Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

Мария Британ

Чувствуй себя как дома

Моей Ласточке, рядом с которой всегда тепло

Глава 1

Захар

ДО

Я слышу их. Они — моя стая. Друзья с тикающими сердцами марки Zahnrad.

У них есть глаза. И руки, и рот — все как у людей. Они радуются, грустят, ненавидят. О, ненавидят они по-особенному. И если ты гребаный турист, читающий мой дневник и блуждающий по обломкам свихнувшегося дома, знай: ты на две трети покойник, Вячеслав. Ты же не против, если я буду называть тебя Вячеславом? Мое любимое имя!

Надеюсь, тебе нравится.

Ты по-прежнему здесь? Дай угадаю: ты идиот. Нет? Тогда все хреново. Двери закрыты. Ключи похоронены. Окна заколочены. Поздравляю, ты попал в ловушку. Этот дом — могила. У него слишком прочные стены — ты не пробьешь их, и чересчур хрупкие потолки — пара булыжников проломят тебе череп.

Твоя кровь смочит страницы моего дневника. Чернила расплывутся. Моя история умрет в твоих эритроцитах. Чтоб тебя.

Не ожидал, что сдохнешь?

Если ты читаешь это, я тоже не ожидал.

Ищи его сердце, Вячеслав. Не медли. Вдруг оно тикает где-то поблизости, за холодильником, облепленным наклейками из упаковок жвачек? Ты успеешь.

Я всегда успевал.

Ты найдешь часы с выгравированной под циферблатом надписью «Zahnrad». Разбей их. Вытащи батарейки. Залей кровью. Сделай так, чтобы они навечно заткнулись.

У тебя будет ровно минута на спасение. Шестьдесят секунд. Не больше. Не меньше. Дом пунктуален. Подумай, сколько шагов тебе понадобится, чтобы выбраться через дверь у окна? А через ту, что около шкафа? Или у тумбочки-развалюхи, где ты нашел чьи-то череп и туфли?

Найди кратчайший путь. Слыхал об алгоритме Дейкстры? Вообрази, что до крыльца тебе идти миллиарды лет. Рассчитывай ходы в комнатах. Выбери минимум.

Задачка на пять баллов и жизнь в подарок. Ошибешься — сгоришь вместе с домом.

Это несложно.

Я ошибся всего раз.

Найди кратчайший путь или шипи на сковороде.

Представь: жена звонит тебе и щебечет, что ты выиграл в любимой лотерее. Но на кой тебе эти деньги, если ты скоро поджаришься?

Надеюсь, уяснил.

А сейчас — вперед.

Попытайся спасти мою историю.

Я скольжу пальцами по шершавой кирпичной стене. Мне пять. Я люблю игрушечную железную дорогу, подаренную батей на день рождения. Это же улет! И пусть паровоз по ней не ездит. Пусть он с браком. Я едва уломал матушку, чтобы она его не выкидывала и не меняла.

А еще я люблю предков. Пинать камни. Пугать всех вокруг и нырять в волны.

Я хорошо плаваю.

Матушка переживает, что со мной не дружат сверстники. Я объясняю ей — зря.

Дома? хоть и не сверстники, но тоже ничего.

Не помню, когда это началось. Но раньше, чем я научился говорить.

Матушка водит меня к врачу. Тот показывает картинки, а я замечаю не то, что следует обычному мальчику.

Да, чудовище. Да, с тремя глазами на каждой из голов. Желтыми. Если бы оно жило в нашем доме, его морды бы торчали из окон чердака. Вот смеху-то было бы!

Я бы кормил его блинчиками.

Матушке не нравится мое воображение. Она его удалит, точно. Поэтому мне страшно к ней приближаться, когда она держит нож. По ночам матушка жалуется бате, что со мной что-то не так.

Если честно, я боюсь. Вдруг она выгонит нас с бракованным паровозом из дому?

Интересно, есть ли пункты обмена детей?

Однажды за завтраком матушка цапает меня за запястье и просит, чтобы я никому не говорил о друзьях-домах. А сама-то, сама — продает овощи и болтает о чем угодно, лишь бы привлечь покупателей.

Я обижаюсь на матушку, и дом обижается вместе со мной. Со стола падает стакан. Матушка уверена, что пихнула его локтем.

Но я в курсе: дом грустит.

Дом хочет дружить с ней. А она — нет.

Его сердце в подобные моменты тикает чаще обычного. Предки удивляются, почему часы спешат, и переводят стрелки.

Дому больно. Он плачет — протекает крыша. Бесконечно. Хоть чини, хоть не чини.

Ты до сих пор здесь, Вячеслав? Неужто не нашел часы?

Тогда читай вслух. Поднимись и постарайся не задохнуться. Хрусти лопатками, не опускай глаза. Вот так. И подбородок — выше.

Не бойся смерти, пока она не скажет: «Здравствуй. Как поживаешь?»

Мне шесть. Матушка бросила попытки найти во мне «нормальность». Не обращает внимания, как я жмусь к стене и что-то бормочу. Ну и ладно. Зато со мной дружат протекающая крыша и половицы.

Я спрашиваю у дома:

— Как жизнь?

А он отвечает:

— Отлично.

Спрашиваю:

— Почему я?

А он отвечает:

— Ты славный малый.

Спрашиваю:

— Я случайно не псих?

А он отвечает:

— У тебя просто протекает крыша.

Не бойся безумия, пока оно не скажет: «Здравствуй. Как поживаешь?»

Мне семь.

Со мной по-прежнему не дружат сверстники. Я хожу в школу. Мертвую школу. По крайней мере, она молчит. Я пробовал с ней заговорить, а она ни в какую. Или упрямая, или и правда сдохла.

Может, она невзлюбила учеников. Может, виновато сердце — здесь оно тикает тише, чем дома.

Может, школа больна.

Мне так и не удалили фантазию.

И почему матушка до сих пор не обменяла меня на кого-то получше? На что надеется?

Впрочем, паровоз я тоже не обменял. И ни на что не надеюсь.

Мне восемь.

Я провожу все свободное время у себя в комнате. Прижимаюсь к обоям так, что краснеет ухо — иногда дом шепчет чересчур неразборчиво.

Одноклассники обзывают меня маменькиным сынком. А все потому что я отправляюсь домой в шесть, ведь уже темнеет. Я боюсь. Ночью голоса домов особенно четкие.

Одноклассники обзывают меня кирпичом. А все потому что я часто прислушиваюсь к стенам, сливаюсь с ними. «И лицо приплюснутое», — заявляет Пашка, главный придурок поселка. Долговязый, с белыми-белыми седыми волосами, хотя ему всего восемь. И ресницы — длинные, девчачьи. Странно, что над ним никто не подшучивает.

Одноклассники обзывают меня сумасшедшим. А все потому что моя крыша протекает.

Мы с домом — близнецы. Только я не давлюсь штукатуркой.

В первый день осени банда во главе с Пашкой перелезает через забор и кидает камни в мое окно.

Маменькин сынок.

Кирпич.

Сумасшедший.

Осколки летят в разные стороны. Сердце дома тикает быстрее и быстрее и, должно быть, спешит на часов сорок.

Больно, больно. Как же ему больно.

Мальчишки гогочут. Они попали в цель и проучили негодяя.

Я не успеваю увернуться — камень попадает мне в лоб — и растекаюсь лужицей по полу.

Мальчишки обещают меня закопать. Скормить крысам. Законсервировать вместо огурцов. Но вскоре крики обрываются. Я с трудом доползаю до подоконника и пялюсь в окно: у Пашки из носа льется кровь — пачкает рубашку, капает на траву. Рядом — разбитый горшок с землей и пока не проросшими матушкиными цветами.