Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016 - Янов Александр Львович (мир книг .TXT, .FB2) 📗
Как сказал еще один постоянный член клуба, историк из РГГУ Андрей Фирсов: «Изборский клуб-примета военного времени. По сути, это ответ русских интеллектуалов на вызов военного времени». И продолжил: «Нужна новая конфигурация власти, принципиально новая ее организация, новое оргоружие, которое будет крушить оппонентов так, как испанские конкистадоры крушили ацтеков, то есть преимущество на порядок». В дополнительных объяснениях нет нужды: ИДК (издательство изборцев) уже выпустило книгу, которая так и называется — «Новая опричнина». Для тех, кто не в курсе: речь об организации власти, позволяющей тотальную мобилизацию общества для войны не на жизнь, а на смерть.
Предполагается, что изнеженный потребительством и комфортом, а также странным, с точки зрения изборцев, представлением о ценности человеческой жизни Запад ни на какое превращение власти в «оргоружие» неспособен. А Россия способна. В Великой Отечественной войне она это доказала, сокрушив самую могущественную в истории военную машину и добившись великой Победы.
* * *
Два неизвестных портят эту по-своему стройную картину. Во-первых, поскольку для новой опричнины нужен новый Иван Грозный или современное его воплощение, Сталин, то сможет ли Путин стать Сталиным? Во-вторых, захочет ли Россия снова пережить кошмар Отечественной войны в ситуации, когда Отечеству никто не угрожает? Вы бы захотели, читатель?
А теперь слово Иноземцеву.
Глава 14
Владислав Иноземцев
В ГОСТЯХ У ИЗБОРЦЕВ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЭКОНОМИСТА
Итак, может ли Глазьев (и изборцы) выиграть «битву за Путина» — так был поставлен вопрос в предшествующей главе. Несмотря на пышные слова про необходимость «сосредоточиться», «совершить рывок», провести «новую индустриализацию», «стать мостом между Азией и Европой», поверить в это сегодня невозможно. Причин тому масса, и они порождены как очевидными особенностями российской экономики, так и спецификой российской власти.
Если говорить о больших вековых трендах, то два самых важных из них указывают на то, что время «рывков» для России закончилось. Экономика XXI века отличается от экономики первой половины XX (и тем более XIX) столетия угасанием индустриализма и изменением пространственной структуры.
О чем мечтают наши консерваторы? О «новой индустриализации»-о том, чтобы Россия стала мощной страной, опирающейся на собственные силы. Перед ними примеры XIX — начала XX века: Германии, в 1870-1880-х годах опередившей Англию и ставшей крупнейшей экономикой Европы, Америки, предложившей принцип массового конвейерного производства и вышедшей в мировые лидеры в 1910-е годы, да и Советского Союза 1930-х годов, также ставшего мощной индустриальной державой (о социальной цене сталинского «скачка» не говорю). Но что объединяло эти страны?
Две черты: во-первых, в каждой из них за годы «прорыва» число промышленных рабочих выросло более чем вдвое (а иногда и втрое), во-вторых, они опирались на внутренние потребности (экспорт из США в 1900-е годы составлял всего лишь 5 % ВВП). У нас сегодня есть миллионы людей, жаждущих пойти работать у станка? И куда пойдет эта промышленная продукция? Мир нашел ответ на оба вопроса: на первый он ответил технологическим прогрессом, инновационной экономикой и переносом промышленности в «третий мир», на второй — ростом экспорта и интернационализации каждой крупной хозяйственной системы.
Все успешные индустриализации второй половины XX века основывались на заимствованиях технологических новаций и росте промышленного экспорта. Но Россия хочет быть «особой», она окружена врагами, стремится к «импортозамещению». Эти рецепты обанкротились еще в Африке и Латинской Америке в 1970-е годы, и их повторение ничего не даст. Даже Китай строит свой успех на продажах своему «геополитическому сопернику». Америке, промышленных товаров на $480 млрд в год. А Россия, за исключением нефти и газа, экспортировала в 2015 году меньше товаров, чем Дания. И где тут «новая индустриализация»?
Второй момент не менее важен. В XIX веке территория считалась важнейшей ценностью, а промышленные районы концентрировались «в глубине» великих держав. Рур и Ломбардия, Силезия и регион Великих озер, Поволжье и Урал — самые очевидные примеры. Хэлфорд Макиндер, любимый автор изборцев, называл Центральную Азию и внутреннюю Африку «срединными землями», Heartland и подчеркивал: «Кто ими владеет, командует Мировым Островом, а кто контролирует Мировой Остров, тот командует миром». Однако прошло сто лет, и что мы видим? Центральная Азия и внутренняя Африка — регионы самой отчаянной бедности на Земле. Почему? Потому что за сто лет резко изменились технологии транспорта. Сегодня моря не разъединяют страны, а сближают их лучше любых автомобильных и железных дорог. В 2010 году 68 % глобального валового продукта создавалось на территориях, отстоящих от морского побережья менее чем на 100 миль.
Но ведь Россия — это не просто континентальная держава, она стремится (если судить по бредовым дугинским идеям) стать «еще более континентальной». В планах российской власти — создание Евразийского союза, все об этом знают. Но задумываемся ли мы о том, кого собирает Россия вокруг себя и кто бежит от нее? Казахстан, Армения, Белоруссия и Киргизия — ни одна из этих стран не имеет выхода к океанам. В то же время государства Балтии, Украина, Грузия стремятся любыми мерами вырваться из нашей зоны влияния. В очередной раз «собирая земли» вокруг Москвы, мы «закапываемся» в Heartland, сегодня уже не имеющий ценности, — а изборцы все зовут нас «на Юг», требуют развития «нового Шелкового пути», возрождения Транссиба, порождая и утверждая все новые бессмысленные иллюзии, которые еще дорого обойдутся стране.
Эти два тренда означают, что «битва за Путина» не имеет ничего общего со «сражением за будущее». Последнее разворачивается сегодня не в цехах заводов и не на континентальных пространствах, а выглядит совсем иначе.
Экономика XXI века — это экономика «неисчерпаемого богатства» (of the unlimited wealth). Этот термин предложил в начале 1990-х в одноименной книге Пол Пилцер. В мире уже произошла технологическая революция, суть которой заключается не столько в важности инноваций, сколько в том, что ценностью является не массовый продукт, а его оригинал. Пример: можно продать во всем мире сотни миллионов копий программ от MICROSOFT, но это лишь копии — как оригинал, так и способность его совершенствовать остаются у компании-производителя. То же самое относится к лекарствам (которые легко массово производить, но сложно создавать), к средствам мобильной связи, сложному промышленному оборудованию и т. д. Продавая копии, в отличие от продажи нефти, например, вы не теряете своей собственности, но получаете все больше денег. Именно на этом Запад «ушел в отрыв» от остального мира на рубеже столетий.
Сейчас включиться в цепочку создания стоимости можно двумя путями: либо стать «индустриальным придатком» развитого мира (как стали Корея и Китай по отношению к Японии и США или страны Центральной Европы по отношению к ЕС), либо поставлять на этот «праздник жизни» сырье. Мы пока рады последнему варианту, даже не пытаясь подобраться к первому, и идея «опоры на собственные силы» в итоге и приведет к тому, что сырьевой экономикой мы и ограничимся.
Однако все это-некие общие рассуждения о том, какими являются шансы развивающейся (и деиндустриализированной) страны в мире XXI века. Но наши оппоненты прославились в последнее время не столько глобальными теоретическими построениями, сколько рецептами быстрого восстановления и развития российской экономики. Именно с ними они (в разных ипостасях: и как Изборский клуб, и как Столыпинский клуб, и как Московский экономический форум, а в последнее время и как претендующая на новое слово «Партия роста») постоянно лоббируют власти, обещая стране бурный рост, народу — благосостояние, а Кремлю — новые источники бюджетных поступлений.
