Морская раковина. Рассказы - де ла Куадра Хосе (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

Есть у Хосе де ла Куадры «сквозной», отрицательный герой, который как бы символизирует бессердечие, насилие, алчность и лицемерие власть имущих. Это представитель буржуазного суда, порой адвокатишка маленького городка, порой полуграмотный ходатай по деревенским делам, крючкотвор. В таких рассказах, как «Гонорар», «Фальшивые монеты», «Кубильо, искатель стад» и других, Куадра показывает, какой неограниченной властью пользовались эти люди, держа в страхе бедняков и выжимая из них всеми правдами и неправдами последний грош.

В рассказах Куадры (за исключением двух-трех) не ощущается желания увлечь, поймать читателя острым, эффектным сюжетом, необычностью ситуации. Даже там, где художественно воссоздается случай из полицейской хроники, в фокус рассказа попадает отнюдь не внешняя сторона фабулы. Не о преступлении, совершенном в тропической чащобе, рассказ «Сельва в пламени», а о семи различных характерах, о первозданном поклонении красоте, которое живет в душах темных индейцев и негров. А легкая, серебристая «Морская раковина», чем-то напоминающая мелодию без слов, — это откровенное желание Куадры доказать, что рассказ, где ничего особенного не происходит, тоже может тронуть читателя.

И действительно, даже самый строгий и самый взыскательный читатель не пройдет мимо лучших рассказов Хосе де ла Куадры. Быть может, он улыбнется смятению деревенского священника, преступившего законы церкви во имя спасения чести умершей женщины, или упорству старой индианки, которая отказалась уехать из дома, откуда видно дерево, возле которого в дни далекой молодости поцеловал ее муж. Быть может, и улыбнется. Но не насмешливой, скептической улыбкой, а доброй и сочувственной. И такая улыбка — уже отклик, уже не равнодушие.

В коротких рассказах отчетливее видна поэтичность художественного дарования Хосе де ла Куадры. Автора «Морской раковины» можно назвать рассказчиком-поэтом. Его маленькие новеллы и по своему строю, и по своей музыкальности напоминают стихи. Сходство с ними — в сознательных повторах-рефренах, которые рассыпаны по всем страницам: это может быть имя гуаякильской девушки, которое никак не вспомнит автор («Морская раковина»), это улыбка доньи Эдельмиры, улыбка, от которой мороз по коже («Странный выбор»), или розовое пламя свечи, что окрашивает румянцем щеки покойной Хенары («Старая дева»). С поэзией сближает рассказы Куадры и подчеркнутый ритм прозы, и ритмические переходы, и звучащие паузы, которыми писатель временами увлекается сверх меры. Даже расположение строк, бесконечные абзацы последних страниц рассказа «Замок» смотрятся как стихотворение.

Особую легкость и теплоту обретают рассказы Куадры оттого, что в них присутствует сам рассказчик. Его вторжение в действие нисколько не разрушает, а, напротив, укрепляет ощущение реальности. Авторское замечание, авторская усмешка, несколько грустных теплых слов появляются чаще всего там, где рассказу грозит опасность впасть в сентиментализм или в занимательность анекдота.

Разве могла бы так легко и сочувственно читаться все та же «Морская раковина» — не введи писатель в ее текст размышлений о тенденциях современного рассказа, о судьбе писателя? Разве могли бы оригинальная композиция и сочные характеристики окончательно сиять с рассказа «Сельва в пламени» сходство с «судебным делом» — не найди Куадра для него рамки из окрашенных мягким юмором рассуждений о злосчастной доле репортера скандальной хроники нью-йоркского журнала? А как выиграл от авторского «я» рассказ «Гуасинтон». Сколько лирики, душевности в истории властителя монтувийских рек, каймана, получившего прозвище Гуасинтон. Рассказ написан человеком, умеющим разглядеть и смешное и поэтическое в самых неожиданных ситуациях, и его лукавая улыбка отлично вплетается в орнамент индейских сказаний.

Не все одинаково удалось писателю. Нельзя не заметить композиционной неслаженности «Бродячих музыкантов», несобранности «Кубильо, искателя стад». Есть некоторая надуманность в «Госте» или в ранней миниатюре «Любовь, которая молчала». Но лучшие рассказы Куадры точны по рисунку и не схематичны, эмоциональны и не мелодраматичны, легки и не легковесны, поэтичны и не манерны.

В этих рассказах мы встретились с большим художником, который на языке подлинного искусства поведал нам правду о своей родине и ее людях.

Э. Брагинская

МОРСКАЯ РАКОВИНА

Рассказы

Гибель «Тереситы»

— Прошло с тех пор лет двадцать или больше. Я, тогда еще совсем зеленый юнец, служил гардемарином на эсминце «Освободитель Боливар», крупнейшем корабле нашей республики. Мы возвращались из морского плавания к Галапагосским островам. Первую стоянку после перехода через Тихий океан мы совершили на острове Саланго, а затем, идя вдоль берега Монаби, легли в дрейф между мысом Аямпе и Оркадскими островами, чтобы провести артиллерийские учения.

— Суровое море в этих местах, — прервал рассказчика один из слушателей.

— Да, здесь море сурово, — продолжал моряк, — вот почему капитан и выбрал этот район для обучения новичков-артиллеристов меткой стрельбе. Огонь приходилось вести по движущимся и малым мишеням: старой шлюпке, плавающему бревну, бую. Учения продолжались два дня. На рассвете третьего мы должны были, сейчас уже не помню, по какой причине, включить машины и взять курс на север. Двигались до тех пор, пока не оказались сравнительно на небольшом расстоянии от Оркадских островов. В пути, разумеется, продолжали наши учения.

Ближе к полудню мы заметили, что от берега одного из островов отделился индейский челнок и человек, несомненно опытный в обращении с веслом, уверенно направил его в сторону нашего корабля. Когда маленькая лодка, которую, казалось, вот-вот поглотят волны, подошла к нам довольно близко, офицер на юте приказал гребцу удалиться от корабля. Но тот стал энергично жестикулировать. Было ясно: он просит разрешения подойти к борту «Боливара». Капитан, стоявший в это время с офицером на юте, внял немым мольбам гребца и отдал приказ, чтобы лодке разрешили пристать к кораблю. «Возможно, речь идет о деле, которое нас интересует», — сказал он. То, что капитан не посчитался на этот раз со строгими правилами, установленными для военных кораблей, поразило нас до крайности. Гражданским лицам категорически запрещалось, за исключением особо важных случаев, подниматься на борт корабля или подплывать близко к нему без разрешения высшего командования. Еще более строгими были эти правила, когда, корабль находился в открытом море. Однако человек в лодке не внушал никаких подозрений. Кроме того, в республике и за ее пределами, к счастью, царили мир и покой. Это происходило два года спустя после конфликта с Перу. Словом, не было никаких причин для тревоги. Следовало лишь позаботиться о том, чтобы незнакомец ни в коем случае не рассмотрел систему защиты корабля, поэтому его встретили у трапа. Вскоре он вскарабкался по нему. Это был старый чоло [1] лет семидесяти, с искалеченной рукой. Весь облик его выдавал в нем старого морского волка, одного из тех, которые так искусно управляют парусами, что никакой шторм им не страшен, никакая непогода; им также ничего не стоит провести большие суда в бухту Гуаякиля среди ее знаменитых мелей, таких же опасных, какими были для Одиссея Сцилла и Харибда. Старик остановился у входа на бакборт. Несколько смущаясь, беспокойно теребя свою панаму, он робко спросил, как ему повидать капитана. «Это я», — сказал капитан.