Наш друг Хосе - Батров Александр (первая книга TXT) 📗

Александр Михайлович Батров

Наш друг Хосе

Наш друг Хосе

Я и маленький Хосе, юнга с испанского парохода «Поллукс», сидим в гавани на тюках хлопка и глядим на парусный трехмачтовый барк, потерявший ветер на рейде Кептауна. Есть что-то грустное во внешности барка, потерявшего ветер: он похож на больную белокрылую птицу.

— Сегодня с утра там свистали в дудку — звали ветер, только ветер где-то загулял, лежит пьяный вверх брюхом… — улыбаясь, говорит юнга.

Он славный мальчишка. У него есть советская звездочка с молотом и серпом, неведомо как попавшая в эти далекие моря. Звездочку Хосе носит на шнурке под рубашкой.

— Иначе сеньор капитан прогонит меня с «Поллукса», — объясняет он. — Меня уже раз хотели прогнать с корабля из-за обезьянки Ниньи. Я ее научил показывать, как чешется Франко… Камарадос, ты знаешь, как моряки на парусниках еще делают ветер?

— Нет, Хосе.

— Заставляют юнгу плясать и кривляться на баке.

— Это сказки, Хосе.

— Да я не верю этому!

— Скажи, мальчик, не влетит ли тебе от капитана? Ты уже целый час со мной.

Но Хосе успокаивает меня:

— Старый кок Санчес сказал: «Хосе, я поработаю за тебя. Иди к советским морякам, пусть будет для тебя праздник».

— Значит, он хороший старик, твой повар?

— Да, камарадос, только он всех боится, он всегда дрожит, а когда на него кричит сеньор капитан, он плачет… Я не могу смотреть, как он плачет, камарадос. Моряк должен быть крепким, как скала!

— А ты разве не плачешь?

— Никогда слеза Хосе не упадет на палубу!

— Вот как…

— Да, камарадос. Сталин велит быть крепким!

— Верно, Хосе.

— Камарадос, я готов умереть, только бы раз увидеть Сталина!

— Сталин не любит, когда умирают его друзья… Не надо умирать, Хосе.

— Нет, нет, камарадос, я бы не умер — я жил бы тогда сто лет!

— Вот это верно, дружок. Сталин — это жизнь!

— Да, жизнь, камарадос! Я знаю, кто такой Сталин. Сталин — это когда победил народ, когда цветет сад, когда много солнца, — это все Сталин!

— Верно, Хосе.

Хосе все больше нравится мне. У него замечательное лицо. Когда Хосе весел — это живая, славная рожица с карими, чуть озорными глазами, а когда он взволнован, лицо у него становится по-девичьи мечтательным и красивым.

Хосе шестнадцать лет. Из этих шестнадцати он четыре года провел на море. Он плавал на испанских и американских кораблях и служил на рыбацкой шхуне в Бискайе. Родина Хосе — большой город-порт Барселона. Там у него сестренка Кончита, которой он посылает все свое жалованье.

— Она хорошая девчонка, камарадос. Будет день — мы возьмем винтовки и наведем на Франко… Но тебе, наверное, не нравится, что я много говорю. Ты думаешь, что твой Хосе болтун?

— Нет, ты не болтун, мой Хосе.

— Нет, не болтун! — сжав кулаки, говорит юнга. — Это твой Хосе поднял на «Генри Раллее» красный флаг, когда там заперли в карцер больного матроса-бельгийца. А что сделал Хосе в прошлом году в Барселоне, когда рулевой Сальвадор Гарсия с «Картахены» лежал в нашем дворе, на чердаке, раненный франкистами в грудь! Ну-ка, скажи, что сделал Хосе?

— Перевязал рану Гарсия?

— Нет, это сделала Кончита, моя сестренка. Так вот, когда Гарсия открыл глаза, он сказал: «Мальчик, достань мне ноле. Если сюда придут псы-франкисты, я дорого продам жизнь. Только клянись мадонной, что ты никому не скажешь обо мне». Я сразу сбежал по лестнице вниз, но на улицу нельзя было выходить: там солдаты искали Гарсия. Только твой Хосе проскочил мимо, как кошка. Я прибежал в Консепсион, к сестре отца, снял со стены кинжал и снова выскочил на улицу… Гарсия дал мне эту звездочку, камарадос. Гарсия жив. Он может сказать словечко о Хосе.

Я крепко жму руку мальчику.

Задумавшись, он глядит на барк с обвисшими парусами и, говорит:

— Я не люблю тишину — она предатель, камарадос…

В воздухе ни малейшего движения, все застыло, все висит. Даже чайки — и те сегодня молчат, изредка вскрикивая, словно жалуясь на неподвижность воды.

— Слушай, камарадос! — вдруг громко говорит Хосе. — Когда ты вернешься на родину, пожалуйста скажи всем советским мальчишкам, что у них есть друг Хосе!

— Обязательно скажу.

— А теперь, камарадос, расскажи мне о России, — просит Хосе.

И он спрашивает меня, как живут у нас дети, те, что носят красные галстуки и поют у костра песни, слова которых светлей огня. Ему нужно все знать: и какого цвета у нас моря, и в какое время плодоносят сады, и какие цветы на полях веселят глаз, и долги ли туманы, и во что одеваются русские камарадос, когда падает русский пушистый дождь…

Все надо знать Хосе.

Попрежнему на рейде Кептауна тишина. Молчат и волна и ветер, и чужое знойное небо, так же как и паруса барка, томится безветрием.

Кептаун — город рабовладельцев. На каждом углу — наглая кричащая роскошь, и тут же рядом — страшная нищета, при виде которой на глаза невольно навертываются злые, гневные слезы.

В порту множество баров. Бары для капитанов, штурманов, гарпунеров и простых матросов. Сейчас они полны: китобойные флотилии «Космос», «Туршаве» и «Балена» не сегодня-завтра уходят на промысел, и моряки пропивают остатки своих денег — кто знает, вернутся ли корабли назад!

На барке снова свистят в дудку. Но ветер молчит. Он не приходит и к вечеру. Огни кораблей причудливыми гирляндами отражаются в воде. С «Поллукса» доносится матросская испанская песня:

Голос сильный, юношеский, знакомый. Это поет Хосе.

Утром он снова со мной. Он весел и улыбается.

— Скажи, Хосе, это ты вчера пел?

— Да, камарадос. — С лица мальчика сходит веселая улыбка. — Эту песню любил мой отец, Антонио. Хочешь, я тебе расскажу о нем?.. Это было за Барселоной, в лесу… Слушай, камарадос…

— Я слушаю, Хосе.

— …Лес пел весну. Ты, наверное, знаешь, что это такое. Кажется — в каждом листике сидит птичий голос, звенит и веселит сердце. А ночью здесь был бой. Мой отец, республиканец, раненный в ногу в этом бою, попал в плен к франкистам.

На другой день их командир, полковник сеньор Перес Уберта, велел привести отца для допроса. Отец стоял и молчал и, может быть, слушал, как поют птицы. И ему, наверное, не хотелось умирать весной. Солдаты, по приказу полковника, привязали отца к дереву и поставили рядом банку с бензином.

«Ну, теперь ты разговоришься! — сказал сеньор Перес Уберта. — Ты сейчас станешь болтливым, как кумушка у колодца».

Но он, видно, плохо знал моего отца, камарадос.

«Несколько слов, и ты спасешь свою жизнь, — снова сказал полковник. — Не стоит молчать: вы все равно проиграли».

Тогда мой отец заговорил:

«Нет, мы не проиграли, ты врешь, сеньор! Это говорю я, Антонио!»

«На что же ты надеешься?» — рассмеялся Перес Уберта.

«Моя надежда — народ Испании, и у меня еще есть сын Хосе!»

Так сказал отец, камарадос. После этих слов его начали бить. Долго били, два часа подряд, но он все молчал. Потом на него вылили бензин из банки…

Хосе умолк и задумался. Мне показалось, что он плачет. Нет, он не плакал, мальчик. Это его глаза наполнились жарким золотым светом. И, быть может, это был отблеск того самого пламени, что когда-то охватило солдата-республиканца…