Осенний бал - Унт Мати Аугустович (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗

Они уселись на диван и стали наблюдать за приготовлениями, как хозяин подкручивал мольберт, чтобы установить картину. И вот картина на мольберте. На ней была изображена лежащая спиной к зрителю женщина. Что-то в ней напоминало Венеру Веласкеса, только бедра у женщины были не такие широкие. Хозяин зажег свет, чтобы лучше могли рассмотреть картину. Он даже музыку поставил, нежные шопеновские вальсы, навевавшие странное беспокойство. Женщина была изображена в натуральную величину. Одна нога вытянута, другая слабо согнута в колене. Люди иногда спят в такой позе, лицом вниз. Ноги у них тогда образуют букву Р. Какое-то время все молчали. Коллега смотрел на картину хозяина, не произнеся ни слова. Ээро смотрел то на картину, то на хозяина, который следил за тем, как будет реагировать коллега. Женщина была как живая, окружение же слегка туманное, неопределенное. Тут коллега встал, подошел ближе, вгляделся в женщину вблизи. Одним пальцем легко провел по ягодицам. Сколько раз? — спросил он у хозяина. Пока четыре, ответил тот. Видишь, где темное, там восемь раз пришлось. Синяя и даже венецианская. Ээро стало интересно. Он подошел ближе, желая, чтобы ему тоже объяснили. Втроем они присели перед женщиной на корточки. По-прежнему играл нервный шопеновский рояль. На улице тем временем стемнело. Художник объяснил Ээро некоторые секреты лессировки. Сначала подмалевок темперой, а когда высохнет, несколько тонких просвечивающих слоев краски. И обязательно ждать, пока полностью высохнет предыдущий слой, и наносить следующий, тогда предыдущий будет сквозь него просвечивать. Он показал на спине женщины места, где было четыре слоя. Неаполитанская желтая, охра, снова неаполитанская желтая, потом венецианская красная, и снова неаполитанская желтая. Ээро тоже рассмотрел спину женщины с близкого расстояния. Лицо у нее было повернуто в сторону, к ковру. Оно было не индивидуализировано, просто объект. Можно было смело смотреть ей в лицо, потому что она не смотрела навстречу. Взгляд на нее приходился сзади. Ээро и коллега были поражены мастерством хозяина. Пока художники вот так беззаботно и запросто болтали, эта таинственная старинная техника, это восьмикратное наложение краски действовали просто потрясающе. Женщина на картине была больше чем живая. Обычная голая женщина ничего не внушила бы находившимся здесь троим мужчинам, кроме чувства неловкости, а эта женщина на холсте излучала внутренний свет, как настоящее произведение искусства. Долго стояли они перед картиной, то подходя ближе и чуть ли не утыкаясь в нее носом, то отходя подальше и любуясь ею с дистанции. Они опомнились лишь тогда, когда шопеновская пластинка кончилась и звукосниматель со щелчком отскочил кверху. Только теперь они увидели, что уже стемнело. Они выпили коньяк, потом вино. Художник опять говорил о лессировке, и это было понятно: он недавно кончил картину и все еще был под впечатлением. Рассказывал он и о других старых приемах, но предостерегал, что о них не стоит говорить открыто. Друг Ээро пытался заговорить и о своих картинах, но ему не дали слова. Тогда он предложил сейчас же пойти к нему в ателье. Пошли. Купили еще бутылку, сели на трамвай.

Ателье тоже помещалось в подвале, но было больше и светлее. Ни дивана, ни стола там не было. Только они повесили одежду на вешалку, пришел один график. Он в свою очередь позвал всех в гости. Друг Ээро отказался, сказав, что он хочет еще сегодня немножко поработать, послезавтра ему представлять картину. Картина была почти готова. Изображала она электрический камин. К камину выползла маленькая мышка, белая мышь, видимо чтобы погреться. Она встала на задние лапки и нюхала теплый электрический воздух. Художника оставили кончать картину.

Время у Ээро было, домой идти не хотелось. Он пошел вместе с художником и графиком. Сначала направились к графику, жившему на другом конце города. Там пили еще, а работы графика так и не посмотрели, то есть график сам был против показа. Он сказал, если бы его воля, он в жизни не показывал бы никому своих работ. Он даже заплакал, описывая то унижение, какое выпадает на долю художника, когда другие смотрят его картины. Все его работы были повернуты лицом к стене. Когда Ээро, несмотря на запрет, хотел одну посмотреть, график его чуть не избил. Жизнь ему спас приход троих новых гостей, тоже вроде бы художников. Они принесли еще питья и были в хорошем расположении духа. Ээро видел их впервые, но они ему понравились. Предложили пойти к кому-то на день рождения. Ээро тоже позвали. Быстро поймали такси и поехали.

Ээро не сразу заметил, что художник с графиком отстали. Наверно, потом подойдут, объяснил самый молодой из его новых приятелей, кажется пианист. Ээро с воодушевлением заговорил о шопеновской пластинке, которую он сегодня слушал, смотря на обнаженную женщину, лессированную женщину. По мнению Ээро, фортепианная музыка очень редко доставляет переживание. Это пианисту очень даже понравилось. Он страстно поддержал Ээро и сказал, что именно потому он и стал играть на рояле. Беседуя, они и не заметили, как такси остановилось у нужного им дома. Они расплатились и поднялись на лифте наверх. Встретил их какой-то старик, по-видимому юбиляр, но он сказал, что принципиально дней рождения не празднует. Что всех гостей он уже отослал. Прибывшим это не понравилось. Не обращая внимания на протесты именинника, они вломились в квартиру. Тому ничего не оставалось, как смириться. Тогда из ванной вышли еще двое. Они уже раньше вломились, но по приказу старика спрятались, когда позвонили. Так что теперь гостей было уже шестеро и план провести день рождения в одиночестве сорвался. Из питья ничего не было. Только цейлонский чай. Старик показал гостям альбомы с газетными вырезками. Он собирал всякие курьезы, их у него было несколько тысяч. Ээро с удивлением обнаружил, что окна обледенели. Заметив его испуг, старик сказал: нет, сам нарисовал узоры, чтобы этот мир не видеть. Курьезы утомили, вызвали желание выпить. Но никто не хотел сдаваться первым. Тогда Ээро отложил курьезы и сказал, что он принесет. Один цейлонский чай его не устраивает. Все одобрили его мысль.

Ээро спустился вниз и понял, что он в Мустамяэ или Ыйсмяэ, во всяком случае в новом микрорайоне, но в каком-то незнакомом месте. Как по заказу из-за угла показалось такси. Ээро сел в такси и спросил водки. Таксист разозлился и сказал, что это строго запрещено. Таксистам нельзя ночью продавать водку. А кому можно? — спросил Ээро. Значит, никому нельзя, констатировал тот. Где же тогда ночью водку достать? Нигде, вынужден был согласиться таксист. Днем, в рабочее время — пожалуйста! — разговорился Ээро. Свеклу, бормотуху, яд — это хоть на рассвете. А водку редко и только в определенных местах. А ночью вообще не достать! И это забота о твоем здоровье! Он долго ругал алкогольную политику. Наконец таксисту надоело, и он дал одну бутылку. Это моя собственная, сказал он на всякий случай. Естественно, ответил Ээро. Приятно встретить хорошего человека. Он заплатил больше, чем просили, и вылез из такси.

Ээро успел отъехать на два километра. Теперь он снова был на месте, но зато за пазухой была бутылка. Он вошел в подъезд, затем в лифт. Когда он нажал кнопку и лифт, качаясь и воя, начал подыматься, он обнаружил, что не помнит двух вещей. Номера квартиры и фамилии хозяина. Но он надеялся, что попадет куда надо. Тот раз они ехали, кажется, до шестого этажа. И теперь он ехал на шестой этаж. Лифт остановился. Он вышел и оказался на темной, без окон, лестничной площадке. Затем вспыхнул неподвижный, довольно яркий свет. Монотонно жужжал какой-то электрический прибор. Перед ним было четыре двери. Он попытался вспомнить, куда они сворачивали. Повернулся направо и сразу же понял, что не туда. Повернулся на лево — и снова вроде бы не туда. Он держался за стену и думал. Прямо перед ним было две двери. Так, пожалуй, вернее. Но и тут надо было выбирать, правая дверь или левая. Обе двери были одинаковы. Обе были закрыты. Глазка не было ни на той, ни на другой. Прямо в затылок светила лампа дневного света. Больше он не раздумывал и позвонил. Стал ждать. Позвонил еще, на этот раз долго. На второй звонок дверь открыли. Он вошел. Там горел свет, его уже ждали.