскими песнями.
Если шахтеры — в пыли, то моряки — солью убеленные.
Шахтеры называют себя чародеями, а моряки сравнивают себя с богами («Мы, как боги, по лунному свету скользим»), причем и те, и другие устремлены вперед: «Вперед и вниз! Мы будем на щите» = «Мы все впередсмотрящие, все начали с азов».
