Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
За полтора года пребывания в артиллерийском полку я всего один раз был в санбате, где молодая врач-стоматолог удалила у меня зуб, и два раза в санроте мне делали переливания крови в связи с обострением фурункулеза. Другие ребята из нашей батареи пользовались услугами медиков не чаще. Одна из главных причин редкого посещения врачей, даже при обычных заболеваниях, чаще всего объяснялась тем, что они, как правило, размещались в нескольких километрах от батареи и для похода туда требовалось довольно много времени. Наиболее просто вопрос решался, когда полк находился вблизи от санбата.
Раз в два-три месяца наш полк отправляли на отдых. Как правило, это было заранее подготовленное место, на котором размещались бытовые помещения, хозяйственные службы со специальным оборудованием, ремонтные мастерские, медицинские части и подразделения, баня, столовые, в которых нас кормили во время ремонта полевых кухонь, помещения для занятий, библиотека и другие.
Во время такого отдыха постоянно шли занятия по строевой, политической и артиллерийской подготовке, приводили в порядок наше тело, душу и оружие. На очередном отдыхе уже в Польше у нас даже родился свой лозунг: «Вперед на Запад! Впереди женщины и вино, а позади подъем и строевая». Насчет женщин и вина было некоторое преувеличение, а насчет подъема и строевой – истинная правда.
Вот и получалось, что, находясь на боевых позициях и даже на отдыхе, солдаты-артиллеристы практически совсем не имели свободного времени, и называть их лодырями было никак нельзя.
Наказания за преступления и проступки
В нашем полку не было шпионов и диверсантов. По крайней мере, мы ничего такого не слышали. Не было и злостных дезертиров. Однако случаи, когда тот или иной бравый солдат исчезал на несколько часов в поисках самогона, оставался на ночь у какой-нибудь деревенской красавицы или просто допускал грубые нарушения дисциплины, конечно же были. И виновного обычно наказывали. Иногда серьезно, а иногда и не очень.
В обязанности старшины дивизиона входила раздача денежного довольствия солдатам и сержантам. Сумма ежемесячных выплат была ничтожно мала: от 5 до 15 рублей, и практически она никого не интересовала. Этим и воспользовался старшина первого дивизиона Пушков. Принося очередной раз деньги, он каждого просил расписаться в двух местах – в официальной ведомости и в ведомости пожертвований на «танковую колонну». Разумеется, мифическую. Таким образом, он ежемесячно приобретал довольно крупную сумму, а его частые пьянки многим были известны. И вот как-то раз, когда нашу часть отвели в тыл на очередной отдых, командир полка перед строем сорвал с него погоны и на три месяца отправил в штрафную роту.
Рассказывали, что там он несколько раз успешно ходил в разведку, а однажды привел в штаб языка, который двигался на карачках, а на его спине был привязан патефон, играющий веселую музыку.
Через некоторое время после выполнения очередного боевого задания Пушкова помиловали, и он досрочно вернулся в часть. Наказание закончилось благополучно.
Старший сержант Юргин любил хороший инструмент. В его расчете всегда были лучшие на батарее лопаты, остро заточенные топоры, хорошо разведенная пила. К нему часто обращались ординарцы, когда надо было нарубить дров для отопления офицерской землянки или сделать какую-либо другую хозяйственную работу. Однажды ординарец Малахова не вернул командиру орудия топор, который потеряли при переезде с одной позиции на другую. А через несколько дней Малахову понадобилась пила и он снова направил за ней ординарца. Однако Юргин отказал:
– Верни топор, тогда получишь пилу.
Ординарец ушел ни с чем, но вскоре вернулся.
– Товарищ старший сержант, – обратился он по уставу к командиру орудия, – младший лейтенант приказал вам выдать мне пилу.
– Пошел к… матери! И передай Малахову, что, пока вы не вернете топор, я ничего вам не дам.
Через несколько минут у землянки четвертого расчета появился Малахов. Юргин спокойно подтачивал ножиком березовое топорище для нового топора.
– Старший сержант Юргин, ко мне, – скомандовал младший лейтенант.
– Чего еще? – поднимаясь, огрызнулся командир орудия.
– Немедленно дайте мне пилу.
– Верните топор и получите пилу.
– Я приказываю дать мне пилу.
Юргин схватил пилу, рывком сложил ее так, что раздался хруст ломающегося металла, и бросил к ногам командира взвода две половинки:
– На. Возьми, сука.
По рапорту командира взвода за невыполнение приказа Юргина разжаловали в рядовые и на три месяца направили в штрафную роту.
В дивизионе Юргин пользовался хорошей репутацией, и, хотя отменить наказание никто не мог, ему все сочувствовали. А вот Малахова никто не любил, в том числе и командиры других подразделений. И этот случай не был забыт. Малахов не получил очередного звания и имел минимальное число наград.
В штрафной роте Юргина назначили командиром 120-миллиметрового миномета. Рота, в которой он оказался, размещалась недалеко от нашей батареи, и я несколько раз навещал своего друга и приносил ему письма, все еще приходившие по старому адресу. Штрафники во время форсирования реки Друть и освобождения города Рогачев находились в первых рядах наступающих. За проявленное мужество и успехи в боевых действиях военнослужащих, оставшихся в строю, освободили от наказания и разрешили вернуться в свои части. Но Алик возвращаться в нашу батарею отказался и добровольно остался минометчиком в пехоте. По его мнению, тамошние командиры были значительно лучше. Спустя пару недель, в боях за Бобруйск, он был тяжело ранен и эвакуирован в тыловой госпиталь. А после выхода из него получил инвалидность и палку, на которую опирался до конца своей жизни. Наказание за небольшой проступок оказалось достаточно серьезным. Но бывало и значительно хуже.
Помощник командира взвода управления из соседнего полка сержант Волков был известен в бригаде своей смелостью и отвагой. Много раз он ходил в разведку и приводил языков. Однажды вдвоем с другим разведчиком они перенесли через линию фронта тяжелораненого командира. Несколько месяцев сам командовал взводом. Через год после прибытия в нашу бригаду имел уже несколько орденов и медаль «За отвагу». Начальство его ценило как хорошего разведчика, а подчиненные и товарищи любили за веселый нрав.
Все началось, когда на место раненого командира прислали молодого лейтенанта. Первым делом он взялся за наведение порядка. Требовал, чтобы ему при встрече отдавали честь (на передовой это правило практически не соблюдали). Команды отдавал только по уставу. Не допускал возражений, тем более обсуждения своих приказов. В свободное от выполнения боевых заданий время проводил с разведчиками учения, в том числе по строевой подготовке, что особенно всех раздражало.
Пожалуй, труднее других приходилось помкомвзвода Волкову. Он пытался по-дружески поговорить с лейтенантом, но тот не принял предложения подчиненного. Словом, обстановка с каждым днем накалялась.
Однажды при разборе неудачной операции, руководимой командиром взвода, Волков в присутствии начальника штаба полка и всех разведчиков прямо обвинил лейтенанта в неумелых действиях. Это уже было похоже на вызов. И вскоре наступила развязка.
После ночного дежурства на НП Волков вернулся в свою землянку и завалился спать. Однако вскоре дневальный разбудил его и передал приказ выходить на занятия. Помкомвзвода пробурчал, что он после дежурства, и повернулся на другой бок. Но спать больше не пришлось. В землянку ввалился лейтенант и громким голосом скомандовал:
– Сержант, немедленно приведите себя в порядок и становитесь в строй.
Волков приподнялся на локте и злыми глазами уставился на командира. Всем своим видом он показывал, что в строй не встанет. Взводный в ярости схватил сержанта за гимнастерку и рванул его с такой силой, что тот не удержался и слетел с нар. Видевший все это дневальный потом рассказывал, что Волков встал, внешне спокойно достал из-под шинели, служившей ему подушкой, пистолет, и в упор выстрелил в лейтенанта.
