Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич (книги бесплатно без .TXT) 📗
9 генваря 1880. Среда
Утром пришел о. Николай Ковригин из Сан–Франциско. Много рассказывал тамошних дрязг и оправдывал себя. Бедный, жаль его — семь человек детей; Духовное начальство дало ему пенсию в полжалованья — 1500 рублей в год; но он без места и без репутации. Обещался говорить за него пред Митрополитом и Иваном Петровичем Корниловым, чтобы ему попасть в Швейцарию. При нем же пришел член Археологического Общества Александр Николаевич Виноградов, рекомендуя себя в живописцы для Японской Миссии. Говорит красно и учено, Восток знает превосходно, но, кажется, больше теоретик, чем практический хороший живописец. Обещался быть у него сегодня вечером, чтобы видеть его коллекции по иконописи. Вышедши вместе с Ковригиным в двенадцать часов, отправился к Петру Андреевичу Гильтебрандту. Марья Максимовна, супруга, принявши очень ласково, угостила семгой, за которой сама же и сбегала, и наливкой. — Петр Андреевич, по–всегдашнему, мило ораторствовал, между прочим, о том, что «Новое время» развращает нравственность, с чем и я согласен, читая иногда «Новое время» и наталкиваясь на грязные рассказы вроде «Нана». — В Новодевичьем монастыре показали распоротые ризы и прочие облачения, собранные доселе мною, — сказывается, что почти все годно только на выжигу. Просил известить, когда мать Ювеналия будет выжигать, чтобы поучиться. От них поехал к Константину Васильевичу Белевскому, законоучителю Морского корпуса, не застал; к Иордану — обедали, не захотел мешать; к Виноградову — не застал, ибо немного раньше обещанного пришел; опять к Белевскому — отдыхал, — не захотел беспокоить. К Федору Николаевичу Быстрову — нашел письма из Японии, писанные вслед за получением моего письма, и второй номер «Сёогакузасси». Прочитавши, заехал к Путятиным; Ольгу Евфимиевну застал больною в постели; рассказал кое–что из писем, но не все, ибо были и сестры.
10 генваря 1880. Четверг
Утром позвал Митрополит и объявил, что Обер–прокурор сказал, что деньги на Миссию вошли в Государственный бюджет. «Значит, можно поздравить», — заключил. Потом заговорил о сборах на храм, я откровенно признался, что у меня плохо идет. У него оказалось лучше. Базелевская привезла ему десять тысяч, прося только не сказывать никому о ее жертве, Лесникова — вдова, одну тысячу; еще кто–то, кажется, тысячу; затем Митрополит сказал, что он обещает на храм и те девятнадцать тысяч, которые ему дал один жертвователь в его распоряжение еще давно, так что теперь процентов наросло, кажется, около трех тысяч, и рассказал историю пожертвования этих денег, касающихся отчасти о. Алексея Колоколова, о котором Владыка выразился очень сочувственно. Сущность в том, что жертвователь хотел, чтобы он погребен был близ о. Алексея, чтобы над его могилой выстроен был храм, но о. Алексей переведен сюда в Георгиевскую общину, жертвователь похоронен в другом месте; деньги же по завещанию, засвидетельствованному чрез Владыку от нотариуса, предоставлены в распоряжение Владыки. Я заговорил о Сан–Франциско, о бумагах, привезенных мною Белецкому и оставленных им мне на руки; Владыка взял прошение славян в Синод о постройке храма (копия его, как бесполезная, осталась у меня) и сказал: «Ответь, что передал мне»; о храме же сказал, что знает наперед все. «Позвольте замолвить словечко о Николае Ковригине». — «Что же, для него сделано все — дело уничтожено, пенсия дана», — и пошел рассказывать… Знает всю подноготную о тамошних дрязгах и нехороших делах и помнит все. «Пусть просится в какую хочет епархию, а в свою я не возьму», — считая тут и заграничье, подлежащее ему. — Вечером заехал к Щурупову; план храма и нравится и не нравится; посмотрим, что скажет Владыка; будет строиться так, как он благословит. В восемь часов был у Константина Петровича Победоносцева; расспросил он подробности моей аудиенции у Цесаревны и сказал: «Наследник очень жалел, что не был при этом; он известит, когда можно быть и у него». — Я просил доставить мне случай представиться Наследнику. Была госпожа Абаза — плохо говорит по–русски, но почти все было говорено по–русски — такая любезность; Катерина Александровна, когда принимает, неподражаемо любезна; любоваться нужно на эту черту, в высшей степени развитую и необыкновенно милую у наших великосветских. Был еще барон Остен–Сакен. К. [Константин] Петрович о деле Миссии сказал, что действительно оно вышло в бюджет, но условно, — послан еще запрос в Министерство иностранных дел. Сакен говорил, что это, верно, недоразумение, ибо Святейший Синод уже спрашивал у иностранного министерства и отвечено, что препятствий нет. Сакен сказал, между прочим, что приехал барон Розен, — и очень неловко было заговорить о Пеликане и его жене; я поспешил остановить его. От Константина Петровича узнал, что брак между Софьей Гавриловной Пеликан и А. [Адамом] Петровичем Чеботаревым уже состоялся.
11 генваря 1880. Пятница.
11 часов вечера
Утром написал письмо к Иордану в ответ на его любезную вчерашнюю записку. Отправился за сбором на храм. Штанковский, как его ни рекомендовали в Новодевичьем и ни старались разжалобить письмом, — не принял. «Дома?» — «Нет дома, в контору ушел». — К Ивану Петровичу Лесникову, которому писал письмо. «Дома?» — «Занят, чрез час». Обождал у Федора Николаевича. — Являюсь. — «Нет дома», — резко и строго. Заехал к Василию Николаевичу Хитрово — об Иерусалиме. Греки в Иерусалиме: «Арабы уйдут? Что ж, доходы не уменьшатся, а забот меньше»… У Федора–Николаевича пообедал. — У Путятиных напился японского чаю; приехала туда и Мадам Посьет; долго просидела и мало говорила, между прочим, об устройстве комнат Императрицы в Зимнем дворце, где даже у окон температура совершенно равномерная с общей комнатной, ибо вокруг окон устроены трубы, — и о том, что Константин Николаевич на днях отправляется для сопровождения Императрицы, возвращающейся из Канн в Петербург. В шесть, по обещанному, был у протоиерея Никанора Ивановича Брянцева. Тоже рассказывал множество интересных историй про евреев (как хотели похитить заграницу одного крещеного и как потом отец его просил креститься и прочее), про гонения и доносы на него (пр. [преподобный] Тихон); расспрашивал и про Миссию. У него сидел один доктор из евреев — полковник, главный врач в военном госпитале, — приобретший все до крещения и крестившийся совершенно по убеждению, даже креста не нужно было от восприемника (арх. [архимандрита] Виталия); при мне же здесь он дал пять рублей одному приведенному с полицией бедняку. В восемь часов Николай Иванович отправился в какой–то комитет, а я поспешил в лаврскую баню и мылся среди рабочих — теснота, хороший пар, вольный разговор и не в меру усердие забалканца — Ивана.
12 генваря 1880. Суббота.
В 3–м часу ночи
Скучный и тягостно проведенный день, как скучно и тягостно и все пребывание в России. Скучал нередко в Японии, скучаю почти всегда в
России. Где же лучше? Там и тогда, где есть настоящее дело. Пусть помнится и чувствуется это, когда буду в Японии. — Утром пришел о. Исайя. Часто приходит. Если бы не был я в фаворе Владыки, не пришел бы. Принес сосуды от Жевердеева — не купил бы; обещался купить. Условились в следующее воскресенье ехать вместе в Мраморный дворец — ему служить, мне посмотреть Дворец и побыть у Ильи Александровича Зеленого, звавшего меня в это воскресенье. — Была Авдотья Дмитриевна Кованько — на алтарь Миссии принести только свое пылающее и плачущее сердце. Спасибо и за это. Звала в четверг к своей приятельнице Мадерах (чуть не Седрах…), которая собрала для Миссии тридцать рублей. Пообещался. И все–то благо, все добро! Но было бы более благо, если бы не быть людям, имеющим серьезную нужду, в положении нищих. Возмущает меня сбор — необходимость стучаться и получать грубые, вроде вчерашних, прогоны — в буквальном значении. Для приобретения смирения — пожалуй, но что же. если подобные факты возбуждают, как у меня вчера, злой хохот. Я хохотал в нескольких местах, а на дне души — злость, дурной осадок. Ненатуральное, насильственное что–то в этих сборах для собирающих. В Священном Писании нет этого. Давид только предложил. Павел только посоветовал и определил правило. — Господь с ним, с этим делом сбора! Не знаю, что из него выйдет; знаю, что в Японии будет храм, но как устроится — не знаю: нравственного мучения моего в этом деле будет немало, думаю. Что ж? Хоть на куски, лишь бы было христианство в Японии! Пошел на Акафист в Крестовую. Чуть–чуть делано, с полутонами и как–то с перерывами. Читает Преосвященный Гермоген. Не нравится. Поют превосходно, но отсутствие Сахарова в басах чувствуется. Что за мелодичный и сильный бас был! В него, бывало, только и впиваешься слухом. И это не мешало эффекту молитвенности, а нынешнее пение немножко мешает: изредка только чувствуешь слезу. — Скучал и тосковал. В четвертом часу отправился к о. Николаю Ковригину; нашел под небесами. Семь человек детей, старик в постели. Обещался просить за него у И. П. [Ивана Петровича] Корнилова. У Федора Николаевича взял несколько копий рапорта. Одновременно со мной поднимался к нему старый граф Орлов–Давыдов. На ступеньках: «Пошел вон» — слуге, помогавшему ему. — Пришел просить, кажется, Федора Николаевича быть духовником семейства вместо умершего протоиерея Шишова. Федор Николаевич очень просто принял его, нисколько не изменив ни костюма, ни приемов, хотя предварительно знал, что он придет. — Константину Петровичу Победоносцеву оставил пять копий рапорта с «Японии и России», согласно его прежней речи о том. — Всенощную отстоял в Крестовой. В певчих — дискант старый, по–видимому, производит не особенно приятное впечатление. С о. Иосифом, цензором, условились во вторник быть у адмиральши Рикорд. — В девятом часу был у И. П. Корнилова. У него собираются в субботу по вечерам. Я пришел первым; за мной В. В. [Василий Васильевич]
