Могущество и честь - Коваль Ярослав (электронные книги без регистрации .txt) 📗

— Понял, — отозвался Аканш. Он успел замотать голову и лицо суконным воротником плаща, хотя на мой вкус ветер был хоть и холодный, но уж не настолько.

Кстати, глядя на него, многие бойцы поступили так же. Особенно усердствовали те, что посмуглее — видимо, из самых южных районов Империи. Для них здешний холод — удар по воображению.

— Разведчиков ко мне! Аканш!

— Слышу, командир. Сейчас будут.

— Значит, так, — заявил я собравшимся ребятам из разведывательной полусотни. — Вот это — лыжи. Их надо надевать на ноги. Вот так. Всем понятно, как присобачивать эти штуки к ногам? Замечательно. Зачем они нужны — объясняю. Вот снег, — я решительно воткнул обе нижние конечности, обутые в сапоги, в первый скудный снежный пласт, попавшийся нам по дороге. Да, сапоги у них для такого путешествия никуда не годные. Такова уж выделка кожи, подошвы тоненькие — в жару это даёт возможность ноге дышать. Но на снегу в таких — просто мука. Валенки бы… — Его тут мало, однако видно, что нога проваливается. Там, где снега будет больше, станет проваливаться сильнее. А если надеть вот эти штуки, проваливаться не будешь. Да, сейчас разница едва заметна, но когда снега по пояс, становится очевидна. Кто хочет проверить, не ошибаюсь ли я, скоро сможет это сделать на высокогорье. Но приготовьтесь выковыривать снег из штанов. Те, кому неохота заниматься подобным неприятным делом, смотрите сюда. Буду вас учить наматывать обмотки по старославянски, — напрягая голос, я провёл краткий мастер-класс. — Когда снега станут настоящими, по пояс или по макушку, не забудьте продемонстрировать свой новый навык товарищам. Им — тем, кому не хватило лыж — он пригодится без вариантов. Теперь о том, как на этих штуках следует ходить, — натянув лыжи, я выбрался туда, где снежок был поглубже, и сделал полкруга. — Всё понятно? Не стесняемся, задаём вопросы.

— Командир, а что — дальше снега будет по пояс или по макушку?

— Весьма вероятно.

— А почему?

— Такова уж природа этого явления. Ещё вопросы? Нет вопросов? Странно… Ну, смотрите.

Я сильно сомневался, что разведчики справятся с новым непривычным предметом, однако, навалявшись в утолщившемся снежном покрове, они постигли искусство ходьбы на лыжах, пусть на уровне едва обучившихся ковылять детей, но лучше, чем никак. К их счастью, лыжи были отделаны лисьим мехом ворсом назад — к таким лыжам не требовалось палок, мех сам останавливал ногу, сделавшую обратное движение. Почти все ребята ковыляли по снегу с грацией запредельно ожиревших пингвинов, но ковыляли же! Один я гордо скользил между ними горьковским буревестником.

Идея о том, что именно мне придётся заняться разведкой, хотя бы временно, была с негодованием отвергнута Аканшем, так что своим превосходством мне оставалось только хвастаться — другого толка с него не было. Но и позиция моего зама тоже понятна — вполне имперский взгляд на мир.

День не мог, конечно, длиться бесконечно. Ночь подступила раньше, чем хотелось бы, но, с другой стороны, намного позже, чем жаждали измотанные подъёмом солдаты. Лишь только половина их имела возможность сразу же, закинув в себя приготовленную на скорую руку еду, завалиться в палатки спать. Даже печки были не нужны — меха и войлоки, да теснота обеспечили им нужное тепло. Развернув карту, я с помощью Аканша и Ревалиша, командира-тысячника, сумел отметить на ней пройденный путь. Как-то маловато, если учесть, что дальше будет труднее. Но что же сделаешь… Бойцам нужен отдых.

— Командиру надо будет освободить место в одной из палаток, — с озабоченным видом произнёс мой первый зам.

— Ни к чему.

— Командиру обязательно нужно отдохнуть!

— Конечно. Но я северянин. Я привычный. Я смогу поспать и так, без всяких палаток. Смени меня.

Я взял в пальцы миску с едой. Название ей трудно было подобрать — нечто среднее между супом и кашей. Просто повара покидали в котлы давленое зерно и толчёное вяленое мясо (нечто вроде пеммикана) — и вот, есть возможность утолить голод, согреться слегка. Дров было мало, так что быстрота приготовления значила очень много. Еду я не столько ел, сколько просто пил из миски — и быстрее, и проще.

Добрав остатки мясных волокон, вернул посудину заму и, завернувшись в меховой спальный мешок, под изумлёнными взглядами подчинённых улёгся прямо на землю, в снег, и уткнулся носом в воротник. Этот спальный мешок мне сшили за неделю по специальному заказу, из самого лёгкого и самого пушистого меха, отделав его снаружи всё той же непромокаемой тканью, которая в Империи успешно заменяла полиэтилен. В таком мешке можно было без проблем спать хоть и на снегу, а я к тому же имел подобный опыт и нисколько не боялся.

Мне, в отличие от рядовых солдат, удалось поспать намного больше, почти до самого утра. Я проснулся от холода, прихватившего мне щёку — во сне повернулся неловко и открылся ветру. Вскочил, словно прижаренный, и с трудом проморгался навстречу оранжевеющей в преддверии восхода кромке неба. Вот сейчас должно быть холоднее всего — перед восходом так обычно и бывает. Если сегодня обойдётся без обморожений, значит, мои люди сумели меня понять.

Я обошёл лагерь, придирчиво высматривая, нет ли где неосторожно устроившихся спать вне палатки. Ага, вон, трое бойцов устроились на ночёвку, но они крепко прижимаются друг к другу и укутаны во всё тёплое, что у них есть — значит, всё в порядке. Одного из солдат я, остановившись рядом, настойчиво разбудил:

— Так больше не делай, — проговорил я, показав на его сапоги, высунувшиеся из-под войлока, и голову, защищённую только краем воротника. — Во сне замёрзнешь незаметно. Можешь не проснуться, можешь обморозиться. А обморожение — это значит можно ноги потерять. Или голову. Понял?

— Да, командир, — с трудом выговорил совершенно осоловевший парень.

— Вставай и помоги поварам разжечь огонь. Завтрак пусть готовят.

— Понял, командир.

Палатки были набиты настолько плотно, что там, казалось, спят чуть ли не в два нахлёста. Разбудив Ильсмина, я показал ему на одну из палаток, словно бы раздувшуюся изнутри.

— Видишь? Непорядок. Во время сна никто из бойцов не должен соприкасаться со стенкой. Так не пойдёт. Сейчас это, конечно, прокатит без последствий, но выше-то будет холоднее. Поверь мне, обморожение — страшная штука.

— Командир очень часто упоминает это обморожение. Оно смертельно?

— Может оказаться смертельным. Но боец в любом случае потеряет боеспособность. Обмороженные конечности часто приходится отрезать. А почему? Потому что плоть гниёт и заражает кровь, а через неё — всё тело. Догадываешься, чем это может окончиться? Я ведь не ради куражу тут зверствую. Я видел, что такое обморожение. Не надо нам подобного. Понял?

— Вполне, командир. Прослежу. Командир будет есть? Вот там еда уже готова.

— Разумеется, буду, — и я чуть ли не бегом направился с моргающему в утренней полутьме костерку. В нашем положении единственный верный способ согреться — поесть чего-нибудь горячего и чуть-чуть посидеть у огня.

Заря в горах всегда такая — пронизывающая, неприютная, жгуче-холодная, не рождающая ни малейшей надежды на то, что когда-нибудь доведётся согреться. До бешенства, до ярости доводит желание сделать хоть что-нибудь, чтоб это изменить — но без шансов. Хотя умом, может, и понимаешь, что когда вещи будут собраны, на марше придёшь в себя очень быстро. Но это ведь ещё когда случится…

Я помог припоздавшему повару снять с костра котёл. Костерок почти сразу рассыпался на горку тёмно-рябиновых ягод, завёрнутых в сажу, но пока он источал тепло, к нему жались изо всех сил.

— Быстро доедаем, ребята, и поднимаемся. Вон там уже палатки сворачивают. Давайте, живо.

— А говорят, командир, в обозе есть печки для палаток, — дыша на пальцы, обмотанные шерстяными лоскутами, сказал солдат. — Это так?

— Печки — это для вершины. Там придётся похуже. Ещё может начаться метель — вот где возникнут настоящие проблемы.

— В чём суть этих проблем?

— Зависит от силы и направления ветра, мощи бурана. И от того, где именно он нас застигнет. Страшно сбиться с пути, страшно быть заметённым, страшно замёрзнуть в снегу, страшен снежный обвал. Но лучше решать проблемы по мере их поступления. Поднимаемся, ребята, — я предпочёл не переходить на тон приказа. Мы были здесь в одной упряжке, все приблизительно равны перед смертью — от оружия ли, от холода… Приказной тон — это для крайнего случая. — Аканш!