Чужой - Бенцони Жюльетта (прочитать книгу .TXT) 📗
Это притяжение было столь сильным, что Гийом дважды останавливал лошадь, думая повернуть назад. Но благоразумие побеждало, и он продолжал путь, чувствуя, что его лихорадка утихала по мере продвижения вперед. Он почувствовал некоторое облегчение, почти освобождение, и спешил скорее вернуться домой. Он лишь сожалел, что ехал в кабриолете, а не верхом, это сейчас подошло бы ему в самый раз.
Наконец он прибыл домой. Было уже поздно. Неяркий свет просачивался через щели в ставнях второго этажа, а на первом свет не горел. Лишь из кухни виднелись отблески света. Гийом был рад этому и похвалил себя, что просил не ждать его к ужину, когда уезжал накануне. Эта была разумная предосторожность, которую он принял на всякий случай, а теперь одна мысль, как он посмотрит в глаза своих детей, особенно дочери, вызывала у него страх.
Как он и думал, Клеманс и Потантен сидели у огня, но на этот раз они были не одни: с ними была Китти, штопавшая кружева ночной рубашки. Она поспешно встала, увидев Гийома.
– Мисс Лорна, наверное, очень устала! – проговорила она.– Я не ложусь спать и грею воду, чтобы она смогла принять ванну перед сном.
– Надеюсь, что она уже спит сейчас. Она захотела остаться там. Не смотрите так удивленно, Китти! Дом стал таким же обитаемым, как в былые времена. Я не сказал ей заранее об этом, чтобы это стало для нее сюрпризом.
– Там? Одна?.. А на сколько же времени?..
– На неделю... или две. К тому же она не одна. Вы ведь давно знаете Жиля Перье?..
– Конечно, а я не должна поехать туда?
– Нет. Она была категорична: она хочет пожить, как деревенская жительница, и просила меня простить ей этот каприз. Я передаю вам ее собственные слова. Поэтому не волнуйтесь, Китти, и ступайте спать. Ей скоро надоест там жить. Через неделю я поеду за ней. И она будет счастлива снова очутиться в нашей усадьбе.
Китти присела в реверансе, взяла свечу и пошла к себе. Гийом, выпив чашку горячего сидра, заявил, что совершенно разбит, что езда по этим дорогам вытрясает все внутренности. Он пожелал всем спокойной ночи и поднялся в свою комнату, сделав вид, что не замечает застывших фигур своих старых слуг.
Его поведение показалось им необычным. Ведь до сих пор, когда ему случалось возвращаться поздно из своих поездок в Париж, Шербург, Гранвиль или из прогулки по краю, Тремэн, даже полумертвый от усталости, усаживался в уголок у большого камина, считая его по унаследованной от предков крестьянской привычке настоящим домашним очагом. Он всегда говорил, что это, как и библиотека, было лучшим местом, где он отдыхает.
Потантен и мадам Белек обожали такие моменты, им казалось тогда, что они возвращаются в те счастливые времена, когда только что был отстроен дом На Тринадцати Ветрах и они жили втроем. Поскольку он возвращался всегда очень голодный, Клеманс готовила ему обильный ужин, и они с радостью тоже принимали в нем участие. Гийом рассказывал им новости, говорил о делах или о людях, с которыми он встретился, как будто он был их сыном, а они – его любящими родителями. Но в этот вечер...
Он жестом и слегка улыбнувшись отказался от ужина. «Немного горячего сидра, Клеманс, этого будет достаточно», – осушил чашку одним глотком и ушел.
Они были так ошарашены этим, что остались на своих местах возле большого стола и молчали: она – держа кувшин с сидром, а он – с опущенными руками, глядя на дверь, за которой скрылся хозяин.
– Что вы на все это скажете? – проговорила наконец мадам Белек. – Боже милостивый, нам его подменили, нашего месье Гийома! Всего за два дня!
– Если хотите знать мое мнение, Клеманс, мне это не нравится. Совсем не нравится! Я должен побольше узнать о случившемся, иначе не сомкну глаз всю ночь...
Когда, постучав, Потантен вошел в комнату Гийома, тот раздевался, как он это обычно делал. То есть ходил по комнате и сбрасывал свою одежду на ковер, и утром Валентин – из которого Потантен старался сделать настоящего слугу – убирал все это. Это была давно приобретенная привычка, еще со времен, когда он жил во дворце Жана Валета, в Порто-Ново, где дом кишел слугами, и от этой привычки он никак не мог отделаться.
Старый мажордом стал спокойно собирать одежду, как бы не замечая хмурого взгляда Тремэна.
– Мне кажется, я сказал, что устал, – проворчал он. – Оставь все это! Утром это уберут, а сейчас я хочу спать...
– Вот это меня и беспокоит! Вы устали оттого, что проехали двенадцать лье в кабриолете? Это на вас не похоже. Или вы заболели...
– Странно! – проворчал Гийом. – Мне хочется спать, значит, я болен? Хватит притворяться, Потантен! Если ты хочешь мне что-то сказать, говори, и покончим с этим!
Абсолютно бесстрастно мажордом направился к кровати, на которой лежала ночная рубашка, а в это время Тремэн снимал с себя дневную.
– Господин де Ронделер приходил вчера после обеда. Он хотел поговорить с вами по поводу дома каторжника, – начал он.
Но вдруг замолчал, уставившись на обнаженную спину Гийома. На коже, уже почти потерявшей свой загар, он заметил маленькие отметины, пятна и даже царапины настолько характерные, что старик стоял совершенно ошарашенный.
– Ну же, продолжай! Что сказал месье Ронделер?
– Да ничего!.. Это может подождать и до завтра, и мне не стоило вас беспокоить этим...
Бросив рубашку в руки Тремэна, Потантен направился к двери так быстро, что Гийом не смог бы его остановить. Он вышел в широкий коридор почти бегом, но, подойдя к лестнице, облокотился на перила, чтобы дать себе передохнуть. Если бы он хоть на секунду задержался в комнате Гийома, он не выдержал бы и высказал ему весь тот гнев и отвращение, которые переполняли его. То, что он увидел на спине и шее Гийома, было самым худшим для семьи. Он сразу же мысленно увидел длинные тонкие руки Лорны, ее полированные миндалевидные ногти.
Бедняга был так расстроен, что ему показалось даже, что он вот-вот потеряет сознание. «Следует чего-нибудь выпить!» – подумал он и, два или три раза глубоко вздохнув, стал спускаться по лестнице, чтобы зайти на кухню. Он был так поглощен своими мыслями, что не заметил в темноте галереи белую неподвижную фигуру, наблюдавшую за ним и быстро скользнувшую к себе, как только он скрылся из вида.
Едва взглянув на своего приятеля, Клеманс сразу догадалась, что он чем-то очень взволнован. Не говоря ни слова, она подошла к шкафу, достала бутылку яблочной водки, налила в стакан немного и передала старику. Он выпил одним глотком его содержимое и попросил налить еще.
– До такой степени? – спросила Клеманс.
– О! Хуже не придумаешь! Там, в Овеньере, он спал с ней!
– Что?.. Но как вы узнали? Он сам сказал?
– Конечно, нет! Да это и не нужно мне! Он собирался лечь. Когда он снял рубашку, я все и увидел. Видели бы вы это! Она вела себя как разгоряченная тигрица... Какой стыд!.. Ну какой стыд! Сделать из этой девки любовницу в доме, где он встречался с ее матерью!.. Я должен был давно понять, какая она испорченная!..
– Да вы ведь подозревали! Мы оба подозревали, да, наверное, не мы одни. Когда она считает, что никто ее не видит, она так на него смотрит... Она просто поедает его глазами. Одного только не понимаю, почему она осталась там, если она победила?
– Именно потому, что победила. Трудно после того, что произошло, вернуться и обнимать детей. К тому же в Овеньере она чувствует себя как дома. Когда он поедет за ней, она легко его окрутит. И будет держать в руках.
Клеманс, от волнения усевшаяся на стул, вдруг встала и начала ходить по кухне, как ошалевшая курица, прижимая ладони к щекам, охваченная ужасом.
– Не надо! – повторяла она. – Наши дети не выдержат этого!..
– И она тоже! – проворчал Потантен, указывая на камин, огонь в котором, как и в ту рождественскую ночь, готов был погаснуть. – Посмотрите! Там мадам Агнес! Она просит помощи!
Артур, стоящий за дверью, побледнел еще сильнее. Услышав громкий голос отца, он вышел из своей спальни в длинной ночной рубашке и босой. Увидев взволнованного Потантена, он пошел за ним и, естественно, все понял...
