Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗

Луций Корнелий Сулла и впрямь заторопился домой, горящий надеждой, но в то же время наполовину уверенный в том, что что-нибудь ему наверняка помешает. Хоть он всем сердцем стремился к своему давнему любимцу Метробию, но заставил себя не впустить эту звезду трагической сцены к себе в дом, когда тот явился к нему как клиент. Это был год Суллы. Если он потерпит неудачу, то это будет означать, что богиня Фортуна навсегда отвернулась от него; он по крайней мере не станет делать ничего, что расстроило бы эту капризную матрону, которая не одобряет слишком пылких увлечений. Так что прощай, Метробий!

Проведя немного времени с детьми, он нанес визит Аврелии. Дети Суллы так выросли, что Сулла с трудом сдержал слезы: жена Скавра, глупая девчонка, украла у него четыре года их жизни! Корнелии Сулле шел четырнадцатый год, и хрупкой красотой, уже способной вскружить немало голов, она пошла в мать, а вьющимися рыжевато-золотистыми волосами — в Суллу. По словам Элии, у нее уже начались месячные; под тканью угадывалась волнующая грудь. Глядя на нее, Сулла почувствовал себя старым — совершенно новое для него, непрошеное чувство. Однако девочка вовремя улыбнулась ему колдовской улыбкой Юлиллы, бросилась ему на шею, оказавшись почти одного с ним роста, и осыпала его лицо поцелуями. Сыну Суллы исполнилось двенадцать. Внешностью он пошел в Цезарей: золотистые волосы, голубые глаза, удлиненное лицо, длинный нос. Высокий, тонкий, но с развитой мускулатурой.

В этом мальчике Сулла наконец-то обрел друга, какого у него не было никогда прежде; сын любил его безграничной, чистой, невинной любовью — и отец не мог помыслить ни о ком, кроме него, хотя ему следовало бы сосредоточиться на обольщении избирателей. Сулла-младший, еще не снявший мальчишеской тоги с пурпурной каймой и носящий на шее от сглаза буллу, повсюду следовал за отцом, почтительно отступая в сторону и вслушиваясь в каждое слово, когда Сулла вступал в беседу со знакомыми. Воротившись домой, они садились в кабинете Суллы и обсуждали прошедший день, людей, настроение Форума.

Однако Сулла не захватил сына в Субуру. Направляясь туда, он удивленно крутил головой, слыша приветствия и чувствуя одобрительно хлопающие его по спине ладони. Наконец-то он обрел известность! Сочтя эти встречи добрым предзнаменованием, он постучался в дверь Аврелии с большим оптимизмом, нежели испытывал, когда уходил с Палатина. Управляющий незамедлительно впустил его в дом. Не ведая стыда, Сулла вполне находился в ладу с самим собой, пока дожидался хозяйку в гостиной; завидя ее, он как ни в чем не бывало поднял руку в знак приветствия, сопроводив жест улыбкой. Она улыбнулась ему в ответ.

Как мало она изменилась! И как сильно! Сколько ей теперь лет? Двадцать девять? Тридцать? Здесь пришлось бы спрятаться и прекрасной Елене из Трои: перед Суллой предстало воплощение красоты. Глаза Аврелии стали еще больше, черные ресницы — гуще, кожа — еще более гладкой и пленительной, необъяснимое достоинство и горделивость, с какими она шествовала по жизни, — еще отчетливее.

— Прощен ли я? — спросил Сулла, стискивая ее ладонь.

— Конечно, прощен, Луций Корнелий! Как я могу вечно винить тебя, когда слабость проявила я сама?

— Может быть, попробовать еще разок? — спросил он без тени уныния.

— Нет, благодарю, — ответила Аврелия, усаживаясь. — Хочешь вина?

— Пожалуй. — Он огляделся. — Ты по-прежнему одна, Аврелия?

— По-прежнему. И могу тебя заверить, совершенно счастлива.

— Никогда в жизни не встречал более совершенной натуры. Если бы не один маленький эпизод, я бы не сумел справиться с мыслью, что ты не человек — или сверхчеловек. Я рад, что этот эпизод произошел. Разве можно поддерживать дружбу с богиней?

— Или с демоном — да, Луций Корнелий?

— Ладно, — усмехнулся он, — твоя взяла.

Слуга принес и разлил вино. Поднося кубок к губам, Сулла поглядывал на Аврелию, ждавшую, когда со дна ее кубка перестанут подниматься пузырьки. Возможно, благодаря дружбе с сыном Сулла сделался более проницательным: его взгляд проникал в окно ее души и погружался в глубины ее существа, где все сложности оказались разложены по полочкам, снабженные этикетками.

— О, — воскликнул он, — никакого защитного фасада! Ты именно такая, какой кажешься.

— Надеюсь, — с улыбкой отозвалась она.

— Чаще всего мы — не такие, Аврелия.

— Ты, во всяком случае, совсем не такой.

— Что же, по-твоему, прячется за моим фасадом?

Она выразительно покачала головой:

— Позволь мне оставить мои мысли при себе, Луций Корнелий. Что-то подсказывает мне, что так будет безопаснее.

— Безопаснее?

Аврелия пожала плечами:

— Сама не знаю, почему у меня вырвалось это слово. То ли предчувствие, то ли что-то очень давнее — последнее более вероятно. Меня не посещают предчувствия — для них я недостаточно легкомысленна.

— Как поживают твои дети? — осведомился Сулла, решив перевести разговор на более безопасную тему.

— Может быть, хочешь взглянуть сам?

— А верно! Мои собственные дети меня удивили, можешь мне поверить. Не знаю, удастся ли мне сохранить вежливость при встрече с Марком Эмилием Скавром. Четыре года, Аврелия! Они уже почти взрослые — а меня не было рядом с ними, пока они росли!

— Так чаще всего и происходит с римлянами нашего сословия, Луций Корнелий. Даже если бы не случилось этой истории с Далматикой, судьба все равно поманила бы тебя куда-нибудь вдаль, и надолго. Так что радуйся обществу детей, пока у тебя есть эта возможность; не ропщи, раз ничего не можешь изменить.

Его светлые брови, которые он подкрашивал, вопросительно изогнулись.

— В моей жизни набралось слишком много, такого, что мне хотелось бы изменить. В этом все дело, Аврелия. Слишком о многом приходится сожалеть.

— Сожалей, если ничего не можешь с собой поделать, но не позволяй прошлому портить настоящее и будущее. — Это был добрый практический совет. — В противном случае прошлое будет вечно преследовать тебя. Я уже неоднократно говорила тебе, что перед тобой лежит еще долгий путь. Гонка только началась.

— Таково твое мнение?

— Ничуть в этом не сомневаюсь.

К взрослым присоединились трое детей, все — вылитые Цезари. Юлии Старшей, именуемой Лией, было десять лет, Юлии Младшей — Ю-ю — около восьми. Обе девочки были рослые, худенькие, изящные; обе походили на почившую жену Суллы Юлиллу, за исключением глаз — дети удались голубоглазые. Юному Цезарю исполнилось шесть. Сулла недоумевал, как этому мальчику удается создавать у посторонних впечатление, что он красивее своих сестер, но от этого впечатления некуда было деться. Красота эта была, разумеется, чисто римской: Цезари — стопроцентные римляне. Сулла припомнил, что именно об этом ребенке Публий Рутилий Руф восторженно писал, что он читает с невероятной скоростью. Наверное, он необыкновенно умен. Однако мало ли что может стрястись с юным Цезарем, от чего захиреет пламень его разума…

— Дети, это Луций Корнелий Сулла, — сказала Аврелия.

Девочки пробормотали слова приветствия, мальчик же улыбнулся так ослепительно, что Сулла затаил дыхание; еще никогда со времени первой встречи с Метробием он не ощущал ничего подобного. Глаза, заглянувшие в самую глубину его существа, походили на его собственные — такие же светло-голубые, с темной каймой. Они светились умом. «Таким же стал бы и я, если бы моя мать походила на эту чудесную Аврелию, а отец не оказался таким отвратительным пьяницей, — мелькнуло в голове у Суллы. — Это лицо и эти мозги способны поджечь Афины».

— Говорят, мальчик, что ты весьма умен, — промолвил Сулла.

Ребенок засмеялся:

— Значит, ты не разговаривал с Марком Антонием Нифоном.

— Кто это такой?

— Мой наставник, Луций Корнелий.

— Разве твоя мать не могла оставаться твоей наставницей еще два-три года?

— По-моему, я сводил ее с ума своими вопросами, еще когда был маленьким. Поэтому она отдала меня наставнику.

— Маленьким? Но ты и сейчас такой.

— Более маленьким, — невозмутимо поправился юный Цезарь.