Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович (читать книги txt) 📗
— Можно было сказать проще — ты считаешь, что у меня нет денег, чтобы знакомиться с такими телками. Но деньги такая вещь — сегодня нет, завтра есть.
Мартин снова посмотрел на Раздолбая изучающим взглядом.
— Мне хотелось бы закрыть эту тему. Ты уверен, что хочешь проговаривать ее до конца? — спросил он, помедлив.
В голосе Мартина звучало предостережение, но Раздолбаю хотелось узнать от него как можно больше. Он признавал, что приятель лучше приспособился к новой жизни, и ему казалось, что, выпытав у него все до донышка, он и сам сможет чувствовать себя комфортнее в соленой воде.
— Давай до конца, раз уж начали исчерпывающий разговор, — ответил он и заверил: — Обещаю, наша дружба не кончится, даже если ты мой плот разобьешь.
В здание театра «Эрмитаж» гурьбой потянулись люди — пришло время запланированного сеанса магии.
— Там вроде бы начинается номенклатурное шоу с разоблачением.
— Мне интереснее разоблачения от тебя.
— Тогда еще виски! В случае чего скажем, что плот разбили по пьяни, и дико потом помиримся. Согласен?
— Абсолютно.
— За срывание всех и всяческих масок! — провозгласил Мартин, чокаясь с Раздолбаем.
— За срывание! — поддержал пьянеющий Раздолбай, которому нравилось, как хмельная волна качает его среди золотистых лампочек.
Они выпили до дна и одновременно поставили на стол пустые стаканы.
— У тебя никогда не будет денег, чтобы удовлетворять физиологию и безопасность телок, которых ты хочешь. Никогда — буквально. Ни сегодня, ни завтра, ни в сорок лет — никогда, — отчеканил Мартин, глядя Раздолбаю в глаза.
Раздолбай застыл, как будто ему медленно вливали в кровь яд, а Мартин продолжал говорить:
— Ты хороший парень. Ты один из моих самых близких друзей. Мы с тобой редко видимся, потому что у меня другой круг общения, но я дико ценю твою дружбу, потому что после ссоры с Валерой, ты — единственный человек, которому нужны от меня не услуги и связи, а я сам. Тебе нужны мои суждения, знания, веселый трындеж. Мне нужна твоя искренность, с которой ты все это воспринимаешь — и это все. Ты не пьешь со мной виски, думая, сколько еще нужно соблюсти приличий, чтобы обратиться наконец с просьбой, ради которой ты со мной встретился. Прости, что сказал тебе неприятные слова, но я говорю их ради твоей пользы. У тебя никогда не будет нужного для коней количества денег не потому, что ты плох. Ты родился и вырос в хорошей семье. Хорошей с точки зрения порядков, которые были. Ты жил по этим порядкам. Если бы я предложил тебе открыть на твое имя западный счет, ты отшатнулся бы от меня, как от вербовщика ЦРУ. Ты не знал, что среди людей, которые заставляли тебя жить по этим порядкам, были те, кто отменяет их для себя. Когда твоей самой большой проблемой было поступить в институт, они возили ювелирку через таможню. Ты наряжал Диане елочку, а они открывали на Западе счета, на которые выводили партийные деньги. Вспомни наши этические дилеммы. В ситуации выбора ты будешь оперировать категориями хорошо или плохо, а эти люди оперируют категориями выгодно или нет. Если им будет выгодно закатать человека в цемент и утопить в Москве-реке, то для них это хорошо, они это сделают.
«Вот что таится в глазах Барракуд!» — сверкнула у Раздолбая мысль.
— Деньги будут у этих людей, — продолжал Мартин, — у тех, кто отменял для себя порядки задолго до того, как их отменили для всех, и у тех, кто решает для этих людей разные вопросы. Ну и по мелочи у всяких бандосов и коммерсов.
— Хорошо, а ты? — оправился Раздолбай от удара. — Разве ты отменял порядки или закатываешь кого-то в цемент?
— Я не закатываю никого в цемент, потому что это не выгодно для моей репутации. Есть люди, для репутации которых подобные вещи выгодны, но я к ним не отношусь. Я не отменял порядков, но я, скажем так… из тех, кто раньше других знал, что они дико отменятся. Поэтому теперь я решаю некоторые вопросы, да.
— Какие же, например? — недоверчиво спросил Раздолбай. Мягкотелый Мартин не был похож на человека, способного решать вопросы наравне с Барракудами, и попытка представить его в тренировочных штанах и черной кожаной куртке могла вызвать только ухмылку.
— Людям из пункта «А» в пункт «Б» нужно доставить по железной дороге некий продукт. У меня двести десять вагонов — я получаю дельту на перевозке.
— Что значит «у тебя»?
— Они мои.
Раздолбай попытался представить, сколько стоят двести десять вагонов, и не смог даже предположить цифру. Он понимал, как можно покупать вагончики в «Детском мире», но покупка настоящих вагонов была для него равнозначна покупке солнца.
— Ты хочешь сказать, что продал столько компьютеров, что смог купить вагоны? — усомнился он.
— Компьютеры — это была мелочовка, которой я перебивался в ожидании, когда вагоны можно будет перевести в собственность. Ну и завел за это время правильные связи. Не будь у меня этих связей, меня бы за эти вагоны грохнули или просто не дали бы ничего возить.
Раздолбай вспомнил разговор с родителями. Дядя Володя тоже хотел перевести издательство в собственность, а мама удивлялась, как это может быть.
— Как можно сделать собственными… — начал повторять Раздолбай мамин вопрос.
— Можно было дико! — развеселился Мартин, наливая себе еще виски. — Это именно то, о чем я говорил. Ты не просто не понимаешь, как работает механизм, ты даже не подозреваешь, что есть какие-то шестеренки и маятники. Поэтому, кстати, ты дико искренний чувак, и за это я дружу с тобой. Но, прости, если ты не модельный конь, за искренность тебе платить не будут, так что прими дружеский совет — не гоняйся за фантомами, которых тебе не получить все равно. Живи в кайф на доступном тебе уровне, поднимайся в пирамиде, и найдется достаточно неплохих телок, которых устроит твой уровень. Диане ты вдул — пусть ее рога будут самым красивым украшением твоей коллекции, но не пытайся еще раз допрыгнуть до этой планки. Это получилось в той, другой жизни. Считай, что земное притяжение с тех пор дико выросло.
Раздолбай сидел молча, оглушенный приговором — у него никогда не будет любви, и все упирается в деньги!
— Послушай, то, о чем ты говорил — все эти возможности с маятниками и шестеренками, это ведь только началось. Почему ты считаешь, что я опоздал навсегда? — спросил он, ненавидя свой задрожавший голос. — Я что, по-твоему, не смогу добиться чего-то годам к тридцати?
— Чего, например?
— Ну… того уровня денег, который нужен.
— Ты все-таки хочешь, чтобы разоблачение было полным, да? — уточнил Мартин. — Уровня денег не добиваются. Добиваются уровня компетенции. Я допускаю, что к тридцати годам ты сможешь разобраться в некоторых шестеренках, но тебя к ним уже не пустят, и решать ты ничего не сможешь.
Есть, правда, еще один путь… Как писал старина Бальзак в романе про упомянутого нами сегодня Растиньяка: «Этот мир надо завоевывать умением подкупать или блеском гения».
Если бы я видел на тебе подобный отблеск и в нашем упражнении ты хоть раз сказал бы, что хочешь стать кем-то… Ты ведь, кажется, рисовал, да? Если бы ты сказал: «Я хочу стать признанным художником» — и маниакально повторял: «Я хочу написать гениальный холст и продать его с аукциона», — я не говорил бы всех этих слов. Но результат получился такой, какой получился, и это не я ставлю тебе диагноз, а ты сам.
— Какой диагноз?
— Ты — раздолбай. Это не оскорбление, это — образ жизни. Раздолбаев в этой стране миллионов сорок, если брать зрелых самцов, и все почти будут как-то жить. Но сорока миллионов коней для всех нет, так что мечтать о них раздолбаю — обрекать себя на танталовы муки. Помнишь старика Тантала? Боги дико обломали его с водой и фруктами. Теперь я, с твоего позволения, выжру стакан, потому что необходимость говорить тебе неприятные, но спасительные вещи дико утомила меня.
Ощущение праздника, витавшее вокруг Раздолбая золотыми лампочками, исчезло. Смотреть на волнующие фигурки «коней» и говорить себе: «У меня никогда этого не будет» — казалось ему равнозначным отказу от жизни.
