Обитель любви - Брискин Жаклин (книги txt) 📗
Они приехали в Беверли-Хиллс. На шести милях этого пригорода Лос-Анджелеса проживала тысяча жителей. В основном это была богатая киношная публика. Холмы к северу от Сансета когда-то тоже были частью Паловерде, теперь же на их склонах были разбиты великолепные газоны. То и дело Баду бросалась в глаза то крыша из красной черепицы, то высокое, освещенное солнцем окно. Здесь находились дома Чарли Чаплина, Тома Микса, Гарольда Ллойда, Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса, а также Орлиное Гнездо Лайи и Кингдона Вэнс. Бада охватило любопытство: видела ли Тесса жилище своего родного брата?
К югу простирались угодья скотоводческих ранчо и хилые посевы ячменя и бобов, слегка колыхавшихся на декабрьском ветру. Неподалеку от отеля «Беверли-Хиллс» с его бунгало и субтропической растительностью посреди полей лучами расходились пять новых улиц. Тесса свернула на Беверли-драйв. На многих участках висели объявления: ПРОДАЕТСЯ, но уже было построено несколько домов.
Она остановила машину перед небольшим домиком с верандой и черепичной крышей.
— Приехали.
— Тесновато.
— Для меня достаточно.
— Но во всем квартале больше нет ни одного дома!
— Писатели предпочитают тишину и покой, — она покраснела и упрямо поджала губы, став еще красивее.
Они прошлись по пустым, пахнущим краской комнатам. Столовая и гостиная соединялись аркой. Узкий коридорчик вел в две спальни, разделенные ванной комнатой. Подойдя на кухне к окну, Тесса указала рукой наружу.
— Вон там, за гаражом, комната прислуги и прачечная. — Она провела отца в небольшой закуток с плиточным полом. — А здесь я буду работать.
— Я подозревал, что рано или поздно ты выпорхнешь из нашего курятника, — мрачно произнес Бад. — Но полагал, что это случится после свадьбы.
— Я буду приходить домой обедать не реже, чем ты.
— Тесса, иногда я не могу понять тебя и мать. Много раз пытался преодолеть этот барьер, но ничего не вышло. — Он обвел глазами будущий кабинет дочери с серым плиточным полом. — Я знаю только одно: не следует тебе жить в этой хибаре!
— Папа, но вы же как-то жили без меня три года.
— Я тебя Богом прошу: ну выйди ты замуж за кого-нибудь из тех, кто за тобой увивается! Я построю тебе нормальный дом, где не стыдно будет создать собственную семью. Тесса, ты мой единственный ребенок. Подари нам с матерью внуков!
Она вздохнула.
— Я не из тех, что выходят замуж.
— А из каких ты?! Только не надо мне говорить, что ты из этих новомодных «деловых» женщин. — Незаметно для себя он повысил голос. — Ты же любишь детей!
Она отвернулась, но он успел заметить боль, исказившую ее лицо, словно ее кто-то ударил. Бад задумался. Уж не связано ли каким-нибудь образом твердое решение дочери остаться старой девой с тем мальчишкой, сыном Три-Вэ? «Да нет, — подумал он. — Он тут ни при чем. Еще до знакомства с ним она была помолвлена, а потом отказала жениху. С Чарли все давно покончено. Она уже забыла про него. — Впрочем, он тут же вспомнил себя: — Ведь я-то Амелию не забыл...»
— Пойдем, — он обнял дочь за талию. — Покажи мне туалет. В новом доме мужчина первым делом должен осмотреть туалет.
Он постучал по медной трубе, заглянув под чан для подогрева воды...
Приходя к Тессе, Кингдон становился другим человеком. Поначалу эта внутренняя перемена пугала его. У него появлялось чувство раздвоенности, точно в доме у Тессы — он один, а за его пределами — иной. И боялся он отнюдь не того, что внутри у него поселился какой-то новый человек. Он опасался, что этот новый человек вдруг исчезнет. В ее доме Кингдон делался мягче, не выпивал больше стакана, здесь его никогда не преследовали демоны вины, терзающие его сердце. Ощущение покоя, снисходившее на него в этом доме, редко посещало его даже в небе.
Тесса же оставалась прежней. Даже в дни его посещений она не изменяла своим привычкам: дважды в неделю завтракала с матерью, бывала в Гринвуде на семейных обедах.
Кингдон часто учил роль в саду, а Тесса уходила в свой кабинет, закрывая за собой узкую дверь с витражом. И до него доносился стук пишущей машинки.
Он никогда не оставался у нее на ночь, но она всячески давала ему понять, что его дом — здесь. И Кингдон это чувствовал. Кое-что в ней удивляло его. Тесса от природы была очень застенчива, и он думал, что она будет стесняться его и своей наготы, но против ожидания этого не произошло. Ей нравилось готовить, правда, повариха из нее вышла неважная. Тесса почти не читала газет. Зато покупала очень много книг и читала несколько одновременно. По всему дому валялись раскрытые томики без закладок. Тесса уделяла мало внимания наведению порядка в доме. Иногда она подолгу сидела неподвижно, уставившись в пространство, погруженная в свои мысли.
Но удивительнее всего для Кингдона было то, что их редкие встречи она считала настоящим счастьем.
Однажды вечером после ужина, когда Лупа, глухая служанка-мексиканка, ушла в свою комнату за гаражом, Кингдон спросил:
— Ну, ты чувствуешь себя счастливой?
Тесса, читавшая какую-то книгу, подняла голову.
— Я никогда еще не была так счастлива, — призналась она.
— Я тоже. Но если это мы почитаем за счастье, — он сделал ударение на слове «это», — значит, в прошлом мы оба были несчастны.
Сняв очки, Тесса задумчиво постукивала ими по книге.
— В детстве я мало общалась со сверстниками, — сказала она. — А когда мы играли вместе, то мои игры и фантазии казались им глупыми и нелепыми. С незнакомыми людьми я всегда робела и чувствовала себя не в своей тарелке. Но родители любили меня и принимали такой, какая я есть. — Она подалась к нему. — Знаешь, Кингдон, во время работы в сиротском приюте мне открылась одна любопытная вещь. Во время эпидемии испанки не всегда выживали самые крепкие и упитанные дети. Часто как раз такие малыши умирали, а гораздо более слабые, переболев, выздоравливали. Спустя время я поняла, что всех выживших объединяло одно: когда у этих детей были живы родители, они беззаветно их любили. Родители погибли, но их любовь осталась. Во время эпидемии эта любовь воздействовала как прививка. Именно она сохраняла детям жизнь. Ребенком я заболела дифтерией. Пришлось делать трахеотомию, но я выжила. Выздоровление после такой операции — вещь необычная, но я выкарабкалась. У меня было счастливое детство. И все потому, что родители любили меня.
— Значит, у тебя передо мной преимущество, — сказал он. — Отца я дома вообще редко видел, а мать есть мать. Она придумала стройную теорию о добре и зле. И я был для нее сущим наказанием! Старший сын — демон, которого необходимо постоянно осенять животворящим крестом, не то он все осквернит и испоганит.
Тесса подошла к дивану и села рядом с Кингдоном. Он прижался лицом к ее груди.
— Тебе страшно? Ты боишься меня? — негромко спросил он.
Она приникла щекой к его черным волосам.
— Ты способен причинить вред только самому себе.
На дом опустилась ночь, на ячменных полях трещали цикады, на северных холмах завыл койот, по рельсам Южно-Тихоокеанской железной дороги, свистя, простучал товарняк...
Спустя месяц он уже позволял себе одну ночь в неделю проводить у Тессы. Лайя давно привыкла к его отлучкам и не приставала с расспросами. Он отвечал ей тем же.
Она по-прежнему брала уроки у Падрейка Хорти. Вдобавок наняла хореографа-белоруса, который, по слухам, в свое время учил танцам покойных дочерей последнего русского царя.
Однажды они поехали на премьеру фильма в кинотеатр «Миллион долларов».
— Ну что, уже начались съемки балетных сцен для твоего фильма? — спросил Кингдон.
— Как сказать, дорогой, — ответила она загадочным тоном.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Кингдон.
Сделанная на заказ «ланчия» с аэропланом на радиаторе мягко затормозила. Когда они остановились, в бесцветных глазах Лайи отразились огни кинотеатра.
— Может, мне стоит с кем-нибудь переговорить? — добавил он.
