Немцы в городе - Оутерицкий Алексей (версия книг txt) 📗
– А много… – я с наслаждением потянулся, – ну, это… много ветоши надо?
– Ну, так, охапочку… – неопределенно сказал Беликов, опять уставившись на индикатор одного из приборов. Кажется, ему там что-то не нравилось.
Я вздохнул в третий раз и вышел из кабины, решив, что шинель накидывать не стоит, тут всех дел на пять минут.
Спустившись с горки, я помочился рядом с капонирами, ничуть не опасаясь, что меня увидят, потому что все были задействованы на боевой работе, сдвинул сапогом снег, чтобы замаскировать желтое пятно, и побрел к дизелям. Едва я занес ногу над ведущими в кабину ступеньками, как дверь кабины открылась и в проеме появился Величко, невысокий, с излишним весом и одышкой. Вполне вменяемый прапорщик, но, как и Бурдастый, очень любящий припахать любого, кто попадется ему на глаза. Вот и сейчас, увидев меня, он обрадовался, словно встретил возлюбленную после долгой разлуки.
– Малютин, ты-то мне и нужен… Давай-ка за мной.
– Товарищ прапорщик! – начал я с возмущением, – у нас же работа боевая вовсю идет! Меня вот на минуту буквально отпустили, а потом бегом обратно в кабину! Вы мне только ветоши дайте, меня Беликов к вам послал.
– Минуты нам как раз хватит, – пропустив мои доводы мимо ушей, заявил Величко и, не дожидаясь новых возражений, быстро пошел за кабину, внутрь капонира. Там он заставил меня ворочать тяжеленную маскировочную сеть, под которой вроде бы должен был лежать какой-то ящик с каким-то барахлом, потом, когда ящика там не оказалось, мне пришлось укладывать эту сеть обратно, потом он велел мне разгрести груду еще какого-то барахла, а через десять минут я начал ныть на полную катушку, поняв, что мой поход за ветошью может изрядно затянуться:
– Товарищ прапорщик… ну вы же видите, я без перчаток, у меня руки замерзли! Я и без шинели к тому же… и меня Беликов с ветошью ждет, и работа боевая вовсю…
– Ладно, пошли, – сказал Величко, а я, оказавшись за его спиной, быстро стер с физиономии плаксивость и приобрел обычный самодовольный вид хитрожопого сытого черпака, отпахавшего на благо родины аж полновесный, весь в тяготах и лишениях, год.
– Стой здесь, – сказал прапор, поднимаясь по металлическим рифленым ступенькам, – а то нанесешь в кабину снега…
– Так точно, – буркнул я, думая, что из-за Величко не удастся перекинуться парой словечек с Петровым, а мне нужно было с прискорбием ему сообщить, что наша общая банка сгущенки, припрятанная до ужина, случайно съедена мною сегодня утром, но я не виноват, потому что…
Внезапно внутри кабины раздался жуткий крик, дверь распахнулась, словно ее протаранил кто-то, имеющий массу африканского слона, и по ступенькам почти скатился бледный как простыня Величко, у которого по достижении земли окончательно подкосились ноги. Он осел на деревянный помост перед ступеньками собственной кабины и некоторое время смотрел на меня бессмысленным взором, явно не узнавая, а возможно даже попросту не видя.
– Товарищ прапорщик… – осторожно позвал я, моментально забыв про холод и чувствуя, как бешено заколотилось сердце. – Товарищ прапорщик, вы… с вами все в порядке?
– Там… – он механическим движением, с усилием поднял руку и ткнул большим пальцем за спину, – там…
– Что там, товарищ прапорщик?
– Петров…
Я почувствовал, что еще секунда и сердце уже просто пробьет грудную клетку и поскачет по снегу, по всем этим замаскированным сигаретным бычкам и замерзшим желтым пятнам, а я буду бежать за ним и…
– Что Петров? – дрогнувшим голосом переспросил я, но прапорщик промолчал. Он безвольно опустил голову и глядел в утоптанный перед кабиной снег. А когда я уже подумал, что пора бы звать кого-то на помощь, он, все так же не поднимая головы, неожиданно прошептал:
– Надо доложить командиру…
– Что доложить? – чувствуя, как теперь пересохло в горле, спросил я.
А через секунду, преодолев страх, я обогнул прапорщика и принялся осторожно подниматься по ступенькам…
В крохотном тамбуре, все, как всегда, сияло и блестело, надраенное салабоном со звучной фамилией Донской, отработавшим в этой кабине полгода под чутким руководством Петрова, но самого Петрова в тамбуре не оказалось. Значит, он был в рабочей части дизельной.
Оставалось открыть дверь, за которой мерно гудел мощный агрегат, но именно это движение было труднее всего сделать, потому что, судя по всему, именно там произошло или происходило нечто, из-за чего прапорщик Величко стал выглядеть живым мертвецом.
Я стоял около минуты, затем медленно поднял руку и прикоснулся к теплой дверной ручке…
Мне казалось, что я приготовился к любому зрелищу, но то, что я увидел в дизельной…
Петров стоял спиной ко мне, держа в руках отходящие от дизельного генератора разъемы толстенного силового кабеля. Мой лучший кореш светился, как вольтова дуга, так, что слепило глаза, как если бы ты смотрел на сильную лампочку. Он был прозрачным и голым, по крайней мере, формы на нем не было видно. Все вокруг, в том числе и его тело, сверкало и искрилось, по Петрову пробегали синие молнии, он выгибался, но выгибания эти не были болезненными – его движения скорее напоминали судороги оргазма или счастливого, накачавшегося своим зельем наркомана, какими их показывали в зарубежных фильмах.
– Э-э-э-х! Хар-р-раш-ш-шо! – вдруг выкрикнул Петров и я невольно отшатнулся, готовый в любой момент захлопнуть дверь, чтобы не видеть этого кошмара или загородиться от опасности, если на меня вдруг вздумает напасть мой лучший друг.
Тут дизель надсадно взревел, раздался гром, от которого я на секунду оглох, затем по телу Петрова пробежал такой мощный разряд, что, казалось, по силе он был аналогичен настоящей молнии, потом остро запахло озоном и Петров закричал так, что у меня окончательно заложило уши:
– Э-э-э-х-х-х! Твою мать! Х-х-х-х-а-а-а-р-р-р-а-а-а-ш-ш-о-о-о-о-о-о!
Я не выдержал и захлопнул дверь…
Не знаю, сколько секунд или минут я стоял в тамбуре, согнувшись, тяжело дыша и пытаясь хоть чуточку прийти в себя, но когда я разогнулся, в голове уже немного прояснилось – так, что у меня хватило сил довольно уверенно, на относительно твердых ногах выйти из кабины, а потом я опустился задницей рядом с прапорщиком Величко и достал из кармана сигареты.
Прикурив, я обнаружил, что вокруг моих сапог растаял снег, словно я тоже был наэлектризован, как мой друг, которому настал конец и это совершено очевидно, потому что после таких электрических встрясок люди не живут. Он наверняка уже мертвый, только непонятно, кто тогда только что кричал. Или это происходит как-то самопроизвольно, как судороги под громадным, сжигающим все живое напряжением? Ведь дергаются отделенные от тушек лягушачьи лапки под воздействием батарейки… И ведь наверняка никто не заставлял Петрова хвататься за эти кабеля, он явно сделал это сам, по своей воле. Или все-таки это произошло случайно, во время профилактических работ? Но кто производит такие работы при включенном дизель-генераторе?
– Что? – переспросил я, очнувшись.
– Дай… закурить… – хрипло сказал прапорщик, который по-прежнему на меня не смотрел. Наверное, решил, что сошел с ума, и боялся увидеть в моих глазах подтверждение этому.
– Вы же не курите, товарищ прапорщик, – зачем-то сказал я, опять доставая сигареты и думая, что только что виденная сцена почему-то кажется мне смутно знакомой.
Величко сделал глубокую затяжку, закашлялся и отбросил сигарету в снег.
– Пошли, – глухо сказал он и с усилием встал.
– Куда, товарищ прапорщик?
– К командиру, куда еще… – он махнул рукой в сторону кабины «У». – Надо доложить о… – он не меньше десятка секунд подбирал слово, – о происшествии…
– Подождите, – сказал я, тоже вставая. Сказал просто так, не зная, что скажу в следующую секунду, однако Величко смотрел на меня с надеждой, словно это я был прапорщиком, а он солдатом, который надеялся, что старший сейчас решит все возникшие проблемы. – А где… этот… ну, Донской?
