Осенний бал - Унт Мати Аугустович (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
Под тихую волнующую музыку он думал об одной своей тайной мечте. Он мечтал, чтобы у него в каждом городе была любовница. Одинокая женщина с квартирой. В Валге, Тырва, Пярну, Выру, Абья. Квартира, где зимой тепло, есть еда, питье в холодильнике, где есть телевизор, но нет телефона. В одном месте эта тайная любовница могла бы жить в новом районе, куда ехать надо на последнем номере автобуса три остановки или даже идти пешком по свежему снегу, чтобы, придя, подняться на третий этаж и своим ключом отпереть дверь. В другом месте эта тайная любовница могла бы жить в старом доме с печным отоплением, от главной улицы за угол и вниз, открыть калитку и у задних дверей вытереть ноги о коврик. В третьем она могла бы жить в собственном доме возле парка за автостанцией. Или — на открытом всем ветрам берегу моря, окна выходят прямо на закат. Иногда Маурер думал, что эти женщины не обязательно должны быть его тайными любовницами. Это сделало бы жизнь слишком сложной. Маурер все-таки уже не мальчишка. Они могли бы быть просто хозяйками на тайной квартире, топили бы там печку, убирали, покупали бы продукты, хранили бы в квартире человеческий дух. Но некоторые — все равно где, в Вызу, Кингисеппе, Килинги-Нымме или в Йыгева — могли бы все же быть любовницами, чтобы было во всем этом что-то запретное, ведь тайная квартира сама по себе дело не подсудное. Как бы выглядела эта любовница? Примерно так же, как жена, такого же типа, ответил Маурер самому себе. Теперь, когда он поругался с женой, он желал себе точно такую любовницу. Ему была нужна та же форма, точная копия, но с лучшим содержанием! Ах, думал Маурер, какой поддержкой стали бы для меня, уставшего от жизненных невзгод, эти конспиративные уголки, эти тайные гнездышки, эти островки тепла, где тебя не знают в лицо, где в кино идут старые фильмы, в лавках другое барахло, у пьяниц — другие разговоры!
Мечтая, чтобы в жизни его была тайна, Маурер заметил, что жена все еще не вернулась. Он выругался про себя и направился в фойе. Конечно, так он и думал. Жена флиртовала со швейцаром, а тот так и пожирал ее прелести своими желтыми глазами. То есть жена молчала, говорил швейцар. Заметив Маурера, он с бесстыдством заговорщика подал ей тайный знак. Жена отшатнулась от стойки, будто ее застали врасплох за чем-то недостойным.
Маурер подошел, взял жену под руку и, увлекая ее в сторону, резко сказал: не стоит тут болтать с каждым оборванцем. Боже, как невежливо! — воскликнула жена. Швейцар деликатно, но осуждающе покачал головой, добавив про себя: ай-яй-яй! И нечего айкать! — рявкнул Маурер. Вам, кажется, хватит на сегодня? — с деланной заботливостью обратился к нему швейцар. Не ваше дело, отрубил Маурер, сдерживая себя. Как раз мое дело, дорогой режиссер, сказал швейцар. Он был строг, но справедлив. Дотащит ли вас мадам до дому, так много весите! Идем! — прекратил Маурер этот разговор, обернувшись к жене, и почти силой увлек ее вверх по лестнице. Разумеется, не оглядываясь назад.
Наверху никакого веселья уже не получилось. Жена так разозлилась, что не пожелала разговаривать. Маурер встал и отвесил церемониальный поклон. Что-то играли, Маурер разобрал слова money, money, money. Жена оробела, все ведь видели, как галантно приглашал ее Маурер, и пошла танцевать. Маурер крепко прижал жену к себе и зашептал ей на ухо: хочу тебя, дорогая… снова тебя люблю. Пошел ты к черту, прошептала жена, но вырываться из его железных объятий не посмела. Станцевали они и второй танец, причем играли ту же песенку, в которой Маурер различал только слова money, money, money. Во время танца он все так же настаивал на своей любви, но все обошлось без последствий.
За столом не оставалось ничего другого, как напиться. Тем временем жена сходила и уплатила по счету, что вызвало у Маурера новый приступ ярости. Она, значит, не только со швейцаром заигрывает, а еще и с официантами. Что он говорил, он уже не помнил, может, ничего не говорил, потому что скоро жена стала его уводить. Господи боже, ты всегда так хорошо держался, говорила жена чуть не плача. Дело принимало серьезный оборот, и вся ее воинственность исчезла. Я подонок, ответил Маурер трагическим тоном, и они пошли в гардероб.
Швейцар встретил их лучезарной улыбкой. Ну, уже уходите? — добродушно спросил он. Давай пальто и заткнись, сказал Маурер. Он получил пальто, но был вынужден надевать его сам, на что ушло порядочно времени. Повернувшись, он увидел, как этот желтоглазый швейцар что-то шепчет его жене. Руки у него остались в том положении, куда он их поднял, помогая жене надеть пальто. Маурер хотел его ударить, но парень оказался молодцом. Мадам, помогите, сказал он, мягко отводя удар, помогите его вывести. И они — швейцар с одной стороны, жена с другой — потащили запинавшегося Маурера к выходу. Я все могу, кричал Маурер, завтра же прикажу снести эту будку, а на этом месте новый дом построить, куда тебя не пустят! Пожалуйста, пожалуйста, отвечал швейцар и волок его дальше к выходу. Освободившись на миг, Маурер стал искать по карманам деньги. Он хотел прилепить швейцару на лоб двадцатипятирублевую. Но она бесследно исчезла. И прежде чем он сообразил, куда она пропала, дверь за ним захлопнулась. Я им хотя бы окна выбью, тихо сказал он жене, но та, всхлипывая, потащила его в другую сторону.
Долго они шли молча. Жена тихо плакала. Маурер стал приходить в себя. Не знаю, что со мной стряслось, неожиданно трезвым голосом признался он. Ты была такая красивая, будто я тебя, дорогая, впервые увидел. Это новое платье тебе очень идет. А что тебе швейцар говорил? Он рассказывал, что видел во сне, будто ловит в темном подвале зайца, но не поймал, засмеялась жена.
Первый снег
Уплочено же — вспомяни мои крики! —
За этот последний простор.
Не надо Орфею сходить к Эвридике
И братьям тревожить сестер.
Марина Цветаева
1
Ээро случайно встретил на центральной площади своего друга, художника. Они выпили кофе и решили прогуляться. За городом осень была заметнее. Они направились в старый, милый, но запущенный район. Публика там была тоже не самая лучшая, но яркие осенние краски скрадывали гнетущее впечатление. Долго бродили они среди старых двухэтажных домов. Иногда бросали взгляд на подвальные окна под ногами, в которых виднелись вьющиеся растения. Заходили в маленькие овощные лавки, в одной купили соленых огурцов и съели их на ходу, жмурясь от яркого солнца. Падали листья. Большая часть деревьев уже облетела. На этот раз деревья правильно разобрались в обстановке. В прошлом году случилось недоразумение. Деревья не успели завершить свои дела, листья не успели пожелтеть и опасть. Они хотели еще расти, но повалил снег. И когда снег в середине зимы растаял, деревья стояли такие же зеленые, с неопавшей листвой: они со своими фитогормонами по-прежнему были сбиты с толку. А в этот год все вроде бы шло хорошо. Под ногами было полно опавшей листвы.
Художнику пришла мысль пойти в гости — тоже к одному художнику, он жил тут же недалеко, через железнодорожные пути. Они позвонили из будки. Конечно, их ждали с удовольствием. Они купили бутылку вина и пошли. Вдоль путей стояли большие серые дома без окон, отбрасывавшие длинные холодные тени. Часть путей была заброшена, рельсы заросли травой. Другая часть ее функционировала: издалека доносились гудки. Вечерело. С мостового крана неподвижно свисал железный крюк. Навстречу попалась какая-то старуха. Прошли мимо маленького кафе, но оно уже было закрыто, в окне виднелись вареные яйца. Вот и улица, где жил художник. Во дворе было много кустов. Ателье помещалось в подвале. Хозяин уже их поджидал, заварил чай, открыл коньяк. Ателье было в идеальном порядке. Ээро удивился, как он красиво отделал подвал тут на окраине. В одном углу стоял диван, перед ним круглый стол. У окна мольберт. В окно виднелась крапива, заглянул мимоходом старый кот. Изредка можно было увидеть ноги прохожего. Ээро листал книги по искусству, слушал хозяина. Тут хозяин сказал, что покажет новую картину.
