Любовь на Бродвее - Марти Беверли (книга жизни txt) 📗
— Я никогда не покину тебя, Бернард, — неоднократно уверяла его Карен, когда они прогуливались среди сосен. — Никогда. Я люблю тебя и всегда буду любить.
В 1954 году они отправились в Мэн на рождественские каникулы, чтобы провести целую неделю только вдвоем среди лесов. Лежал снег до четырех футов глубиной, не работал телефон, но им было тепло и уютно. В доме не было электричества, и они пользовались свечками, готовили на газу, а обогревались дровяной печкой. Дров было заготовлено достаточно, чтобы топить целых три зимы, даже в Мэне.
— Как здесь хорошо, — сказала Карен, вытянув ноги к огню. — Просто прекрасно!
— Да, я тоже так считаю. Карен, тебе не будет удобнее в брюках?
На ней были шерстяная юбка, два свитера и толстые фильдеперсовые чулки с полуботинками.
— Я никогда не носила брюки, Бернард. Они выглядят несолидно.
— Ты привыкнешь к ним.
— Если бы я была помоложе.
— Я думал, что в этом укромном местечке мы могли бы не думать об остальном мире, как это было, когда я впервые узнал тебя, по-настоящему узнал.
— Я вся твоя, Бернард, дорогой. Ты раскрыл во мне истинную женщину, женщину, какой я хотела быть.
— Это большая ответственность, — сказал он тихо.
— Для тебя, мой дорогой, не очень. — Она чмокнула его в лоб, направляясь в кухню. — Уже почти полночь. Я приготовлю сидр со специями. Мы должны выпить за новый, 1955 год.
— С Новым годом! — кричали все. Золотые и серебряные ленты плясали в потоках воздуха, создаваемых движением толпы. Сверху спускались воздушные шары и конфетти. Оркестр грянул «Доброе старое время».
Новый год Джаффи и Пол встречали в ресторане «Эль Морокко». Здесь не было телевизора, и они наблюдали за шарами, падающими на Таймс-сквер. «Эль Морокко» с его вызывающим пестрым оформлением и дамами в горностае и жемчугах соответствовал настроению Пола.
Он предложил Джаффи тост с бокалом «Пол Роджера» урожая 1947 года. Каждая из четырех бутылок, которые выпила их компания, была записана на его счет, ценой около пятидесяти долларов за штуку, но Пола это не волновало.
— С Новым годом, дорогая!
— С Новым годом. — Джаффи смахнула кусочек красного конфетти с лацкана его черного вечернего пиджака и наклонилась вперед для поцелуя.
Крики весельчаков вокруг них постепенно затихли, так что они могли слушать музыку и разговаривать.
— Мне очень жаль прощаться с 1954 годом, — сказал Пол. — Это был очень хороший год.
— У меня он вызывает смешанные чувства, — сказала Джаффи. Она могла быть откровенной, поскольку еще две пары, друзья Пола, танцевали на крошечной площадке, так что на несколько минут они остались одни.
— В этом году мы поженились, — сказал Пол.
— Да, но в этом году умерла Пиаф.
— И ты вынуждена была ездить на юг. Это моя вина. — Он выглядел мрачным. — Джаффи, ты когда-нибудь простишь меня за это?
Должно быть, на него подействовало шампанское, потому что раньше Пол никогда не высказывал личной вины за этот эпизод.
— Нечего прощать, — сказала она. — Это не наша вина. Так уж случилось. Мы оба были повязаны.
— И ты выручила нас. — Он снова поцеловал ее. — Я обожаю тебя, дорогая. Знаешь, что ты самая красивая женщина в этом зале? Изумруды очень идут тебе. — Он подарил ей на Рождество изумрудные серьги. В этот вечер она надела их в сочетании с черным платьем без бретелек и с шиншилловым палантином — другим рождественским подарком Пола.
Джаффи прикоснулась к серьгам:
— Они подошли бы любой женщине! Они так красивы, что я боюсь носить их.
— Не бойся. Они застрахованы. Я хочу, чтобы ты надевала их каждый день. К завтраку.
— Хорошо, как только мы купим золотые тарелки.
— Ты хочешь? — произнес Пол вполне серьезно. — Они будут у тебя. Я завтра закажу.
Джаффи рассмеялась:
— Нет, Пол. Я не хочу золотые тарелки. Мне кажется, ты немного пьян.
— Нет, я совершенно трезв и хочу, чтобы ты имела все, что твоей душе угодно, о чем ты только подумаешь.
Чего ты хочешь, Джаффи? Скажи.
— Чтобы мы были счастливы вместе, — тихо сказала она.
— А ты не хочешь спросить, чего я желаю?
— Да, хочу. Так чего ты желаешь?
— Сына, — сказал он. — Я хочу сына. Или дочку, если так получится. Я хочу ребенка, дорогая. Нашего ребенка.
— Пол, мы уже говорили об этом. Нет, пока…
— Пока твоя карьера не войдет в колею, — напомнил он. — Да, знаю. А что говорит Мэтт? Он подыскал для тебя телевизионный спектакль?
— Нет еще. Он договаривается, но ты знаешь, как бывает в праздники. Никого нет на месте, а если и есть, то никто не подходит к телефону.
Одна из пар снова присоединилась к ним, и Дьюмонты перестали обсуждать изумруды, детей и тайные желания каждого. К тому же Джаффи не собиралась раскрывать свое истинное тайное желание. Она даже не позволяла себе думать о нем.
Четвертого января, когда Нью-Йорк снова вернулся к обычному рабочему расписанию, Джаффи позвонила Мэтту. Ничего хорошего он не мог сказать.
— Пэдди Чаевский сказал, что постарается написать пьесу для тебя. Он давний поклонник твоего таланта.
Однако сейчас всю его творческую энергию отнимает Голливуд, для которого он создает киноверсию «Марти». До Серлинга и Видала мне не удается добраться.
Пожалуйста, наберись терпения.
— Хорошо. — Джаффи глубоко вздохнула. — Как Пэтси? Есть какой-нибудь прогресс?
— Нет. Она чувствует себя ужасно плохо сейчас. Мне кажется, у нее аллергия к новому лекарству. У нее… — Он с трудом проглотил застрявший в горле ком — она прекрасно слышала это на другом конце линии. — У нее начали выпадать волосы. Мне сказали, что они снова вырастут, но Боже, это ужасно. Единственное утешение, если можно так сказать, она не понимает, что происходит.
— Конечно, это утешение, — сказала Джаффи. — Не сомневайся, Мэтт. Ее не беспокоят ни лекарства, ни волосы, ни что-либо другое. Ты содержишь ее в удобстве, заботишься о ней, и это замечательно. Это все, что ей нужно.
Однако это было не все, в чем нуждалась Джаффи.
Повесив трубку, она надела пальто и отправилась н; длительную прогулку. Прогулка, как она обнаружила, иногда помогала. Стоял один из тех январских дней, когда зиму в Нью-Йорке можно было назвать сносной.
Бодрящий холод со скрипучим снегом и яркое солнце в лазурном небе. Джаффи пошла на запад по Лексингтон-авеню, затем в направлении от центра до конца Девятнадцатой улицы. На углу находилась аптека Велана с киоском, где продавали газированную воду, бутерброды и прочее. Джаффи почувствовала голод, зашла в аптеку и заказала кофе с английской булочкой.
Пока она ела, в дверь вошел мальчик. Джаффи решила, что ему около шестнадцати. Он постоял в нерешительности, оглядывая аптеку, прежде чем подойти и занять место рядом с нею. В руках у него была тетрадь.
Он заказал кока-колу, затем начал что-то писать, но через каждые несколько секунд посматривал на Джаффи, когда думал, что она не замечает его. Наконец он набрался храбрости:
— Не хочу быть назойливым, но вы Джаффи Кейн, не так ли?
Джаффи улыбнулась:
— Да.
— Я понял, что это должны быть вы. Не может быть, чтобы две леди были абсолютно похожи.
— Если и существует мой двойник, я не встречала его, — сказала Джаффи. — Что ты пишешь? Домашнее задание?
— Нет. Я знаю, что выгляжу как школьник, но мне уже двадцать три. — Он покраснел. — Я стесняюсь сказать, что я пишу.
— О, если так, — смеясь, ответила Джаффи, — то я не хочу знать.
— Вы не правильно меня поняли. Я имел в виду, что у вас может сложиться обо мне неверное представление. — Он пододвинул к ней свою тетрадь. Послушайте, я знаю, здесь больше эмоций, чем мыслей, но вот я прихожу в обычную аптеку Ведана и нахожу здесь Джаффи Кейн, сидящую за стойкой, и она спрашивает, что я пишу. Разве я могу упустить такой случай?
— Не знаю. Но вы так и не сказали мне, что это.
— Это пьеса! — выпалил он. — Я драматург.
