Табельный выстрел - Рясной Илья (читать книги txt) 📗
Глава 26
— Привет, Надюх. Сколько лет, сколько зим, — Любаня чмокнула подругу в щечку.
Крыльцо жалобно скрипнуло под ногой гостьи — того и гляди развалится под весом.
— Заходи, — кивнула полноватая, со вторым подбородком, высокая Надя. Несмотря на сильно округлившиеся в последние годы телеса и периодическое пристрастие к спиртному, она не потеряла еще своей привлекательности для особей мужского пола.
Вскоре женщины уже пили чай в небольшой кухне, достаточно скудно обставленной, как, впрочем, и весь этот частный дом, давно просящий ремонта. Но хозяевам было не до него. Глава семьи, слесарь-сантехник из ЖЭКа, обслуживавшего новые дома, угодил в жестокий плен к зеленому змию. Этому способствовали подношения благодарных жильцов — благо с сантехникой проблемы были всегда, а Васютка дело свое знал хорошо. Надюха исправно пилила мужа за пристрастие к алкоголю и пропитые зарплаты, но сама была не против иногда опрокинуть рюмку-другую, а порой и поболе, хотя обычно знала свою дозу и не слишком перебирала.
Дом ветшал, доски гнили, забор покосился — в общем, разруха. Иногда Надя заставляла мужа что-то там прибить и отремонтировать, на что тот соглашался с большой неохотой. Впрочем, она особо и не настаивала. Все равно через год-другой эти домишки, чахлые палисадники, заборы перемелют хищные жвала экскаваторов, и на этом месте вознесутся ввысь однотипные дома с горячей водой, газом и всеми удобствами. Так что жить им скоро в благоустроенной квартире… Новая квартира у нее сиять будет — во всяком случае, Надя была в этом искренне уверена. И вернет она тогда из деревни от матери сынулю своего — а то бабка внука отдавать не хочет, чтобы не рос, как она говорит, в грязи да пьянстве.
— Подруга, можешь отрез достать кримпленовый? Такой вот, — Люба вытащила из сумки кусочек фиолетовой материи. — Ни в одном магазине найти не могу. А у меня одной мадаме капризной понадобилось именно такое платье.
— Кримплен, сама знаешь, какой дефицит, — важно произнесла Надя.
Действительно, этот недавно появившийся синтетический материал, который не выгорает, не линяет, пользовался ажиотажным спросом и был в постоянном дефиците. Впрочем, спросом пользовалась вся синтетика — это был результат научно-технического прогресса. Красивые яркие ткани заменяли казавшийся теперь уже тусклым и устаревшим ситец, шелк и хлопчатобумажные изделия. Искусственные меха считались куда более модными и шикарными, чем натуральные. По миру и стране победно шагала химия — химические завивки в парикмахерских, химчистки, пластмассовая мебель, нейлон и полиэтилен. Этот процесс не остановишь.
— Ну, подруга, я тебе сверху заплачу, — заверила Люба. — Как обычно и даже чуть поболе.
— Посмотрю, — подобрела Надя. — Должно что-то на складе заваляться.
— Вот за что люблю я ваши склады — там постоянно что-то заваливается. Наверное, и царскую корону можно при желании найти.
— Корону не корону, но всегда что-то есть, чего нигде нет, — довольно хохотнула Надька.
— А я тут нам винца притащила, — жестом заправского фокусника Люба извлекла из своей модной сумки затерявшуюся в ее недрах бутылку двадцатиградусного «Хереса Донского», который она приобрела в магазине в центре города.
— А что? — Глаза Нади жадно блеснули. — За встречу. Сколько не виделись?
— Да уж два месяца, — звякнули стаканы. — Но теперь будем видеться куда чаще.
— А что, заходи, всегда рада.
Женщины выпили. Пьяно раскраснелись.
Надя стала расписывать, как она заживет в новой квартире, которую вроде по генеральному плану застройки сдадут в будущем году:
— Представляешь. Поднимаешься в лифте.
— Если с лифтом будет. А то все больше без них.
— С лифтом. Заходишь в квартиру. Запираешься. И никакие морды тебе за забор не глядят. Никаких соседей. Все так чинно. Тихо.
— А чего соседи, донимают тебя?
— Анонимки пишут. Участковый приходил, интересовался, чего это мы тут пьянствуем, предупреждение вынес. И не разобрался ведь, гад. Пьянствует только Васютка. А я, наоборот, с ним борюсь.
— А у тебя рядом вроде еще эти живут… Знала их когда-то… Братья, как их…
— Калюжные. Ну, чисто аспиды. Васютка со старшим в одном классе учился. До ремесленного училища. От них никогда никому покоя не было. На всех злые, в любой драке зачинщики, притом так, чтобы втроем на одного. Ни одна гадость без них не обходилась. И все их с детства к каким-то ворюгам взрослым тянуло, в какие-то притоны. С тринадцати лет с финками ходили. А как в тюрьму старшой Толян загремел, такой вернулся… Ну такой гордый, как будто в космос слетал, а не в Магадан.
— Да, тюрьма мозги выворачивает, — со знанием дела произнесла Люба, подумав про себя с неожиданным презрением к подруге: «Это тебе, овца, всю жизнь на привязи быть. А тюрьма душе свободу дает».
— Ну, у тебя-то мозги не вывернула. А у Калюжных мозгов никогда и не было. Толком нигде не работают. Или болеют, или их выгоняют, на другую работу устраиваются. Но бухать им все время надо. Раньше постоянно пьянки там, всякие мутные личности возникали. И вечно какие-то девки, вечно драки.
— Подраться и по бабам. Мужики, они все такие, — кивнула Люба.
— Да таких мало… Старший вообще с головой не дружит. Мне кажется, запросто убить может, столько злобы у него… А жадные-е-е, боже ж ты мой. За рубь гадюку оближут… И ведь вольготно оглоеды живут. Маманю к сестре в деревню уже три года спровадили. А недавно от младшего уж и жена вместе с дитем сбежала.
— Значит, гордые они. А чем гордятся?
— Все вокруг, мол, быдло неотесанное. А они уголовники — это типа дворян в старые времена. Мол, бояться их теперь все должны. Васютку моего иначе как фраером гнутым не величают — что это за слово такое поганое?
— Ну, значит, не из блатных.
— Точно, он не из блатных… А год назад Петровича с пятого дома, который что-то поперек сказал, старшой обещал пописать, как дохлую курицу… Пописать — это чего?
— Это порезать…
— А… Вот новую квартиру получу и не буду все эти хари надоевшие видеть.
— Так они рядом квартиры получат.
— Надеюсь, в разных домах. А в новостройке другой дом — это другой остров… Так слушай, в последние недели оглоеды вообще загордились. На всех — ноль внимания. Только водку жрут — непонятно, на какие шиши.
Подруги допили вино.
— Я к тебе на днях загляну, Надюх, — сказала Люба, поднимаясь.
— Всегда рады… Но ты вот послушай… — решила открыть очередную тему Надя, от выпитого ставшая словоохотливой. Но у Любы мысли были заняты уже другим. И мысли эти были невеселые…
Люба цокала каблучками по асфальту, идя мимо деревянных домов и бараков к автобусной остановке, не обращая внимания ни на что вокруг.
Весь этот разговор поставил перед ней массу вопросов. Прежде всего ее интересовало, что связывает Грека и необузданных братьев Калюжных. Наверняка какие-то общие дела или наворотили уже, или собираются. А если Грек соберется дела делать, то они будут у всех на слуху. И мокруха будет — наверняка. Мокруха…
Мысли ее забились еще сильнее. Вспомнила и золотишко это. И тягостный разговор с Греком…
И снизошло вдруг ясное понимание — будто свет в коридоре включили, и стало понятно, где какая мебель стоит и какие обои на стенах.
А ведь точно! Убийство это на Крылова, по которому весь город тягают. Из-за которого к ней участковый приходил и малины все понакрывали. Грек клялся-божился, что не его это дело. Так ему соврать, что комсомольцу лоб перекрестить крестным знамением.
Она восстановила в уме тот разговор. Точно, ведь врал он, гангрена! А она, дура, уши распустила и поверила. Кому поверила? Греку?
Он всех убил. Вместе с этими братьями. И сережки эти, которые он ей отдать не захотел. Наверняка с того дома…
Какое-то смешанное чувство восхищения и омерзения нахлынуло на Любу. На Крылова вроде шесть человек было. И девочка маленькая. Они и ее…
— Вот же ирод, — прошептала она.
