Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
– Да я вроде еще не готов, и комсомольский стаж маловат.
– Ничего, ничего, – успокоил парторг, – ждать нам долго нельзя. И с рекомендующими я уже договорился. Вот, бери бумагу и пиши заявление.
Пока я устраивал рабочее место и писал, Лубянов беседовал с солдатами и записывал в тетрадку их просьбы. По ним он составлял официальные письма и направлял их на родину, а потом всегда радовался, если они помогали решить какие-либо бытовые вопросы.
Приняли меня в кандидаты в члены ВКП(б) через два дня. Члены партбюро дивизиона задали пару обычных вопросов, и все было решено за десять минут. Я никогда не забывал про своих родителей. Поэтому буквально через несколько дней после окончания войны честно рассказал о них начальнику парткомиссии бригады. Тот внимательно выслушал, слегка пожурил и попросил все изложить в письменном виде. Примерно через месяц парткомиссия объявила мне выговор.
По фронтовым правилам прием из кандидатов в члены партии должен был состояться через три месяца. Однако произошла осечка.
Еще при отправке на фронт всему личному составу нашей части были выданы противогазы. Никто их, конечно, не носил, да и никто не требовал этого. В нашем расчете они были забиты в ящик из-под снарядов и спокойно там ржавели. Потом вместо старшины химинструктором в дивизион прислали молодого младшего лейтенанта, только что окончившего химическое училище. Новый «химик» прежде всего потребовал достать противогазы, почистить их и постоянно носить. Разумеется, эта команда была встречена в штыки. Во-первых, газами и не пахло, а во-вторых, таскать на себе давно проржавевший противогаз было просто бессмысленно. И вот после очередной стычки с химинструктором я своими руками подложил ящик с противогазами под колеса «Студебекера», когда он пятился задом, чтобы подцепить орудие. Может быть, все и прошло тихо, если бы я не поделился «опытом» с другими командирами расчетов. Дело приобрело огласку, химинструктор пожаловался замполиту дивизиона, мне объявили выговор, и прием в партию был отложен на два месяца.
Многие наши офицеры носили модные узконосые хромовые сапоги. А шил их солдат из моего расчета. Франтоватый младший лейтенант из соседней батареи попросил меня прислать к нему сапожника. Я не возражал, но предупредил, что солдат сейчас занят и сможет приступить к работе только через пару дней. Младший лейтенант воспринял это как обиду, начал ругаться, а потом ударил меня. Разумеется, я в долгу не остался. Нас растащили.
Поступок офицера обсуждали на парткомиссии бригады, и ее решение я не знаю, а мои действия рассматривали на партбюро дивизиона. Замполит и еще один член партбюро настаивали на вынесении стро гого выговора с занесением в учетную карточку, а за выговор без занесения в карточку выступили парторг Лубянов, наводчик Гарош и… я, недавно избранный в партбюро вместо погибшего товарища. Прошло предложение большинства.
Заместитель командира дивизиона по политчасти капитан Плющ оставался в одном и том же звании почти полтора года. Звезду майора он получил лишь незадолго до окончания войны.
Его главная работа заключалась в чтении солдатам газет, проведении политбесед и разборе различных мелких инцидентов, которые он часто превращал в значительные события.
Был он великим путаником. В первое время ему еще поручали кое-какие задания, но, убедившись в его бестолковости, командир дивизиона махнул рукой, и он, как говорят крестьяне, оказался на беспривязном содержании. В боевые дела капитан не вмешивался, а политвоспитанием личного состава в меру своих сил занимался добросовестно. А еще он был трусоват и при первом же выстреле наших орудий или пушек противника немедленно исчезал в своей землянке-блиндаже. И это вызывало насмешки солдат.
Иногда, чтобы развлечься, ночью часовой бросал на землянку замполита одну-две гранаты, а утром в его присутствии все, дружно давясь от смеха, обсуждали ночной «обстрел». Капитан, наверное, так до конца и не понял всего. Прекратил эти шутки парторг Лубянов, который пристыдил шутников и запретил подобные забавы.
Перед очередной подпиской на государственный заем капитан Плющ вызвал сержанта Дурыкина и предложил ему выступить на митинге. Денежное довольствие сержантов на фронте составляло 10–20 рублей в месяц, а у солдат еще меньше. Приобрести на эти деньги что-нибудь полезное было невозможно, а копить их большинство не хотело. Офицеры же получали гораздо большие суммы, часть которых переводили семьям. Когда объявляли подписку, солдаты и сержанты, как правило, подписывались на все причитающиеся им деньги за десять месяцев, а офицеры – на один-два месячных оклада.
На митинге сержант сказал несколько слов о важности займа, а потом, обращаясь к замполиту, произнес:
– Я подписываюсь на 1000 процентов своего денежного довольствия и призываю всех и лично вас, товарищ капитан, последовать моему примеру.
Все присутствующие заулыбались, а сержанту это не прошло даром. Капитан Плющ переговорил с начальником штаба, и Дурыкин был исключен из очередного списка награждаемых.
Вскоре после первой встречи с союзниками замполит решил раскрыть солдатам истинный облик американцев. Он говорил примерно следующее:
– Вот, посмотрите, перед вами стоит американский солдат. На поясе у него фляжка с ромом, в кармане плитка шоколада, а в голове – только женщины…
У нас, советских солдат, не было ни фляжки с ромом, ни шоколада в кармане, а что касается женщин… О них мы только мечтали.
Фронтовые будни
Во время войны от солдат иногда можно было услышать старую поговорку: «Голод не тетка». Чаще всего связано это было с перебоями в питании, а иногда и его низким качеством. Вообще-то кормили нас удовлетворительно, и от голода никто не умирал. Но случаи, когда регулярность поставок продуктов нарушалась, бывали. И не так уж редко. В большей степени это зависело от специфики воинской части, эффективности работы ПФС (продовольственно-фуражного снабжения) и организационных способностей старшины.
Наш полк, находясь в составе дивизии резерва главного командования (РГК), постоянно перебрасывали с одного участка фронта на другой. За первые месяцы фронтовой жизни зимой мы беспрерывно колесили по Гомельщине, поддерживая то одно, то другое соединение, и прошли от реки Сож города Жлобин, Речица, Гомель до Пропойска (ныне Славгород), форсировали реки Днепр, Друть и Березину, участвовали в операции «Багратион» и освобождали города Бобруйск, Пружаны и Брест-Литовск.
Были случаи, когда позиции приходилось менять дважды в сутки. А иногда не хватало времени даже на строительство окопов. Моя первая фронтовая зима не была лютой, но померзнуть все-таки пришлось. Да и питание не было стабильным. Случалось, что в одной армии, которую мы поддерживали, нас снимали с довольствия, а в другой не сразу ставили. Тогда по нескольку дней солдаты вообще не получали официального пайка. Потом к этому приспособились.
Старший сержант Юргин, например, имея за плечами огромный чебаркульский опыт, всегда старался сблизиться с кем-нибудь из располагавшегося неподалеку пехотного обоза и нередко, возвращаясь из гостей, прихватывал с собой буханку хлеба или пару банок американской тушенки.
Наш повар не блистал кулинарным искусством и разнообразием нас не баловал. Чаще всего он готовил одно блюдо – нечто вроде каши с тушенкой. Утром – погуще, в обед – пожиже. Утром – плоский котелок на троих, в обед – на двоих. Кроме того, мы получали буханку хлеба в день на троих и несколько кусков сахара. Иногда вместо горячего нам давали сухой паек – 500-граммовую банку тушенки на четырех человек, хлеб и сахар. В общем, жить было можно, да и помимо официального пайка расчеты доставали что-нибудь съестное.
В холодное время года это чаще всего были убитые лошади. Специалистом по разделке конских туш был наводчик Гарош. Как только кто-нибудь сообщал, что видел убитую лошадь, Гарош брал топор и через некоторое время возвращался с ведром, полным красного мяса. Его сначала промывали от крови, а затем варили, слегка прикрыв водой, на небольшом огне. Поскольку на передовой никто запасов не делал, ведро мяса пять-шесть человек съедали в один присест. А после этого наступало благодушное настроение и большинство солдат, покурив, заваливалось спать.
