Моряна - Черненко Александр Иванович (читать книги полные .txt) 📗

— Яша... Трофим Игнатьич... Сми-илуйтесь...

Разъяренный Яков предложил отцу:

— Прогоним его, батяша, разок! — и побежал к саням.

Турка, держа пешню на плече, вновь гневно спросил Коляку:

— Чья лошадь? С кем сделку имеешь?

Коляка умоляюще взглянул на Турку:

— Краснощековская... Захара Минаича... Он и рыбу принимал...

Яков привел лошадь и, вынув из саней темляк, нагнулся к Коляке.

— Пощади-ите!..

Проткнув темляком Колякины штаны, молодой Турка привязал веревку от крюка к саням.

— Садись, батяша, — и Яков тронул лошадь.

Турка бросил пешню в сани.

«Вот так Захар Минаич! — думал он, шагая рядом с лошадью. — Вот тебе и кум!»

Забагренный за ноги, Коляка волочился позади саней; он пытался приподнять голову, старался удержаться руками за лед и дико ревел:

— Трофим Игнатьич!.. Сми-илуйтесь!.. Яша!..

Турка прыгнул в сани и, не желая слышать истошного Колякиного рева, накрылся тулупом.

Свистнув, Яков погнал лошадь быстрей; он то и дело оглядывался назад, где по льду моталось большое тело Коляки.

«Может, кум и не виноват? — продолжал размышлять Турка, лежа под тулупом. — Может, этот ворюга не говорил ему, чьи он обирает оханы?»

Турка не мог допустить мысли, что его приятель и кум Захар Минаич Краснощеков мог заниматься таким грязным делом, да еще заведомо зная, чью принимает он рыбу.

«Брешет Коляка, — решил Турка и сбросил с себя тулуп. — Попытать его надо!»

Подъезжали к майне, где мирно стояла лошадь.

Норд-вест напирал все тяжелей, снег сыпал плотнее.

Выскочив из саней, Турка подбежал к чужой лошади и действительно признал в ней краснощековского Булана.

«Вот так та-ак!» — и он растерянно посмотрел в сани: там лежал десяток белорыбиц.

У Турки закипело в злобе сердце:

«Наша белорыбка!..»

Яков полукругом развернул сани, и Коляка очутился недалеко от майны.

Подбежав к сыну, Турка шепнул ему на ухо:

— Готовь... И впрямь прогоним разок его.

Присев на корточки у майны, Яков отвязал с кола хребтину и, вытащив на лед несколько метров ее, двинулся к Коляке.

Старый Турка нетерпеливо выспрашивал соседа:

— Захар Минаич знал, чей улов? Говорил ты ему?

— Знал... говорил... — тихим стоном отвечал Коляка.

Яков молча выдрал из его штанов темляк, накинул на Колякину голову петлю из хребтины и, продернув ее на грудь, заложил ему под руки.

Коляка только сейчас понял, какое испытание готовят ему Турки. Он приподнялся на локте, уставил на них застывшие, беспамятные глаза и вдруг рванулся.

— Держи, батяша! — рявкнул Яков и бросился к следующей майне, где был другой конец хребтины.

— Шалишь, сосед! — запальчиво вскричал старый Турка, когда Коляка попытался сбросить с себя петлю; подхватив со льда хребтину, он еще туже затянул петлю на груди ловца.

— Что со мной делаете?! — завопил Коляка. — За что губите человечью жизнь? Бога побойтесь!

— А ты боялся бога, когда шастал по чужим сетям? — исступленно кричал Турка, изо всей силы дергая хребтину. — Сам побойся!

— Трофим Игнатьич, — уже тихо, жалостливо просил Коляка, — пощади, смилуйся... За все с тобой расплачусь... Дорогой мой, век на тебя работать буду. Смилуйся...

Метрах в пятнадцати от них Яков быстро выбирал из майны хребтину, концом которой был опутан Коляка; хребтина наконец туго натянулась, и Яков, упираясь ногами в лед, что есть силы потащил ее.

Коляка дрогнул, и его потянуло к майне, близ которой он лежал.

- Трофим Игнатьич! — снова завопил он. — Смилуйся! Что делаете? Век работать на вас буду!..

Турка бросился к дальней майне на помощь сыну.

— Пощадите... Трофим Игнатьич!

Оба Турки натужно выбирали хребтину из дальней майны, одновременно зачаленный Коляка двигался к ближней.

Он неистово ревел, хватался за лед, пытаясь задержаться, но отец с сыном настойчиво тянули из противоположной майны хребтину, и она влекла его к воде.

— Нажмем, батяша!

— Нажмем, сынок!

И оба Турки стали рывками выбрасывать из майны веревку.

Коляка, обессилев, перестал сопротивляться; был он уже возле самой воды, но не видел ее — лежал на спине, а хребтина, которой была опоясана его грудь, тащила ловца в майну головой вперед.

Вдруг его опалила ледяная вода. Коляка ухнул в майну.

— Пошел... Пошел... — и отец с сыном, облегченно вздохнув, напряглись, чтобы последний раз натянуть как следует хребтину и втащить ловца под лед: в воде он пойдет уже легко, без задержки.

Но Коляка успел вымахнуть из майны и, вцепившись руками в края льда, повис над водой.

— Пощады прошу! — истошно завизжал он, чувствуя, как бесповоротно тянет его хребтина вниз. — Ребята останутся сиротами! Смилуйтесь!

— Держи, батяша, крепче! — крикнул Яков и побежал к саням; выхватив из них крюк, он бросился к Коляке.

Подбежав к ловцу, Яков ударил его темляком по рукам.

— Не держись, сволота! Не держись!

Коляка хрипло, отчаянно выл.

— Все дело мое попортил, сволота! — Яков нещадно бил крюком по рукам соседа. — Верно, из-за тебя, поганая сволота, опять на Маньку придется жилы рвать! Не держись, говорю!..

Из Колякиных пальцев брызнула кровь, и он сорвался в воду. Старый Турка рванул хребтину, и Коляка скрылся подо льдом.

Отбросив крюк, Яков шагом направился к отцу.

Они нарочно не спеша выбирали веревку — Коляка медленно двигался подо льдом.

Старый Турка отошел в сторону, вытащил трубку, набил ее махоркой и закурил.

Неожиданно хребтина затяжелела, и Яков, с большой силой дернув ее, отбежал к отцу.

Из-подо льда показалась Колякина голова.

Отец с сыном рванули хребтину и выбросили Коляку на лед.

Ловец был живой, он дрожал и, задыхаясь, жадно ловил ртом воздух, словно выхваченная из воды рыба. Его поволокли по льду к лошадям. Выбросив из саней белорыбицу, Коляку вскинули туда.

Яков заметил, что Коляка, хватаясь за ободку саней израненными в кровь руками, пытался приподняться; он широко открывал рот — видимо, что-то говорил, — но застуженного голоса не было слышно.

Пройдя к краснощековскому Булану, Турка стукнул его колом по голове и направил в противоположную от берега сторону.

Лошадь вскинула задние ноги, ударила о деревянный передок саней и, рванувшись, понеслась в предутреннюю темь Каспия.

Только и видел Яков, как мелькнули остеклянелые, в больших синеватых белках Колякины глаза.

— Пусть половит белорыбку на глубях, — ухмыльнулся старый Турка.

— Пропадет, батяша... — начал было Яков.

— Выбирай оханы! — прикрикнул Турка на сына. — Что? Сдрейфил?!. — и стал сердито бросать в сани отобранную у Коляки белорыбицу.

Яков исподлобья беспокойно поглядел вслед саням, увозившим Коляку.

— Пропадет — чорт с ним! — бурчал про себя старый Турка. — А в случае чего скажем: не знаем, и все тут. Бились, мол, с ним из-за воровства, а потом утек он. Вот и весь ответ!

Снег вдруг повалил густо-густо, словно накрывал сетями море; вслед со свистом ворвался штормовой ветер, и шурган, завывая, скрыл ловцов.

Глава третья

Лютый норд-вест бешено носился по Каспию; он тяжелой стеною гнал снегопад и, натыкаясь на бугры, грозно сотрясал их.

Василий и Дмитрий в испуге проснулись. Ветер срывал с бугра пласты льда, а лошадь металась во тьме и шумно фыркала.

— Шурган, кажется, — Василий вскочил и зажег спичку.

Лошадь продолжала фыркать и рваться.

Ловцы выскочили из коша. Ветер ударил снегом, ожег лица и чуть не сбил ловцов с ног; снег валил так густо, что слышно было, как он сухо, жестко и с присвистом шуршал.

— Экая кутерьма, — сказал Дмитрий хриплым голосом и сбросил с себя тулуп. Он тревожно задышал и беспокойно повел лицом, вслушиваясь и вглядываясь в занавешенный снегопадом предутренний полумрак.

Ветер нещадно хлестал колючими и острыми иглами снега.

— Не относ ли? — уже с тревогой спросил Дмитрий своего дружка.