Возвращение. Танец страсти - Хислоп Виктория (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

Сначала они зашли в одно из кафе на площади. Как и во всем городе в этот час, там царило запустение. Многие молодые люди уехали, чтобы вступить в ряды милиции, поэтому создавалось впечатление, что исчез целый общественный слой. Хозяин бара, мужчина средних лет, оказался довольно общительным. Вечером у него все же ожидался наплыв клиентов, и он готовился к их приходу. Выпивки, к счастью, хватало, а люди продолжали много пить. Дела шли неплохо. Он улыбнулся двум вошедшим девушкам.

— Чем могу помочь? — спросил он.

— Мы бы хотели у вас кое-что спросить, — дерзко начала Анна. — Моя подруга хочет танцевать. Она может выступить у вас?

Бармен перестал вытирать бокалы.

— Танцевать? Здесь, в кафе?

По его реакции было понятно, насколько необычна для него просьба, несмотря на то что по этим деревянным половицам ступали величайшие местные танцоры. На стене за баром даже висела подписанная фотография известной bailaora по прозвищу La Argentina.

Когда-то танцы были обычным делом — естественный ответ на звуки музыки, танцевать любили и взрослые, и дети. Теперь же такое невинное занятие, как танцы, имело политическую подоплеку.

Никто не удивился, что чувственное, свободолюбивое искусство фламенко, процветавшее во многих частях Испании, не встретило одобрения со стороны сурового, ханжеского режима Франко. И, что еще больше беспокоило людей, на некоторых республиканских территориях стали появляться плакаты, приравнивающие танец к преступлению. Их расклеивали анархисты; плакаты внушали страх и чувство вины. Когда Мерседес увидела один из таких плакатов на стене в Мурсии, она оцепенела. Как можно объявить танец вне закона?

«GUERRA A LA INMORALIDAD!» [76] — кричал заголовок плаката. Наравне с распитием спиртного в барах, походами в кино и театры танцы были названы тем, что мешает борьбе против фашизма.

«El baile es la antesala del prostitution» [77], — гласил также текст на плакате.

В городах, вероятно, были основания связывать танцы и проституцию, но эти две невинные молодые девушки, стоявшие перед барменом, казались слишком наивными и юными. Хозяин кафе был республиканцем, и так же, как Мерседес, приходил в ужас от того факта, что танцы приравнивают к преступлению.

— А что вы за это хотите? — спросил он деловым тоном, пытаясь скрыть свои истинные мысли.

— Вознаграждение, — уверенно ответила Мерседес. Впервые в жизни она собиралась танцевать исключительно за деньги, но жизнь изменилась, и правила тоже.

— Вознаграждение… Что ж, думаю, танцы привлекут больше посетителей в мой бар, тогда я смогу понять, за что должен вам платить. А если сами посетители захотят дать вам чаевые, в этом не будет ничего зазорного. Ладно. Почему бы и нет?

— Спасибо, — поблагодарила Анна. — А есть ли в округе человек, умеющий играть на гитаре?

— Думаю, есть, — ответил хозяин, развеселившись. В каждой деревне, в каждом селе всегда найдется человек, играющий достаточно хорошо, чтобы аккомпанировать танцовщице. Хозяин мог бы пригласить кое-кого часам к девяти, они бы прорепетировали несколько танцев здесь, во дворе перед выступлением.

— Еще одна деталь, — сказал он. — Думаю, тебе следует надеть что-то более… м-м… подходящее.

Мерседес зарделась, внезапно ей стало неловко за собственный вид. Она уже несколько недель не снимала юбку и блузку. У нее почти не было возможности постирать свои вещи, и она привыкла к въевшейся грязи.

— Но у меня больше ничего нет, — призналась она. — Я в этом ушла из дому. Взяла только туфли.

— Мария! Мария! — Мужчина уже кричал, повернувшись к лестнице, ведущей прямо из бара наверх, и спустя минуту там показалась худощавая женщина, его жена.

Их никто не представил.

— Она сегодня будет танцевать, — сообщил хозяин, кивая на Мерседес, — но ей нужно платье. Можешь для нее что-нибудь найти?

Женщина смерила Мерседес взглядом и ушла.

— Сейчас придет, — объяснил бармен. — Когда-то наша дочь танцевала — она чуть полнее тебя, но кое-что подойдет.

Через несколько секунд вернулась жена. У нее на руке висели два платья. Мерседес примерила их в задней комнате. Было удивительно вновь почувствовать вес оборок, их выразительные волнообразные движения у лодыжек. Красное платье с огромными белыми пятнами сидело на ней неплохо. Оно было чуть широковато в груди и рукавах, но в любом случае выглядело лучше, чем ее изношенная юбка.

Девушки ушли, пообещав вернуться позже.

Гитарист оказался довольно опытным, это был мужчина лет пятидесяти, который играл на многих вечеринках, но чаще выступал соло, а не аккомпаниатором. Их репертуар понравился зрителям и на несколько часов отвлек их от грустных мыслей. Временами раздавалось негромкое «Оле!».

Мерседес удивилась, как машинальны ее движения, когда она танцует только ради денег. Это было так не похоже на ее вселяющее надежду выступление в Альмерии! Люди бросали монеты в чашку, которую Анна пронесла по кругу, а хозяин кафе взял целую пригоршню монет из кассы и с улыбкой передал их Мерседес. Он неплохо сегодня подзаработал.

— Я двигалась как бревно, — жаловалась Мерседес Анне, когда они легли спать.

— Не беспокойся, — утешила ее подруга. — Зрители не заметили. Им просто понравилось развлечение. В любом случае ты лучше собачки!

Мерседес засмеялась.

— Лучше бы они сходили в кукольный театр.

В нескольких городах, пока медленно продвигались к Бильбао, они повторили свой опыт. Мерседес изучила вкусы зрителей и поняла, что их оставляет равнодушными, открыла новые грани танца — подходящие и действенные. Лишь немногие зрители заметили, как мало она отдает. Девушка понимала, что подобными танцами за душу никого не тронешь, но таким образом она зарабатывала себе на жизнь. Она была счастлива, что может разделить свои деньги с Анной и ее семьей. Танец вновь, но уже по-другому, спасал ее.

Во время путешествия на автобусе или на грузовиках родители Анны в основном молчали. Мерседес частенько ловила себя на том, что изучающе смотрит на сеньора Дуарте и задается вопросом: наверное, ему тяжело делать вид, что она его дочь? К середине марта они въехали на территорию, где господствовали националисты. Сеньор Дуарте стал еще более напряженным. Здесь на каждом углу рыскали доносчики.

— Больше никаких танцев, — как-то вечером велел он девушкам. — Неизвестно, как их здесь воспримут.

— Но какая разница, папа? — воскликнула Анна. — Всем нравится, как Мерседес танцует, что в этом плохого?

— Это значит, что на нас обратят внимание. А нам это ни к чему. Нужно быть тише воды, ниже травы.

Те вечера, когда Мерседес танцевала, хоть как-то скрашивали их путешествие. Девушка полюбила чувство свободы, которое дарило ей каждое выступление. Вернулась увлеченность танцами. Мерседес было жаль бросать их, но она прекрасно понимала, почему сеньор Дуарте вынужден был запретить ей танцевать.

Он не доверял никому; часто было невозможно определить, на чьей стороне находится этот человек, несмотря на то что сейчас они пребывали в самом центре территории, которую контролировали националисты.

Несколько раз их останавливал патруль ополчения. «Откуда вы едете? Куда направляетесь?» — рычали солдаты с лакированными головными уборами на макушках. Эти люди были профессионалами, они тут же замечали малейшую капельку пота, которая выступала на бровях у допрашиваемого, или что люди отводили взгляд от их проницательных глаз. Хитрый взор или неловкость тут же вызывали подозрение, проверка затягивалась.

Сеньор Дуарте почти честно отвечал на их расспросы. Он забрал свою семью с республиканской территории и направляется к брату в Сан-Себастьян. Патруль тут же определил, что он поддерживает Франко, хотя кое-кто заметил выражение лица его жены, ее страх, ее молчаливость. Это было странно, но их не касалось. По их мнению, не было ничего плохого в том, что женщина живет в постоянном страхе перед своим мужем. Патруль выискивал ненадежные элементы, а эта женщина и две ее дочери, демонстрирующие полное безразличие к происходящему, казались совершенно безобидными.