Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич

А использование дома в качестве олицетворения России очень характерно для поэзии Высоцкого: вспомним «Чужой дом» (1974) или «Песню о старом доме на Новом Арбате, который сломали» (1966): «Но наконец приказ о доме вышел, / И вот рабочий — тот, что дом ломал, — / Ударил с маху гирею по крыше, / А после клялся, будто бы услышал, / Как кто-то застонал. / Жалобно, жалобно, жалобно в доме…».

Здесь — «дом ломал», а в «Лукоморье» — «дом спалил» (да и сами обитатели этого дома будут вести себя точно так же: «Разоряли дом, дрались, вешались» /4; 228/, «Потом пошли плясать в избе, / Потом дралИсь не по злобе» /4; 84/).

Кроме того, ироническая характеристика вертопраха — «добрый молодец он был», имеющая в данном случае негативную коннотацию (в отличие от «доброго молодца Ивана» в «Сказке о несчастных лесных жителях», а также героев стихотворения «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» и «Разбойничьей»: «Как однажды поздно ночью добрый молодец, / Проводив красну девицу к мужу, / Загрустил, но вспомнил: завтра снова день, / Ну, а утром не бывает хуже», «Выпадали молодцу / Все шипы да тернии»), — практически один в один повторяет конструкцию, встречавшуюся в песне на стихи В. Дыховичного «Может, для веселья, для острастки…», которую исполнял Высоцкий на рубеже 60-х годов: «Добрый молодец заведовал Главбазой, / Очень добрый молодец он был...».

Тридцать три богатыря порешили, что зазря

Берегли они царя и моря:

Каждый взял себе надел, кур завел и в нем сидел,

Охраняя свой удел не у дел.

Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,

С окружающими туп стал и груб.

И ругался день-деньской бывший дядька их морской,

Хоть имел участок свой под Москвой.

Очевидно, что тридцать три богатыря — это те же здоровенные жлобы, которые порубили все дубы на гробы. Можно предположить, что речь идет о большевиках и красном терроре. Соответственно, ихний дядька (то есть тот же вертопрах, который явился всем на страх), — это Ленин, который, как и его подчиненные — «здоровенные жлобы», — «ободрал зеленый дуб», то есть ограбил страну.

Через некоторое время дядька ихний появится в «Сказочной истории» (1973): «Ихний Дядька с Красной Пресни / Заорал: “Он пишет песни — / Пропустите дурака!”» (АР-14-152) (на наличие подтекста указывает и эпитет Красной.', кроме того, на улице Красная Пресня располагалась Краснопресненская пересыльная тюрьма), — и в песне «Не волнуйтесь!» (1969): «Кто-то вякнул в трамвае на Пресне: / “Нет его — умотал наконец! / Вот и пусть свои чуждые песни / Пишет там про Версальский дворец!”».

Как ни странно, но поведение «дядьки ихнего» в «Лукоморье»: «С окружающими туп стал и груб». - напоминает даже поведение Гитлера из «Странной сказки»: «Двух соседей зазря оскорблял. / Слал им каждую субботу / Оскорбительную ноту…», — что опять же говорит об идентичности всех тоталитарных режимов.

Если вернуться к «ихнему дядьке с Красной Пресни», упомянутому в «Сказочной истории», то следует заметить, что слово «ихний» также отсылает к «богатырям» (милиции): «И стоят в дверном приеме / На великом том приеме / На дежурстве и на стреме / Тридцать три богатыря». Кстати, и в «Лукоморье» они были «на дежурстве»: «Тридцать три богатыря порешили, что зазря <.. > Охраняя свой удел не у дел» (как начальник Березкин в песне «Все ушли на фронт» и холера в песне «Не покупают никакой еды…»: «А начальник не у дел» /1; 390/, «Она, мерзавка, будет не у дел, / Нам в руки лучше ей не попадаться!» /2; 544Г). А рукописный вариант «Лукоморья»: «Каждый делал что хотел, захватил себе надел, / Обзавелся и сидел не у дел» /2; 38/, -повторится в черновиках песни «Жил-был добрый дурачина-простофиля» (1968), где дается такое же описание представителя власти («ответственного мужчины»): «Стал наделы отбирать, крикнул рать» /2; 403/. Всё это вновь возвращает к деятельности большевиков: «29 мая 1918 г. было принято решение отобрать у крестьян занятые под озимые посевы участки, если их размер превышает десятину на душу. <…> Также изымались наделы у тех, кто служил на стороне противников большевиков» [1089].

Интересно еще, что один из вариантов реплики «ихнего дядьки с Красной Пресни»: «Это тот, который песни… / Пропустите — пусть идет!» (АР-14-152), — по сути повторяет слова Змея Горыныча из «Песни-сказки про нечисть» (1966): «Пусть нам лешие попляшут, попоют. / А не то я, матерь вашу, всех сгною!» (похожая ситуация возникнет в «Смотринах», где лирическому герою тоже будут угрожать смертью, если он не согласится петь: «Играй, паскуда, пой, пока / Не удавили!»).

Таким образом, в свете сказанного можно заключить, что в строках «И ругался день-деньской бывший дядька их морской, / Хоть имел участок свой под Москвой» представлен собирательный образ советских чиновников. Но если продолжить ленинскую линию, то напрашивается единственно возможная аналогия с жизнью вождя: загородная усадьба Горки, расположенная в 29 километрах от Москвы и отобранная большевиками у помещика Рейнбота. Горки действительно стали местом отдыха Ленина вскоре после захвата им власти — с 25 октября 1918 года.

А с только что упомянутой «Песней-сказкой про нечисть» у «.Лукоморья» имеется еще ряд общих мотивов: «Танцевали на гробах богохульники» = «Порубили все дубы на гробы»; «И в проезжих сеет страх» = «Но явился всем на страх вертопрах»; «Где по веткам скачут бесы и ругаться норовят» /1; 526/ = «И ругался день-деньской бывший дядька их морской»; «Змей Горыныч взмыл на древо» = «Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать»; «Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают» = «Зазеваешься — он хвать — и тикать!».

Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,

Как налево — так загнет анекдот,

Но ученый сукин сын цепь златую снес в Торгсин,

И на выручку один — в магазин.

Поскольку Торгсин — это Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами, смысл последних двух строк сводится к тому, что советская власть стала разбазаривать ценности, доставшиеся ей от царского режима, продавая их за границу (Торгсин просуществовал с января 1931 года до февраля 1936-го). Об этом же пойдет речь в «Таможенном досмотре»: «Бывало, раньше Западам, Востокам / Раздаривали ценный капитал» (АР-4-215). «Западам, Востокам» — то есть иностранцам; другими словами — «сносили в Торгсин». Впервые же об этом было сказано в 1964 году: «Почему нет золота в стране? / Раздарили гады, раздарили» /1; 91/ (сравним со златой цепью в «Лукоморье»). Здесь представители власти названы гадами, а «кот ученый» охарактеризован как сукин сын (об использовании Высоцким этих характеристик применительно к властям мы уже говорили и в этой главе, и в предыдущей).

Другим доказательством того, что «кот ученый» является образом власти, служат переклички «.Лукоморья» со «Странной сказкой»: «Раз напился он — кошмар! — и удар. <…> помирать, вишь, собрался» /2; 38/ = «Умирал король подспудно, / Пил наследник беспробудно» /2; 505/; «Цепь златую снес в Торгсин» = «Разорив казну совсем, / Пил наследник беспробудно» /2; 505/. Кроме того, если в «Лукоморье» «ругался день-деньской бывший дядька их морской», то и в «Странной сказке» «сам король ругал министров» /2; 505/.

Вместе с тем еще за одиннадцать лет до появления Торгсина большевики начали продавали на Запад золото и другие драгоценности.

Так, 5 марта 1920 года Ленин пишет заместителю наркома финансов РСФСР: «т. Чуцкаев! Надо принять особо срочные меры для ускорения разбора ценностей. Если опоздаем, то за них в Европе и Америке ничего не дадут. В Москве можно было бы (и должно) мобилизовать на это тысячу членов партии и т. п. с особым контролем. У вас, видимо, всё это дело продвигается архивяло. Напишите, какие экстренные меры для ускорения вы принимаете. Ленин»⁸⁷⁹.