Чужой - Бенцони Жюльетта (прочитать книгу .TXT) 📗
– Из-за взрывного характера вашего проклятого Первого консула война может разразиться еще на этой неделе. Сам видишь, мне нужно скорее возвращаться... Если помнишь, мой корабль стоит на Темзе, а на нем все мое состояние... Если я не вернусь вовремя, он будет конфискован... И потом, надо уже возвращаться в Квебек.
Тремэну было нечего возразить на это, он только выразил сожаление:
– Я надеялся, что ты пробудешь у меня еще некоторое время. А если возобновится война, то когда мы увидимся снова?
На хмуром лице Франсуа появилась лукавая гримаса.
– Может быть, следующей осенью? Пушки Ла-Уга не будут стрелять по канадскому кораблю... идущему, например, под американским флагом... Я очень хотел бы вернуться...
На этот раз он мечтательно улыбнулся, и эта улыбка относилась к его заветной мечте. Прекрасно зная, о ком думал в этот момент Франсуа, Гийом прошептал:
– Ты так ее любишь?
– Не можешь себе даже представить. Я никогда никого так не любил. Я сделаю все, чтобы ее увидеть...
– А... она? – спросил Гийом, сердце которого странно защемило. Едва задав вопрос, он уже предвидел ответ.
– О! Она!.. Она восхитительна, обаятельна, полна искренности. Я хорошо знаю, что она еще не готова принять мою любовь, но, если она терпит мое присутствие, разве это не обнадеживает? И она сказала мне, что надеется увидеть меня снова...
Погруженный в свои мечты, Франсуа был просто трогателен. Однако мысль о том, что может произойти однажды, повергла Гийома в уныние. Ему казалось даже неестественным, чтобы Роза после Феликса де Варанвиля могла вложить свою руку в руку Франсуа Ньеля... даже если бы он допустил, что такое чувство внушал ему его собственный эгоизм. Роза была в его окружении самым очаровательным существом, и мысль потерять ее была ему невыносима. Поэтому отъезд Франсуа был, возможно, не так уж и плох...
Собравшаяся на обед семья выразила единодушное сожаление по поводу отъезда канадца, чье круглое, полное добродушия лицо покорило всех. А то, что причиной отъезда была неизбежная война, еще более усиливало грусть...
– Когда же кончится этот извечный антагонизм между нашими странами? – вздохнул Джереми Брент. – Это длится уже восемь веков, за исключением кратковременных просветов! Неужели обе страны не могут найти способ жить в мире по обе стороны этого небольшого морского пролива?
– Я всегда думал, что это невозможно, – сказал Тремэн. – Слишком много ненависти накопилось...
– И особенно много противоречивых интересов между правительствами! Разве мы не являемся доказательством того, что отдельные личности прекрасно могут ладить между собой и уважать друг друга? Война! Когда столько французских эмигрантов живут на английской земле. Бессмыслица какая-то...
Молодой человек, казалось, был искренне огорчен. Гийом, наблюдавший за ним, вдруг подумал, что ситуация может стать менее приятной.
– Я думаю так же, как вы, – сказал он. – Вы знаете, что все присутствующие здесь к вам очень привязаны, друг мой, и очень расстроены вашим отъездом. Однако, если захотите вернуться и служить вашей стране, никто из нас на вас не рассердится, и мы сохраним к вам дружеские чувства. Не хотите ли отправиться вместе с месье Ньелем?
Эта мысль была очень далека от намерений воспитателя, так как он покраснел до ушей. Захваченный врасплох, он не нашел, что ответить. Первым запротестовал Артур:
– О! Нет! Вы не покинете нас, мистер Брент? Я был бы этим так огорчен.
– Я немного надеялся, что вы скажете именно так, Артур...
– Но я тоже так говорю! – крикнул Адам. – И я уверен, что моя сестра думает так же, как я. И Ронделеры тоже! Жюльен и аббат так вас ценят... Кроме того, вы даете уроки Виктории и Амелии, и потом...
– Адам, – осадил его отец. – Мистер Брент знает все это, он сам должен выбрать, давить на его решение нашей дружбой – это проявление эгоизма.
Мальчик опустил голову. Но Джереми, сидевший между двух учеников, положил свои руки на их руки.
– Даже если я покажусь вам плохим патриотом, у меня нет никакого желания вас покидать. Что ждет меня в Англии? Одиночество, а здесь я живу, как в собственной семье. Простите меня, месье Тремэн, если я покажусь вам самонадеянным, но после приезда мисс Лорны...
Больше он ничего не произнес. Имя шлепнулось, как камень в болото. И опять высказался Артур.
– Это правда. Мы о ней совсем забыли. Не могли бы вы, месье Ньель, отложить отъезд на несколько дней? Пусть она уедет!
Все с удивлением посмотрели на двенадцатилетнего ребенка, осмелившегося говорить как хозяин и не извиняясь при этом. Напротив, его прозрачный взгляд был направлен прямо на отца, будто он бросал ему вызов, удерживая от противоположного высказывания. На этот раз заговорил Франсуа с несчастным видом:– Не сердитесь на меня, Артур! Я должен вернуться в Лондон, и как можно скорее. Помимо того, что ваша сестра находится далеко отсюда, ничто не говорит за то, что она расположена уехать в ближайшее время. Ее багаж и мой несравнимы. На сборы нужно время... и возможно, она...
– Однако ей нужно срочно уезжать! – повторил мальчик с горячностью. – Здесь она проездом и не может подвергаться опасности застрять. Не забывайте, что она обручена, и если из-за нашего траура была отложена свадьба, то для герцога было бы оскорбительно откладывать ее до греческих календ [14]. Отец, прошу вас, за ней нужно съездить!
На этот раз Гийом нахмурил брови.
– Может быть, ты дашь нам время окончить обед, Артур? – сказал он сухо. – Все равно мистер Ньель не хочет ждать, он только что сказал об этом. И настаивать невежливо.
– Конечно, отец, прошу прощения, но я думал о безопасности моей сестры. Раз ей придется ехать одной во время войны...
– Ах! Детское упрямство! Во-первых, война еще не объявлена! Во-вторых, я уверен, что англичане, находящиеся во Франции, получат все возможности вернуться домой до определенного срока, разумеется. Наконец, третье. Я тебе напоминаю, что я судовладелец и у меня много кораблей.
– «Элизабет» стоит в сухом доке...
– У меня есть другие суда... Если события ускорятся, то лучше всего посадить ее на корабль в Гранвиле, у моего друга Вомартена, переправить ее на остров Джерси, откуда легко добраться до Англии. Вот! Я ответил на все твои вопросы, поговорим теперь на другую тему! Белина хочет покинуть нас, насколько мне известно?
На этот вопрос ответила Элизабет:
– Да. Она считает, что больше здесь не нужна. Кроме того, она услышала разговоры о сестре Мари-Габриэле, которая, как вы знаете, объединилась в Валони с мадам Абруазин дю Меснильдо де Турвиль, выкупающей в настоящее время монастырь капуцинов, чтобы собрать там бенедиктинок из «Девы-Марии-Заступницы», разбросанных Революцией во все концы. Белина хотела бы к ним присоединиться.
– Они были преподавателями, а нашу Белину нельзя назвать кладезем премудрости...
– В настоящее время сестры посвятили себя второму их призванию– уходу за больными, а это очень привлекает Белину. Очевидно, она предпочла бы «Дев Милости», происхождение их было всегда более скромным, но эти пока еще нигде не нашли пристанища, помещений не хватает... По крайней мере, пока... Что вы об этом думаете?
– А вы, дети?
– Нам будет грустно, – вздохнул Адам, – но мы теперь большие, и если это может сделать Белину счастливой...
Ответ сына позабавил Гийома, и он улыбнулся ему с любовью:
– Причина понятна! Я поговорю с Белиной и позже повидаюсь с матерью-настоятельницей. Наша Белина не поступит к ней бесприданницей... Я не хочу, чтобы женщина, которая провела столько лет в Тринадцати Ветрах, чувствовала себя в монастыре униженной...
– Спасибо! Я меньшего не ждал от вас, отец!
Элизабет обратилась к отцу, голос ее был ласковым, но взгляд отсутствующим. Ее интриговал Артур. Что могло твориться в голове мальчика, почему он так хотел, чтобы сестра уехала? До сегодняшнего вечера он был рад ее присутствию и не стеснялся называть ее жениха-графа «набитым дураком» или «салонным шутом». И вдруг он озаботился тем, что тот может подумать! Странно все это! Она сгорала от желания расспросить его об этом и, будучи хитрой штучкой, выбрала другой путь. Выходя из-за стола, она взяла мальчика за руку, увлекла в салон и весело спросила, не доставит ли ему удовольствие послушать немного музыки. Она знала, что он очень любит ее игру.
14
Календы – название первого дня каждого месяца в древнеримском календаре. «Отложить до греческих календ» – значит никогда не сделать, т.к. в греческом календаре календ не было. (Прим. перев.)