Из тупика - Пикуль Валентин Саввич (книги онлайн полностью .txt) 📗
И вдруг с конца деревни послышалась песня:
Deutschlang hat nur
marmelade,
marmelade,
marmelade...{28}
Появился местный герой, трижды георгиевский кавалер Антипка Губарев. Ног у него не было: две культи, обмотанные в тряпки, привязывал он по утрам к лыжам. Инвалиды такого рода обычно катаются на колесиках. Но здесь тебе не панель, а деревня, и Антипка приспособил под свое уродство пару лыж, укороченных для удобства. Отталкивался он от снега руками, обязательно без варежек, ибо руки у него никогда не мерзли.
Вот подкатил он к сходке, грудь нараспашку, звенел бант Георгиев, а пять английских бомб - рубчатых, как ананасы, - устрашающе качались возле пояса калеки.
- Что за шум? - спросил строго. - Почему драки нету? Увидев бомбы возле пояса пьяного, Харченко передвинул кобуру на живот; между прочим (вроде от снега), накинул на шапку американскую каскетку - широченную, плоскую. В толпе баб снова послышался смех - опять обидный.
- Смотри, люди, шляпа кака! Даже со спины кроет. Видать, и со спины его дела плохи бывают...
Тут Антипка бросил на снег свою шапчонку и воскликнул:
- Вся жизнь - трагедия, как в театрах... На алтарь отечества приношу себя вместе с яйцами (и покачал на поясе бомбы). Яйца при мне, а ног, комиссар, нету... Пиши! Я и есть с 1889 года рождения, а все остальные, скажу тебе по правде, не пойдут в твою армию. Потому как бабы, сам слышал, завсегда против!
И вдруг Харченко заметил в толпе Очеповского. Поляк встал на крыльце рядом с комиссаром и цинготным, ужасным ртом выкрикнул на мороз:
- Я знаю этого человека! Мужики, вы ему не верьте: он выдает себя за комиссара. Но он не тот комиссар, какие бывают у большевиков... Он палач-душегуб, и в концлагере на Иоканьге заодно с капитаном Судаковым мучил и убивал людей...
- Большевик! - испуганно сказал Подурников.
- Нет, я не большевик, - ответил ему поляк и, резко нагнувшись, отцепил от пояса калеки одну бомбу. - Я только поляк и сейчас пробираюсь на родину. Но путь мой лежит через большевистскую Россию. Так что я сейчас с вами - с русскими...
- Мы тебя арестуем, - сказал Харченко. - Мужики, не верьте! Это каторжник, он бежал из Иоканьги...
Антипка с радостным хохотом срывал с пояса бомбы. Он был весел, как никогда: сейчас будет хорошая драка.
- Неправда! - возразил Очеповский и дал Харченке бомбой по морде. - Я разве бежал, собака ты поганая?.. Меня отпустил ты - ты сам и отпустил меня. Судаков бы не отпустил никого из Иоканьги! Ты отпустил! А за что - я сейчас расскажу этим людям...
Харченко бессильно отступил. Два солдата, прибывшие с ним, засели в избе Подурникова и наверняка сосали самогон. А он один, совсем один перед толпой, и этот черный рот поляка...
- Стой! - заорал он. - Не надо говорить. Я сам скажу...
Дядя Вася вывернул Харченке руку и отнял револьвер.
Мужики повернулись к своим женкам.
- Бабы, как быть? - спрашивали. - Уйти нам али как?
- Стойте накрепко, - отвечали бабы. - Эй, родименький! Говори как есть всю правду, не таись...
- У этого человека, - показал Очеповский на Харченку, - была жена, он привез ее из Колы в Иоканыу уже на сносях. Однажды ночью меня вызвали из барака, как фельдшера. Его жена должна была родить. Я принял роды... Так? спросил он у Харченки.
- Ну так... мертвенького принял!
- И когда женщина родила, живого и здорового, этот негодяй взял ребенка и выбросил на мороз... прямо в снег!
Толпа ахнула, бабы остервенело кинулись на Харченку:
- Дитятю-то? Ирод ты... Мужики, бейте его! Душеньку невинную погубил... Антипка! Где ты? Начинай яйца свои кидать...
Инвалид и кавалер раскатился на лыжах в сторону:
- Сторонись, толпа, разбегайся, народы... Сейчас жахну!
Все горохом сыпанули по улице. Калека плюнул в руку, подкинул в ладони кругляш граненой бомбы и ловко шваркнул ее в крыльцо волостной избы.
- Ложись! - крикнул, сунувшись носом в утоптанный снег.. Когда дым рассеялся, все увидели искореженное взрывом крыльцо, черные пробоины в окнах, но Харченко успел мотнуться в сторону. Упряжка оленей покатила его прочь из Колиц, а два пьяных солдата, забыв у Подурникова винтовки, безуспешно пытались нагнать быстроногих оленей, увозивших от них "комиссара".
Дядя Вася выскочил из подурниковской избы, в руках - винторез. Грянул выстрелом. Мимо - солдаты удирали.
- Это надо уметь, - сказал Очеповский. - Смотри, вот так... Два четких выстрела раскололи тишину, и две тени легли вдали.
Не люди, уже тени... Так закончилась мобилизация в деревне Колицы, и скоро надо было ждать карателей. Поморы, уже не таясь, спросили у дяди Васи, где они остановились.
- Да шут его знае, - ответил печник. - Избенка такая недалече, на бережку, под камнем большим...
- А-а, - сразу догадались мужики. - Так это, милый мой, вы на речку Лувеньгу забрались. Эту избу мы знаем. Тамотко, ежели подале пройти, еще избы стоят, - в них дезертиры жительствуют.
Очеповский вскинул винтовку на плечо:
- Ну, кто из вас баб не боится, пошли до лясу!
- Мы люди особого нраву, - отвечали поморы, - мы люди вольные. Советская власть, оно, конешно, и ничего. Но тут вить аглицкие люди поспели... Как бабы скажут - так и мы решим...
Бабы им сказали:
- Мужики, на чужих людей нам, вольным людям, не равняться. Будем свою власть заводить... Сбирайтесь - до лесу!
Деревня Колицы вступила в партизанский отряд, вся, как один человек (не посмел отказаться даже Подурников). А когда подходили к тупе на Лувеньге, то увидели, что печка дымит, а на снегу солдат в расхлястанной британской шинели колет дрова.
Залегли для начала. Освоились. Встали:
- Бросай топор... Руки вверх!
Оказалось, что это дезертиры из финнов и карелов, которыми командовал комиссар большевик Юсси Иваайнен; батальон его, созданный когда-то Спиридоновым, совершенно вышел из-под влияния англичан и теперь разбредался по лесам, хорошо вооруженный...
Ломая на колене сучья, Юсси топил печку и рассказывал:
- Фосем солтат с я, тевятый... Сачем на шинель смотрел? Корошая шинель. Мой репята - короший репята!
Хорошие ребята утащили в партизанские скитания восемь автоматов новейшего выпуска. И когда дали пробную очередь по кустам, то кустов - как не бывало.
- Эта пуля "тум-тум", - сказал Иваайнен. - В листик терева пуля - тык, и всрывался она... эта пуля "тум-тум"!
В лесу долго не высидели - потянуло обратно к избяному теплу, к бабам. И всем табором двинулись на Колицы. Дядя Вася в избе волостного правления поправил печку, развороченную взрывом, вставил стекла. Подняли красный флаг над крыльцом. Из лесной тундры приплелись к ним страшные, вшивые, заросшие волосами до плеч дезертиры-белогвардейцы. Это были "крестики" первого ермолаевского набора, и все они имели оружие.
- Где здесь красные? Мы к ним... простите?
- Простим, - ответил им дядя Вася, - когда вшей вытрясите да в баньку сходите... Почему не простить нам вас, чистеньких-то?
Шли долгие споры, кого назначить старшим. Все мужики и бабы горой стояли за поляка.
- Он хитрый, - говорили, - с таким не пропадешь...
- Нет! - возразил Очеповский. - Революция русская, и командир должен быть русским. Лучше дяди Васи не найти! Он тоже хитрый. А я обещаю всем бабам бесплатно машинки швейные починить. Починю их и почищу!
Дядя Вася долго отнекивался от такой чести:
- Мы ж - печники. Мы, рязанские, по найму... Печку вам какую хотишь скидаю запросто. Даже голланки могим. Только, товарищи, со всей серьезностью заявляю: нынеча кирпич худой пошел, его обжигать торопятся. А вот раньше, мне ишо дед сказывал...
Первый налет партизаны из Колиц сделали на селение Княжья Губа, где расположились склады с боеприпасами. Обзаводясь оружием, они стали силой.
Первый эшелон рванули на пустынной станции. Еще вагоны взрывались на путях, горящие крыши теплушек несло над лесом, когда партизаны пробились на станцию; восемь автоматов в руках финнов разогнали охрану. И тут, стоя возле барака станции, дядя Вася прочел объявление о награде за его голову.
