Ангелы уходят не прощаясь - Лихачев Виктор (книги онлайн полные версии txt) 📗
— А разве нет?
— А по мне — просто несчастный. Это же надо — жить с таким страхом в душе, что приходится бояться даже случайных путников.
— Но если следовать вашей логики, — не унимался мужчина, — вы для него не были случайным странником.
— Совершенно верно. Как и он мне, так и я ему был для чего-то послан. Поэтому мне искренне жаль его: судьбу человека определяют его поступки. Так я думаю… Но сейчас позвольте мне докончить свою предыдущую мысль. Однажды я вместо всех этих рассуждений взял да и рассказал об одной семье, с которой Господь свел меня во время моего пути. Расскажу и вам. Было это в 1995 году. Шел я по Воронежской области. Места там в основном степные, но попадаются и довольно приличные лесные массивы. Один назывался довольно своеобразно — Хренов лес. Вот в нем-то я и оказался однажды поздним вечером. Дорога безлюдная, до ближайшего населенного пункта еще идти и идти. И вдруг вижу — чуть в стороне от дороги поляна, а на ней огонек горит. Странный такой огонек: на костер не похож, на фонарь тоже. Но если огонек — значит, люди. А где люди — там ночлег, думаю я и иду на огонек. Подхожу ближе, а передо мной то ли дом, то ли сарай. Нет, вроде дом, только крыши нет, а вместо нее что-то постелено — солома, доски… В одном окошке свет от керосиновой лампы — электричества, понятно, нет. Стучусь. Выходит молодой человек, мой ровесник. Извините, говорю, что беспокою. Путник я, заплутал немного. Может, приютите на одну ночь?
А он так обрадовался, будто я его друг или родственник. Зачем извиняетесь, спрашивает. Сейчас чайку организуем. Только мои девчонки спать укладываются, давайте мы пока у дома на скамеечке посидим, пообщаемся. А то мы редко людей видим.
Стали разговаривать. Оказалось — семья переселенцев. Родились и выросли в Киргизии, считали ее своей родиной. Но наступили девяностые годы. На своей шкуре — это были дословные слова Александра, моего нового знакомого, узнали, что такое национализм. Последней каплей стало известие, что для поступления в институт необходимо сдавать экзамены на киргизском языке. А они, всю свою жизнь прожив во Фрунзе, умудрялись обходиться русским языком. Александр и Ольга, его жена, решили, что без высшего образования их дети, Олеся и Ирочка, не должны остаться. Выход был только один — перебираться на историческую родину, в Россию. Так они и сделали, оставив во Фрунзе практически все, включая квартиру. Только родина их, увы, не ждала. Денег хватило на то, чтобы купить вот этот домишко, да старенькую «шестерку», — Олеся пошла в десятый класс, а до ближайшей школы десять километров. Через два месяца пойдет в первый класс Ирочка. Так что без машины просто нельзя. А вот работы Александру найти не удалось. Попробовали ходить по кабинетам в поисках каких-нибудь субсидий, но чиновники говорили прямо в лицо, не стесняясь: «А кто вас ждал здесь? Своим помочь не можем, а тут вы»…
Чтобы прокормить семью, Александр готов был браться за все, что угодно. И вот однажды подъезжают к их дому крутые ребята на крутой машине. Вышли, посмотрели вокруг: «Слушай, мужик, а у тебя здесь красота. Озерцо какое замечательное. Не хочешь в бизнесе поучаствовать? Мы тебе гусей и уток привезем, для них здесь раздолье, а приход будем пополам делить». Александр был счастлив, тем более никакой работы он не боялся. На последние деньги купил колючей проволоки, обнес ею озеро, туда запустили птицу. Откуда ему, городскому жителю, было знать, что для обитающих в Хреновом лесу лисиц и хорьков его колючая проволока не преграда? А сарая он не успел построить… Теперь Александр в долгах как в шелках, — я почти слово в слово повторил его рассказ. Но, чувствовалось, что духом этот человек не пал. Мы сидели в двух шагах от этого злосчастного озера, вокруг грозно темнела стена леса, а над головой сияли огромные звезды. Кричала ночная птица, я устал и очень хотел спать, но перебивать Александра не решился: кто знает, может человек впервые за долгое время перед кем-то облегчает душу? Он курил, рассказывал о своем горьком житье-бытье, а я думал: вот вековой лес вокруг, вечные и недостижимые звезды над головой, а вот — маленький человек, никому с его близкими не нужный — ни государству, ни людям, ни вот этому лесу и звездам. Что я могу сделать для него, для Олеси и маленькой Иришки? Ничего. Только пожалеть их. А что пользы им от моей жалости?
Утром я проснулся от знакомого с детства замечательного запаха. Пахло домашними блинами. Спал я на русской печи, открываю глаза и вижу следующую картину: земляной пол, посередине единственной комнаты — стол, на столе возвышается золотистая гора блинов. Ирочка спит рядом со мной, а все остальные члены семьи хлопочут вокруг стола. Ольга, не жалея, поливает каждый новый блин маслом, посыпает песком. Пока я все это созерцал, проснулась и младшая дочь Лебедевых. Похоже, Ира была в самом настоящем шоке. Она, не моргая, смотрела на эту гору блинов, а потом закричала:
— Папа! Мама! Вы что, с ума сошли?
— Ты что кричишь, дочка? Человека разбудишь, — спокойно ответил ей отец. Мне вообще показалось, что он не способен никогда повышать голос.
— Я уже проснулся, — отвечаю. — Все нормально.
— Да что ж тут нормального, — Ирочка удивленно уставилась на меня: ложилась она спать одна, а проснулась — рядом чужой дядька лежит. — Они с ума сошли!
— Что ты такое говоришь? — Ольга укоризненно посмотрела на дочь.
— А то и говорю, — пищала взлохмаченная кроха, — вы мне блинчики обещали на день рождения испечь. Обещали? А разве сегодня мой день рождения?
Меня как кипятком окатили. К горлу подкатил комок. Я все понял. Бедность в семье была такая, что любимое блюдо ребенка эти люди могли позволить приготовить себе только по большим праздникам. Я сразу представил, как они копили и берегли муку, масло, сахар. И вот приходит совершенно чужой человек, приходит, чтобы переночевав одну ночь, уйти отсюда навсегда. А они…
— Слушайте, ребята, — говорю им, — у меня нет проблем с деньгами, через два часа я буду в Боброве, там спокойно поем — всего, чего захочу. А вы сделайте себе праздник. Порадуйте детей, а я… Я не буду есть блины.
Пока этот спич произносился, мои хозяева как-то посмурнели. Ольга смущенно теребит фартук, а Александр… Посмотрел он на меня и говорит:
— Жаль.
— Да чего вам жаль, — не унимаюсь я, — детям больше достанется.
— Жаль, — повторяет он, собаке все это отдавать.
— Зачем же собаке?
— И вправду не понимаете?
— Не понимаю.
— Арсений, вы первый гость в нашем доме. Праздник нам принесли. Да, разносолов у нас нет. Да, бедные мы, сами все видите, — и он показал рукой на комнату, — но эти блины они… они от всего сердца. Разве вы поступили бы не так?
…Мы долго и шумно пировали. Я рассказывал самые забавные случаи, что происходили со мной во время странствий. Ирочка опять пищала, на этот раз от удовольствия. Олеся смотрела на меня восторженными глазами. Ольга постоянно заботилась о том, чтобы моя тарелка не была пуста.
А потом мы долго прощались. Вся семья вышла проводить меня. До большака мне нужно было идти полевой тропинкой, я оборачивался, а они все стояли и махали руками мне вслед. Я тоже махал: «Ребята, идите домой», а они все стояли.
Много лет прошло с тех пор. Не знаю, что стало с ними, Александром, Ольгой, Олесей, Ирочкой Лебедевыми. Я совсем не случайно называю вам их имена и фамилию. Они — настоящие. И в своей книге, а я написал о них, ибо это то единственное, что мог сделать, не стал ничего менять, хотя обычно фамилии для своих героев придумываю новые. И с тех пор для меня Россия — это Лебедевы.
Писатель хотел сказать что-то еще, но вдруг замолчал, только досадливо махнул рукой. Воспоминания всколыхнули сердце, ему действительно стало досадно от того, что опять не хватило тех — самых нужных, самых пронзительных — слов. В зале стояла мертвая тишина. Арсений поднял голову и вновь встретился глазами с незнакомцем. Писатель даже вздрогнул. Теперь на него глядели глаза человека! Исчезла ухмылка, погас звериный блеск в зрачках. Более того, Покровский был готов поклясться, что увидел капельку влаги в этих глазах. Незнакомец тоже вздрогнул. Показалось, что он даже засмущался. Быстро встал, поклонился Арсению, — низко, но не церемонно, — и молча, вышел из помещения., сопровождаемый сотнями удивленных глаз.
