Завоевательница - Сантьяго Эсмеральда (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Флора заглянула в полуоткрытую дверь и быстро ретировалась. Рамон словно прирос к полу, его неподвижное тело походило на резной столбик кровати, за который он держался.
— Не смей так со мной разговаривать! — отозвался он. Губы его почти не шевелились, но в голосе Ана услышала тот же холод. Однако он по-прежнему стоял неподвижно, как будто невидимая стена разделяла их и он не мог ее преодолеть.
— Трус! Только трусы бьют женщин.
Показалось, сейчас Рамон одолеет эту призрачную стену, но вместо этого он ткнул пальцем в сторону жены:
— Клянусь, будь ты мужчиной, я убил бы тебя!
Сжав зубы, она смотрела ему в глаза. Он опустил руку, виноватое выражение вновь появилось на его лице, и он опять превратился в жалкое подобие обаятельного, веселого мужчины, которого она встретила почти пять лет назад.
— Я уже не тот, — мрачно заметил Рамон, словно прочитав ее мысли. — Кем я стал? — Он с надеждой взглянул на жену, будто она знала ответ. Но она молча смотрела на него, и он продолжил: — Мы совершили ошибку, отправившись сюда. Поехали домой.
— Наш дом здесь.
— Нет. Это не наш дом. Давай вернемся в Испанию. Ничего страшного не произойдет, если мы признаем свою ошибку. Мы оставим плантацию в лучшем состоянии по сравнению с тем, какой мы ее приняли. Мы можем гордиться своими успехами.
— Я не поеду.
— Здесь нет даже приличного общества, никакой культуры, никаких удобств. Мы живем немногим лучше рабов. Тебя и меня воспитывали не для того, чтобы мы прозябали в этой дыре до конца дней. Нет, Ана.
— Мы все знали о предстоящих трудностях. И согласились на них.
— Мой брат умер, Ана! Его злодейски убили и похоронили непонятно где, вдали от родины. — Рамон сел на край кровати. — Моя бедная мать!
Страдания мужа тронули Ану, но ей были отвратительны слезы Рамона и раскаяние, которое придавило его и грозило раздавить ее саму. В былые времена она обняла бы Рамона, попыталась утешить ласками и поцелуями. Но имя доньи Леоноры, образ свекрови с ее локонами, кружевами и лентами напомнили Ане о той жизни, которую она отвергла. Она не будет задыхаться в городских гостиных ни здесь, ни в Испании, не станет подчиняться деспотическим правилам, не позволявшим женщине заниматься каким-либо делом и распоряжаться собственной судьбой. «Я не хочу походить на Элену, — подумала Ана, — не хочу превратиться в молчаливую, бесстрастную куклу, закутанную в муслин, с угодливой улыбкой на губах и скромно потупленными глазами. Такая доля не по мне».
Плечи Рамона вздрагивали от рыданий, и Ана отвернулась, смущенная его слабостью. «Нет, — подумала она, — я ошибаюсь насчет Элены. И всегда ошибалась. Элена стала бы мне более надежным партнером. Она сильнее нас всех, вместе взятых. Надо было уговорить Иносенте жениться и привезти ее сюда. Он бы согласился. Тогда он бы все сделал, о чем бы я ни попросила. И остался бы жить».
Ана обернулась к мужу и встретила его пристальный взгляд. Его заплаканное лицо выражало гнев и боль.
— Тебе все равно, — произнес он так, словно это открытие перевернуло весь его мир. — Ты даже не слушаешь. Тебе наплевать на меня, на моего брата, на его смерть. Он умер, понимаешь? Тебе наплевать на нашего сына Мигеля. Тебе наплевать на всех, кроме собственной персоны. Тебе просто все равно, — повторил он, как будто убеждая самого себя.
— Рамон… — начала она, но он встал, выставил указательный палец и затряс им в бессильной ярости:
— Из-за тебя умер мой брат. Ты нас околдовала.
— Не смеши людей, Рамон.
— Я никогда не прощу тебя. Никогда. До конца дней моих не будет тебе прощения. Никогда.
Слова его походили на шипы, и в первое мгновение она почувствовала боль, но потом разозлилась, поскольку знала, что одним словом, одним взглядом сможет сбить с него спесь и он опять превратится в ничто, в пустую скорлупу.
— А я у тебя прощения не просила и не нуждаюсь в нем! — процедила Ана. — Я ничего плохого не сделала.
Рамон смотрел на нее, и скорлупа дала трещину.
— Это я никогда не прощу тебя за то, что ты поднял на меня руку. А теперь уходи.
Рамон попятился. На секунду он остановился на пороге, но в его пустых, немигающих, как у ящерицы, глазах ничего нельзя было прочесть.
«БАНДО НЕГРО»
После той ужасной ночи, когда Рамон избил Ану, он больше не заходил. Хосе смастерил еще одну кровать, точную копию первой, предназначавшуюся для Иносенте, и Рамой поставил ее в другой комнате. Однако, проводя в касоне день, он редко оставался там на ночь. Почти сразу же после ужина муж уходил, и Ана встречалась с ним только утром. Рамой стал волочить ноги при ходьбе, перестал стричь волосы, бороду и ногти и так сильно похудел, что начал походить на фигуру с картины Эль Греко. Если Ана заводила разговор о его внешности, интересовалась его здоровьем или самочувствием, он резко отвечал, что с ним все в порядке:
— Тебе нет нужды обо мне беспокоиться.
Ана не знала, как ему помочь, но знала, куда он ходит. Опасность ему не грозила. Северо перевел прачку Нену в бохио за бараками. Однажды утром, проезжая мимо на лошади, Ана увидела Рамона, который лежал в гамаке в единственной комнате этой лачуги. На груди у него свернулся Мигель, и оба крепко спали. Они смотрелись совершенно естественно, но как хибаро с сыном, а не как хозяин плантации с наследником. Ана не чувствовала обиды или злости ни на Рамона, ни на его пятнадцатилетнюю любовницу за нарушение супружеской верности. Но ее выводила из себя праздность мужа, словно ее отказ покинуть Лос-Хемелос освободил его от всякой ответственности.
Несколько месяцев ей потребовалось на то, чтобы разобраться с бухгалтерской отчетностью, вконец запутанной Рамоном с Иносенте. Она нашла нотариально заверенный акт, передающий Северо участок у реки. Но, только разобрав до конца вторую папку, она обнаружила оригинал свидетельства о собственности. Каким образом нотариус заверил документ без свидетельства, было выше ее понимания. Целыми вечерами просиживала Ана, стараясь распутать замысловатые финансовые отношения. Например, Северо являлся наемным работником, но одновременно и поставщиком, поскольку половину рабов плантация брала у него в аренду. Он владел несколькими сотнями куэрдас земли вдоль южной границы гасиенды, поэтому все товары, производимые на гасиенде Лос-Хемелос, нужно было перевозить по его земле или доставлять в доки Гуареса. Северо, вероятно, обделывал на побережье свои контрабандные делишки, поскольку там, скорее всего, не было никаких доков или складских строений. Однако Ана предполагала, что бочки с сахаром и патокой быстрее и дешевле можно было бы транспортировать с пристани, расположенной недалеко от сахарного завода, возможно даже из той бухточки, куда их высадили в день приезда. Конечно, возведение пристани и складов в непосредственной близости от завода обошлось бы в тысячи песо, на постройку ушли бы годы, и Ана не знала, есть ли у Северо такие деньги. Но больше всего ее удивило то, как сильно будущее Северо зависело от будущего гасиенды. Всю эту информацию она извлекла из бухгалтерских книг и папок с документами. Северо управлял собственным делом, и хотя ему и приходилось в качестве майордомо вести бухгалтерские книги братьев, тем не менее, по догадкам Аны, его собственные дела находились в гораздо лучшем состоянии, нежели у Рамона с Иносенте.
Неприятным открытием стала целая серия долговых расписок близнецов на имя Луиса Моралеса Фонта. Рамон и Иносенте заняли у него две тысячи сто сорок восемь песо на чрезвычайно невыгодных условиях — под пятнадцать процентов. Ана пришла в ярость, особенно когда, собрав все бумаги, поняла, что не было выплачено ни гроша, а векселя следовало погасить в течение квартала.
Всякий раз, чтобы успокоиться, Ана выходила в сад. Ее идея отправить туда стариков и малышей, чтобы они сажали, пропалывали посадки, ухаживали за фруктовыми деревьями и кустами, оказалась даже успешнее, чем она предполагала. Почва была богатой и плодородной, об этом дон Эрнан, монахи, путешественники и ученые писали в своих записках, которые она жадно проглатывала перед отъездом на Пуэрто-Рико. В садах всегда находилось полезное дело, и это был лучший способ отвлечься от удручающей путаницы в делах, которую оставил после себя Рамон. Ей хотелось поговорить с ним о долговых расписках дону Луису, однако муж избегал ее. Если он и искал общества жены, то только затем, чтобы поругаться. Легче всего вывести ее из себя можно было, напомнив о том, что они обещали дону Эухенио превратить гасиенду в прибыльное производство за пять лет. Если следующий сезон окажется убыточным, Эухенио собирался продать плантацию.
