Морская раковина. Рассказы - де ла Куадра Хосе (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Я все равно утону, несмотря на спасательный круг. Даже если ты приделаешь к нему мотор… Должно быть, Остров Мертвых — самая близкая земля. Двойное спасибо за твою заботу и милосердие.
Эй! Капитан! Когда же мы наконец отправимся на дно? Ведь это ожидание так же мучительно, как и всякое другое.
Я давно приготовился к смерти. Со всеми, кто любил меня и кого любил я сам, простился. Наверно, думы мои уже успели долететь до моих близких и легли им на сердце тяжелым камнем.
— Что теперь будет с Гонсало? — скажут на берегу.
Одни станут молиться — другие заплачут. И все так или иначе будут просить за меня всевышнего. Спасибо, дорогие. И еще раз прощайте…
Ах! Ведь, прощаясь со всеми, я совсем забыл о тебе, Эухения, маленькая смуглянка с зелеными глазами. Забыл о твоей молчаливой любви. Прости меня.
Я не любил тебя, но понял, что ты любила меня сильнее всех. Не спрашивай, отчего я не любил тебя. Да, да, не спрашивай. На такой вопрос у меня нет ответа. Сердцу не прикажешь.
— Торопись! Ш-шш-ш!
— Э-эй!
В разодранных парусах воет ветер. Это похоронная песнь. Не мешайте петь ветру, моряки. К чему ваши надсадные крики? В его песне — щебетанье птиц, шорох падающих листьев; в его песне — каждому слышны голоса любимых… Разве это не голос моей матери: «Сынок»?
— Э-эй!
Неужели я не любил тебя, Эухения? Какая ложь! Это была непоправимая, нелепая ошибка. Я всегда любил тебя, всегда.
Я люблю тебя, слышишь?
Только теперь меня осенило. И буря в моем сердце еще страшнее, чем на море. И любовь моя, которая так долго молчала, ослепительно сверкает… Эвоэ!
Я люблю тебя, слышишь?
Как же я не знал об этом раньше? Почему только теперь, когда всему конец, мне открылось мое сердце?
Как много непознанного таится в глубинах нашей души, и мы так и живем в полном неведении, пока какая-то грозная сила не подымет все на поверхность…
Ведь только во время больших отливов обнажаются скалы подводных островов.
Стало быть, не теперь, а гораздо раньше загубил я свою жизнь, свое счастье.
Кто знает, в каком бы краю был наш дом, твой, Эухения, и мой… Потихоньку я бы старел и полнел от сытой и безмятежной жизни. Было бы у меня пять или даже шесть сыновей. Обязательно сыновей, чтобы все они как один выросли защитниками Эквадора.
А ты всегда была бы рядом со мной. В твоих ласковых зеленых глазах — порой влажных от слез радости — я видел бы наше прошлое. А в чистых глазах наших сыновей нам обоим засияли бы лучи будущего, будущего, которое придет, когда нас не станет.
Я, как крепкое дерево, пустил бы корни. И не стал бы тем, кем я стал: неприкаянным бродягой, который плывет на утлом суденышке по разъяренному океану.
— Торопись!
Это была роковая, непоправимая ошибка.
Когда же мы, капитан, отправимся наконец на дно?
Дезертир
Пеоны, поднявшись спозаранку, шли на работу. В группе было пятнадцать человек; некоторые из них успели состариться на этой тяжелой, неблагодарной работе; были тут и новички — молодые побеги громадного старого дерева, которое с давних пор кормило своих хозяев. Впереди шел начальник группы, лейтенант Прието.
Какую острую зависть вызывал Прието у новичков! Они смотрели на него как на счастливчика, которому покровительствовал какой-то святой: подумать только, он достиг такой вершины, как чин лейтенанта!
— Господин лейтенант! — обращались к нему на каждом шагу с такими почтительными поклонами, как если бы он был коронованной особой. — Господин лейтенант!
Поле, которое им предстояло подготовить для посева, было далеко. Прието окриками подгонял уставших от ходьбы пеонов.
— А ну, быстрее! Будет вам чесать языки!
В группе был один пеон, который не слушался Прието. Звали его Бенито Гонсалес. Он вечно отставал.
— Иду, иду, господин лейтенант. Сейчас! Я с девушкой заговорился.
Лейтенант благоволил к Бенито. Бенито был его дальним родственником. Но Прието не знал достоверно, да, откровенно говоря, и не старался узнать, какая именно родственная связь существует между ними: то ли по женской линии, то ли по мужской, — он не очень-то в этом разбирался.
Однако, помня о родстве, он все же делал Бенито разные поблажки. Когда кто-нибудь из пеонов нарушал дисциплину, он сейчас же получал по заслугам; Бенито отделывался выговором.
— Поторапливайся, Бенито! Забудь о бабах! Бери пример с меня: я с ними обращаюсь не лучше, чем со змеями. Учись! А иначе они тебе на голову сядут. Ты все увиваешься около своей Кармен; стоит ей пальчиком поманить — и ты уже готов бежать за ней хоть на край света… Черт бы побрал современную молодежь! В мое время с бабами не церемонились. С одной живешь, с другой развлекаешься! А ты что? Только у тебя и свету в окне что Кармен. Даже работа из рук валится. Ты что ж, думаешь всю жизнь просидеть на таком жалованье?
Бенито отвел взгляд. Из груди у него вырвался прерывистый вздох. В глубине души он проклинал и начальника, и товарищей, и работу, и свою тяжелую жизнь.
Разве он ни о чем не мечтал? Разве он не стремился к чему-нибудь лучшему, чем труд пеона? Нет, его родственник ошибается. Кто же в восемнадцать лет не мечтает? Бенито страстно желал пробить себе дорогу и выйти в люди. И если до сих пор он ничего не достиг, то это все из-за нее, из-за Кармен.
Для того чтобы его мечты сбылись, он должен был расстаться со своей возлюбленной, а это было свыше его сил. Он бы и хотел забыть ее, развеять память о ней, как пепел, как пух по ветру; он бы и хотел… но ничего не мог с собой поделать.
Смирившись, он принялся за изнуряющую работу в асьенде. Пока что у него не было другого выхода. А там… там видно будет!..
Бенито взял себе за образец лейтенанта Прието. Стать таким, как Прието, а может быть, и обогнать его! И Бенито мечтал: революция победила — разумеется, он сражался в рядах повстанцев и теперь возвращается в родные края на лихом коне, с верным винчестером, лежащим поперек седла, в широкополой шляпе с трехцветной лентой. Теперь уж дон Карлос, отец девчонки, не скажет ему, что у него, дона Карлоса, восемь племенных коров, а у отца Бенито — только две; и Кармен, Кармен, которая все еще любит Бенито, трепещущая, зардевшаяся от смущения, вся — воплощенная нежность, выходит к нему навстречу.
Но это только мечты. А в действительности все обстоит иначе. Время от времени слышится голос начальника:
— Пошевеливайся! Время не ждет!
Вокруг простиралась бескрайняя степь. До поля было еще далеко, — там батраков ожидали тяжелые мотыги и сорняк; сорняк выкапывали, он увядал, а немного погодя вновь обсеменял материнское лоно земли.
Восстание! Там, далеко, в глубине страны поднялись пеоны во главе с негром Руисом. Почти все они работали в соседних имениях.
— Будь проклято правительство! Оно грабит народ и выжимает из него все соки! — воскликнул Прието, получив эту радостную весть. — Хорошо, что есть на свете такой человек, как негр Руис, — он богатеям спуску не даст… Эх, если б я был помоложе!.. — с грустью в голосе проговорил он и, как бы оправдываясь, пояснил: — Эта рука у меня отсохла… теперь уж я ни на что не гожусь, я скован. Но осталась молодежь. И она должна выступить вся, как один человек.
Его взгляд, долгий и нежный, остановился на Бенито, который в это время вскапывал землю мотыгой.
— А ты, чоло, пойдешь или нет?
— Пойду, — сухо ответил Бенито.
— Правду говоришь?
— Правду. Завтра утром поеду в лодке.
— Молодец! Ты, я вижу, настоящий мужчина!
Бенито свое слово сдержал: на другой день, еще до рассвета, он наладил свою лодчонку и решил подняться вверх по течению реки Чико, вернее, по ее мелководному рукаву, который тянулся далеко-далеко, мимо асьенд.
