Рублевка, скрытая от посторонних глаз. История старинной дороги - Блюмин Георгий Зиновьевич
В роковой для русской литературы день 27 января 1837 года графиня, катаясь в санях, повстречала А. С. Пушкина, ехавшего на острова с Данзасом, а потом – направлявшихся туда же Дантеса с Д’Аршиаком. Она сразу почувствовала недоброе, металась в поисках выхода. «С Пушкиным непременно будет несчастье», – твердила она окружающим, и предчувствие ее не обмануло… Через год после смерти мужа графиня Воронцова-Дашкова в Париже вышла замуж за француза – доктора барона де Поальи. Француз оказался первостатейным проходимцем: обобрал графиню дочиста, лишив ее дворцов и усадеб, денег и бриллиантов. Светская львица умерла в нищете в одной из бедных парижских больниц. О судьбе ее тогда много говорили.
Одним из последних перед революцией хозяев в Пронском был Петр Петрович Бекетов, командор Мальтийского ордена, действительный тайный советник, камергер, брат известного книгоиздателя Платона Петровича Бекетова.
Пронское, подобно другим окрестным регионам, ныне захлестнула волна бурного коттеджного строительства. Но и в этой волне, словно в море, таятся жемчуга родной истории.
28. Артек под Звенигородом
Река Островня протяженностью 15 километров впадает в Москву-реку в качестве ее правого притока в селении Шихово, ныне вошедшем в черту города Звенигорода. Шихово издавна славится промыслами струнных музыкальных инструментов: здесь делают гитары, балалайки и домры. Не случайно сам Петр Ильич Чайковский (1840–1893) побывал тут в 1885 году, когда подыскивал для себя дом в этих местах. Великий композитор посещал западные окрестности Подмосковья и прежде. Так, он провел целое лето 1883 года в деревне Подушкино, что находится на одноименном шоссе близ Одинцова, на даче своего брата Анатолия Ильича. В своем письме оттуда Чайковский напишет: «Чем более я знакомлюсь с этой восхитительной по живописности и обилию лесов местностью, тем более наслаждаюсь ею».
Правда, Петра Ильича привлекла на запад Подмосковья спустя два года не деревня Шихово, а расположенное рядом с ней селение Островня. Если сейчас поискать Островню на подробной карте окрестностей Звенигорода, то рядом с названием можно прочесть холодное слово «нежилое». Здешний господский дом сгорел в 1920-х годах, а флигели утрачены в 1940-х годах. И только большой парк с липовыми и еловыми аллеями на берегу реки Островни, а также живописный пруд напоминают о бывшей здесь некогда роскошной барской усадьбе.
Согласно «Экономическим примечаниям к генеральному межеванию 1800 г.» в Шихове и Островне было 33 двора, 125 душ мужского пола и 144 – женского. Селения эти располагались при устье реки Островни, по обеим сторонам большой дороги из Звенигорода в Верею. Москва-река славилась обилием рыбы, а близ Шихова на реке был перевоз. Здесь звенигородский купец третьей гильдии П. И. Стариченков в 1861 году построил мост. Селения стояли в лесу, строевом и дровяном, в лесу этом в изобилии водились зайцы и белки, встречались также волки и лисицы. Но чем по-настоящему была богата местность, так это множеством птиц. Орнитологический справочник того времени называет перепелок, уток, рябчиков, куропаток, вальдшнепов – всего 36 видов. По Москве-реке плотогоны гоняли лес, а женщины пряли лен и ткали холсты.
В числе владельцев Островни летописи упоминают древний дворянский род Осоргиных, восходящий к XV веку. Прародитель рода Александр Осоргин погиб в бою под Суздалем в 1445 году. В XVIII веке Островней владела помещица Е. И. Осоргина, а затем коллежский асессор Михаил Герасимович Осоргин, поручик и звенигородский уездный судья в 1820 году. Затем документы называют хозяевами Островни князя Н. Б. Голицына, а с 1890 года помещицу Иванову-Козельскую.
Наибольший интерес вызывает личность князя Николая Борисовича Голицына (1794–1866). Это он собрал в Островне богатую нотную библиотеку, которой пользовался в 1885 году, как это отмечалось выше, П. И. Чайковский. Здесь композитор отыскал ноты старинных романсов и воспользовался ими, в частности, для сочинения арии Трике в опере «Евгений Онегин».
Портрет Николая Борисовича Голицына. Неизвестный художник
Род Николая Борисовича Голицына по прямой линии восходит к генерал-фельдмаршалу, «птенцу гнезда Петрова» князю Михаилу Михайловичу Голицыну (1675–1730), который приходится родным прадедом владельцу звенигородской усадьбы. Князь М. М. Голицын прославился тем, что отбил у шведов в 1702 году считавшуюся неприступной крепость Шлиссельбург, что было первой крупной победой русских войск в Северной войне.
Правнук знаменитого генерал-фельдмаршала также немало понюхал пороху на своем веку. Князь Николай Борисович Голицын участвовал в 50 сражениях Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813–1814 годов. Это был отважный ординарец князя П. И. Багратиона, награжденный многими орденами и золотой шпагой «За храбрость». Шпага эта ныне хранится в Государственном Эрмитаже. Он сопровождал тяжело раненного в Бородинском сражении П. И. Багратиона в имение его родителей Симы Владимирской губернии.
Князь Голицын переводил на французский язык стихи А. С. Пушкина, а также русских поэтов И. И. Козлова и Н. М. Языкова. В 1836 году он выслал свой перевод стихотворения А. С. Пушкина «Клеветникам России» в Петербург из Артека – крымского имения своей сестры Т. Б. Потемкиной. С Пушкиным князь был знаком и прежде. По утверждению его сына Н. Н. Голицына, «отец сошелся с Пушкиным еще в начале его литературной славы, и отношения их поддерживались до самой смерти последнего».
Великий поэт отозвался на посылку князя Голицына письмом, написанным 10 ноября 1836 года, за два месяца до роковой дуэли:
«10 ноября 1836 года из Санкт-Петербурга в Артек. Тысячу раз благодарю Вас, милый князь, за Ваш несравненный перевод моего стихотворения, направленного против недругов нашей страны. Я видел уже три перевода, из которых один сделан высокопоставленным лицом из числа моих друзей, но ни один не стоит Вашего. Отчего Вы не перевели этой пьесы в свое время, – я бы послал ее во Францию, чтобы щелкнуть по носу всех крикунов из Палаты депутатов.
Как я завидую Вашему прекрасному крымскому климату: письмо Ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего «Онегина», и Вы, конечно, узнали некоторых лиц.
Вы обещаете перевод в стихах моего «Бахчисарайского фонтана». Уверен, что он Вам удастся, как все, что выходит из-под Вашего пера, хотя тот род литературы, которому Вы предаетесь, самый трудный и неблагодарный из всех, какие я знаю. По-моему, нет ничего труднее, как переводить русские стихи французскими, ибо, при сжатости нашего языка, никогда нельзя быть столь же кратким. Итак, честь и слава тому, кто справляется с этим так удачно, как Вы.
Прощайте, я еще не отчаялся увидеть Вас в нашей столице, ибо знаю, как Вы легки на подъем. Весь Ваш А. Пушкин».
Известно, как Пушкин мечтал приобрести хотя бы клочок земли в Крыму. В душе поэта постоянно жила память о том времени 1820 года, когда он провел в Крыму, в Гурзуфе, близ Артека, «три счастливейшие недели». Князь Николай Борисович Голицын уехал из Артека в свое звенигородское имение Островня, которое он в шутку также называл Артеком. Артек на крымско-татарском языке означает перепелка, а птицы эти во множестве водились не только в Крыму, но и в подмосковных княжеских владениях.
Вот благоуханный отрывок пушкинской прозы, словно напоенный сладким и родным крымским воздухом. В своем «Отрывке» А. С. Пушкин рассказывает о посещении Крыма вместе с семейством генерала Раевского в августе 1820 года. «Из Азии в Европу» – имеется в виду «Из Тамани в Керчь». Таврида – Крым. Юрзуф – так в пушкинские времена именовали Гурзуф. Итак, читаем и наслаждаемся пушкинской прозой:
«Отрывок из письма к Д. (1824).
Из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины какой-то башни); там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи – и только. Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал. Луны не было. Звезды блистали; передо мною, в тумане тянулись полуденные горы… «Вот Чатырдаг», – сказал мне капитан. Я не различил его, да и не любопытствовал. Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился вблизи Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аюдаг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный…
