Морская раковина. Рассказы - де ла Куадра Хосе (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Только когда Гуасинтон был очень голоден, он нападал на людей. Обычно он, спокойный, могучий, исполненный сознания собственной силы, плавал недалеко от купающихся и но только не трогал, но, казалось, даже не замечал их. Он довольствовался тем, что получал от погонщиков скота: каждый раз, когда надо было перегонять стадо с одного берега реки на другой, Гуасинтон был тут как тут. Следуя какому-то необъяснимому инстинкту, он появлялся, чтобы заявить о своих феодальных правах на монтувийские воды. Он утаскивал одно животное, не больше, но самое крупное, всегда самое крупное. Гуасинтон знал толк в скоте. Всему остальному стаду и погонщикам он не причинял никакого вреда. Погонщики уже знали повадки каймана и при торговых сделках учитывали потери.
— Сбавьте немного цену, — говорили они продавцам, — пусть корова Гуасинтона обойдется нам подешевле.
Речь шла о корове, которую они отдавали в качестве пошлины при переправе через реку…
Река была под надежной охраной: Гуасинтон не терпел конкуренции, и стоило только какому-нибудь неосторожному кайману после продолжительной сьесты в болоте проникнуть в Бабаойо, как Гуасинтон немедленно сводил с ним счеты.
В окрестностях Гуасинтон считался почти мифическим существом. Его чтили словно божество. Все началось с того, что мрачным именем Гуасинтона пугали детей, и постепенно этот страх передался взрослым. Как это часто бывает, страх породил суеверие, а оно, в свою очередь, переросло в нечто похожее на религиозный культ.
Если Гуасинтон долго не появлялся в обычном месте, занятый любовными делами, до которых он был большой охотник, или просто предавался долгому сладкому сну, люди с беспокойством спрашивали друг друга:
— Что поделывает Гуасинтон?
И с испугом добавляли:
— Дурной знак! В этом году, наверно, пересохнет река.
Потому что в народе было поверье, что властитель вод Гуасинтон приносит воду с собой.
Иногда Гуасинтон изменял своим привычкам. Это случалось, когда кайман был очень голоден. Тогда он нападал на стада, пасшиеся на берегу, и утаскивал очередную жертву в воду. Он набрасывался на каноэ, перевертывал их ударом хвоста и пожирал людей. Он превращался в бешеную фурию, в какую-то жуткую и мрачную силу.
Но такие вспышки быстро проходили, и Гуасинтон снова делался тихим, спокойным и мудрым. Ему снова нравились протяжные монтувийские мелодии; хоть и говорят, что кайманы туги на ухо и руководствуются исключительно обонянием, — казалось, что Гуасинтон имеет очень хороший слух и находит в музыке большое удовольствие.
Рассказывают, что по ночам, когда рыбаки, едущие со своим уловом на базар, начинали играть на гитаре, Гуасинтон, как верный страж, следовал за лодками. И если кому-либо приходило в голову выкупаться, кайман отплывал в сторону, чтобы не поддаться искушению съесть пловца.
Чтобы убить Гуасинтона, потребовалось четырнадцать опытных охотников, в распоряжении которых были ружья и две окованных железом лодки.
И все же это было нелегко, потому что зверь упорно защищался и, умирая, убил одного из охотников и тяжело ранил другого.
Дон Макарио Арриага снарядил экспедицию и руководил ею. Надо сказать, что дон Макарио всегда платил пошлину Гуасинтону, но накануне кайман сожрал его любимую собаку, и охотник решил прикончить бестию. Вот так маленькое происшествие дало повод для большого дела.
Пришлось немало поработать, чтобы подобрать подходящих людей. Это было довольно трудно — жители речных районов, почитавшие Гуасинтона как божество, не подходили для этой цели.
Старого каймана трудно было провести: охота с приманкой слишком уж простая штука — к плотам или лодкам привязывают свиней, а люди, вооруженные ружьями, прячутся за этим живым щитом. Охота «с сомбреро» тоже не годилась. Как известно, здесь вся хитрость состоит в том, что один из охотников, голый до пояса, с ножом в руке, ныряет на дно, а на поверхности оставляет сомбреро. Кайман попадается на эту удочку: он бросается на шляпу, думая, что там человек. В это время охотник сильным рывком всплывает наверх и вонзает нож в брюхо животного один, два, три раза, сколько хватит сил, пока жертва не начнет истекать кровью. Нет опаснее этой охоты! Первый удар ножа должен быть смертельным, иначе человек гибнет в пасти чудовища.
Для Гуасинтона надо было придумать что-нибудь поновее и похитрее. Его караулили много дней, пока не увидели, что он уплыл отдыхать в маленькое, тихое, но глубокое болото. Он появился там утром, и охотники тотчас закрыли выход из болота деревянным щитом, обмотанным колючей проволокой, который был приготовлен заранее.
Хосе Карриель, самый отважный из всех охотников Гуаяса, с ножом в руке нырнул в воду, чтобы раздразнить животное.
Сначала Гуасинтон хотел избежать борьбы. Он почувствовал, что попал в ловушку, и попытался вырваться. Не показываясь на поверхности, он разбил нижнюю часть щита. Должно быть, кайман расцарапался о колючую проволоку, потому что вода в болоте окрасилась кровью. Потерпев неудачу, он отступил и в ярости бросился на человека.
Карриель ждал этого. Он напряженно следил за Гуасинтоном и по волнению воды в болоте угадывал, где кайман. Он нырнул и начал наносить удары ножом, но кайман оказался проворнее человека: страшным взмахом хвоста он отбросил его на дно, сломав ему позвоночник и оторвав голову.
В этот момент дон Макарио Арриага приказал занять берега болота и стрелять в воду.
— Какая-нибудь пуля попадет в него, — сказал он.
И тут произошла удивительная вещь: Гуасинтон, неуязвимый в своем твердом панцире под водой, где сила пуль ослабевает, выскочил на берег и в ярости, в слепой ярости бросился на людей. Все растерялись от неожиданности, и зверь, воспользовавшись этим, напал на Софронио Морана, который был ближе всех к нему, и откусил ему ногу.
Но охотники быстро пришли в себя. Оставив раненого, они отскочили в сторону и осыпали Гуасинтона градом пуль.
Умирая, кайман перевернулся кверху брюхом. Его лапы двигались, словно он хотел схватить кого-то. Он смыкал и размыкал свои страшные челюсти, издавая глухое, все еще грозное ворчанье.
Дон Макарио Арриага подошел поближе, чтобы прикончить его, но не успел погрузить кинжал в тело животного: в этот самый момент отважный дух Гуасинтона отошел в вечность…
Его огромное туловище содрогнулось в последней конвульсии, и взгляд кроваво-красных глаз устремился в пустоту.
Гуасинтон, господин и хозяин монтувийских рек, стал непобедимым навсегда…
Странный выбор. (Рассказ о незабываемом)
онья Эдольмира снова тихонько улыбнулась. Не знаю отчего, но всякий раз, когда се тонкие, плотно склеенные губы раздвигались в улыбке, приоткрывая желтую полоску зубов, становилось как-то не по себе. По телу пробегал колючий озноб, словно от холодного ночного ветра. Казалось, в улыбке доньи Эдельмиры проступало что-то загадочное, что-то неизъяснимое и даже нечеловеческое. На самом же деле то была печаль, глубокая печаль, настоянная на всех горестях, что выпали па долю этой старой женщины. Чего только не натерпелась она за свою долгую и трудную жизнь! Голод, страшные засухи, беспросветная нужда… Было время, она день и ночь надрывалась на непосильной работе. И не раз платила смерти страшную дань, вырывая ее из своей щедрой плоти.— Шесть сыновей, сеньор! Шесть сыновей забрала у меня смерть в ту пору, когда мы поднимали хозяйство. Пятерых я схоронила здесь на деревенском кладбище… Они и лежат рядышком, как хорошие братья. А шестой… так я и не узнала, умер ли он или пропал… Так и не узнала… Может, собаки загрызли… Может, ягуары.
Донья Эдельмира осторожно всхлипнула. Что и говорить: страшное дело… В ту пору она помогала мужу рубить лес в горах. И вот однажды оставила малыша своего в хижине, а когда вернулась, его уже не было. Так он и пропал навсегда.
Тяжко было видеть, как эта несчастная старуха через сорок лет, что прошли с того страшного дня, в глубине души все надеется отыскать своего сынишку или хоть узнать, какая участь его постигла.