Обитель любви - Брискин Жаклин (книги txt) 📗
Он разорвал письмо Амелии и швырнул на пол. Затем достал из ящика бутылку виски «Бурбон», налил себе большой стакан и стал просматривать остальные письма. Изабелла (Бетти) Ботсвик приглашает его на музыкальный вечер, где будут играть на мандолине. Лос-анджелесский атлетический клуб уведомляет, что он задолжал 2 доллара 35 центов — ежемесячный взнос. Бад сам организовал этот клуб с друзьями пять лет назад. Люсетта Вудс приглашала провести с ней праздник.
«Пошла она к черту», — опять подумал он и вдруг вспомнил, что в конверте был еще какой-то листок. Он нашел его и начал читать:
Дорогой мистер Ван Влит!
Мисс Дин попросила, чтобы я переслала ее письмо к вам на проверку ее матери. Но мадам Дин сказала мне, что мисс Дин вообще не разрешается общаться с вами. Я посыпаю письмо напрямую вам, чтобы быть уверенной, что вы его получили. Поступая так, я обманываю доверие моей хозяйки и рискую потерять должность. Но за последние месяцы я поняла, что есть вещи выше доверия хозяев и риска остаться без работы.
Я, естественно, не читала того, что вам написала мисс Дин, но уверена, что она не обмолвилась о своей болезни. Когда мы ехали в поезде в Нью-Йорк, она была очень вялой, редко вставала с места, говорила еще меньше. Словом, была сама не своя. Прибыв в Нью-Йорк, я телеграфировала мадам Дин. Это очень надежный вид связи. Мадам Дин ответила, что океанский воздух пойдет дочери на пользу.
Увы, этого не произошло. Как только «Нормандия» отвалила от пирса, ей сделалось плохо. За сутки жар усилился, порой она впадала в беспамятство. Корабельный хирург решил, что это воспаление мозга, но у меня было другое мнение.
Редкая деликатность, свойственная мисс Дин, не позволяет ей взваливать свои невзгоды на плечи другого человека. Вам, впрочем, хорошо ведомо, как она скучает по полковнику. Но одного вы не знаете: суд с его жестокими разоблачениями стал крестом, который слишком тяжел для нее.
Мадам Дин, стремясь отправить дочь из Лос-Анджелеса по причинам, нам обоим хорошо известным, посчитала необходимым рассказать мисс Дин правду о полковнике и о его отношениях с той женщиной, которая также назвала себя его вдовой. Думаю, что мисс Дин — в сущности, еще дитя — не смогла перенести этих откровений.
Я отклонилась от темы. В море температура у нее не спала. На пятый день она на целые сутки потеряла сознание. Хирург опустил руки. Этот циничный человек, безбожник, вместе со мной преклонил колени, и мы стали просить Всемилостивейшего спасти ее. К концу плавания она пришла в себя. У барона Ламбаля дом неподалеку от Гавра. Туда мы и отправились.
Родственники очень полюбили ее и окружили такой заботой, что я вам и описать не могу. Но сердцем чувствую, что отнюдь не все эти усилия стали причиной ее выздоровления. Просто сам Господь не допустил бы погибели такого необыкновенного и милого создания.
Болезнь постепенно отступила, но она все еще очень слаба. В отличие от других выздоравливающих она не стала ни капризной, ни раздражительной. За последние две недели попросила только перо и бумагу, вот и все. В тот день доктор впервые разрешил ей посидеть за столом столько времени, чтобы она успела написать письмо.
Мистер Ван Влит, я не знаю, что у вас на сердце. Если вы думаете приехать сюда, то я умоляю вас не делать этого. Она должна восстановить не только физические, но и душевные силы, прежде чем принять какое бы то ни было решение. Если же, напротив, вы не желаете продолжить с ней дружеские отношения, я заклинаю вас проявить такое же милосердие, как и Господь. Она такая слабенькая. Письмо от вас, пусть короткое, взбодрит ее.
Надеюсь, что не показалась вам назойливой.
Ваша покорная слуга
Матильда Кеслер
P.S. Если вы захотите написать ей, прошу вас, не упоминайте ни о самом моем послании, ни о его содержании.
При других обстоятельствах Бад только улыбнулся бы в ответ на сентиментальное послание благочестивой старухи. Но улыбки не было на его лице. Стиснув зубы, он поднял с пола обрывки письма Амелии и соединил их на столе. То, что при первом прочтении показалось остроумием школьницы, теперь он воспринимал как мужество. Он заметил, что порой почерк был не таким ровным, у нее дрожала рука. «В ту последнюю встречу она узнала про отца, — подумал он. — Боже мой! Нет, она была не растерянна, а смертельно ранена!» Он вспомнил свои собственные слова: «Уезжай в Париж! В Перу! Куда только пожелаешь!» Ах, Амелия...
Он подошел к окну и несколько минут неподвижно смотрел на дом Динов. В комнате Амелии были задернуты шторы. Их не открывали с тех пор, как она уехала. Он вернулся к столу и стал искать чистый лист бумаги.
Милая!
Во-первых, с чего ты взяла, что меня не обрадует твое письмо? Из-за того, что в нашу последнюю встречу я ударил тебя? Считай это дружеской услугой. Я тогда подумал, что до тех пор тебя в жизни никто никогда пальцем не тронул. Так что я преподал тебе первый урок.
Судя по твоему письму, ты попала в настоящую тихую гавань. Красивые кузены и кузины, толстые и веселые тетушка и дядюшка и мадемуазель Кеслер, которая кормит тебя взбитыми сливками. Неудивительно, что ты предпочитаешь Францию Лос-Анджелесу.
Что еще сказать? Ах, да! Как я скучаю по человеку, который вертел мной по своему желанию, и... — В этом месте он отложил перо и взял карандаш. — Перо сломалось. Пытаясь быть остроумным, я излишне нажимал на него. Я никогда в жизни не писал писем. Только Три-Вэ. Все, что мне нужно для жизни, есть в Лос-Анджелесе. Кроме него и тебя.
Амелия, с тех пор, как ты уехала, я обезумел. У меня не осталось друзей. Я поссорился с Олли Грантом из-за того, что он заговорил о процессе. Он был моим лучшим другом с двухлетнего возраста, но я послал его в нокаут и получил от этого удовольствие. Я не хотел бить тебя. Напротив, милая, я хотел помочь тебе, защитить тебя. Но ты причинила мне боль. Мне нужно было дать сдачи. Я плохой человек. Ты же знаешь: мне всегда нужно победить, последнее слово должно остаться за мной. Я проиграл и так много потерял! Я потерял тебя! Ты так мне дорога. Очень дорога. Никогда не думал, что какая-нибудь женщина способна занять такое место в моей жизни. Я думаю, что это любовь. Как правило, хитростью я добиваюсь от людей того, что мне хочется. Но есть в мире два человека, над которыми я не властен. Это ты и я сам.
Помнишь, как-то я рассказывал тебе, что в старину каждый вечер вся семья, прихлебатели и индейцы выстраивались в sala в очередь, чтобы поцеловать аметистовый перстень на руке моего деда. Тогда ты целовала мой палец без всякого перстня. На дворе было холодно и ветрено, мы укрылись одеялами, Я многое помню. Маленькую родинку на твоем левом плече. Твой запах, напоминающий аромат цветущего сахарного тростника. Хрупкость и красоту твоего тела. Я помню блеск твоих глаз, когда я рассказывал тебе о старом владельце гасиенды. Я помню, чем мы занимались до и после. Но я хочу вернуть только одно мгновение. Я бы все отдал за то, чтобы вновь оказаться в Паловерде под одеялом. Сухая виноградная лоза стучит в окно, и ты целуешь мой палец...
Вот, написал письмо. Даже не перечитал его. Оно, наверно, бессвязное, но в нем именно то, что я чувствую.
Он не подписался.
Бад!
Сегодня пришло два письма. Одно от тебя, другое от мамы. Она разрешила нам переписываться. Но поставила условия. Каждый из нас может писать только одно письмо в неделю. Эти письма должно читать перед отправлением третье лицо. Надеюсь, ты согласишься на это, потому что, во-первых, она моя мать и, во-вторых, я очень хочу получать твои письма, очень, очень хочу!
Этим третьим лицом будет мадемуазель Кеслер. Ей нельзя было передавать мне твое письмо невскрытым, но она пошла против правил. Бад, я не стыжусь наших свиданий в Паловерде, но мы не можем обсуждать эту тему в письмах. Этим мы только поставим в неловкое положение мадемуазель Кеслер, и она будет вынуждена не передавать письмо адресату, возвратить его. Иначе она потеряет должность, и в этом буду виновата я.
Я немного приболела, и мне отрезали волосы. Теперь я похожа на мальчишку. Если ты постараешься это себе представить, возможно, твое следующее письмо будет сдержаннее.
