И все-таки это судьба (сборник) - Райт Лариса (книга регистрации TXT) 📗
Зачем он соврал? Ведь с первого взгляда понятно, что его совершенно не волнует этюд Черни, который так удачно исполняет Ульяна Бойченко. И ребенок на сцене этого человека не умиляет. На лице скука и нетерпение. С трудом дожидается окончания номера, клеит фальшивую улыбку, медленно сводит ладони в неискренних аплодисментах. Может быть, ему душно – зал слишком маленький, воздух всегда спертый. Или стул неудобный. Да-да, сиденья твердые, спинки жесткие. Дина знает, что в такой ситуации тяжело сосредоточиться на прекрасном. Бывало, что она уходила с концерта расстроенная только потому, что откидной стул, на который с трудом удалось достать билет, оказывался чересчур неудобным. Музыка требует отрешения и единения с нею. А какое может быть отрешение, если там давит, а здесь трет. Или, может, у него другие проблемы? Приспичило человеку, а интеллигентность не позволяет встать и выйти из зала – неуважение все-таки к артисту. Тем более дети выступают, они особо чувствительны, ранимы и восприимчивы.
Этюд закончился, Дина встала, чтобы объявить следующий номер. Незнакомец продолжал сидеть на своем месте с самым скучающим видом. Было очевидно – ничто его не беспокоит. И желание одолевает лишь одно – услышать от Дины «Спасибо за внимание». С тем же выражением на лице он прослушал Чайковского и Гайдна, а к началу Вивальди уже спал, развалившись на неудобном стуле так, словно это было самое удобное и мягкое кресло в мире. Спал мужчина настолько крепко, что в перерывах между номерами всхрапывал на весь зал. Присутствующие посмеивались и обменивались друг с другом завистливыми взглядами. Вот бы и мне так. Но нет, сиди тут, слушай. Дине хотелось досрочно завершить концерт, но разве можно обидеть участников. Дети ведь готовились. Волнуются там за кулисами, ждут своего номера. Ни стыда ни совести у этих взрослых. Особенно у очкастого в костюме. Дуля ему, а не занятия с дочерью. Хам! Просто хам! Явиться на такое мероприятие и все испортить.
До конца собрания Дина больше в его сторону не смотрела, стараясь игнорировать громкое посапывание, доносящееся с пятого ряда. Она быстро решила все насущные вопросы: назначила ответственного по сбору денег на новогодние подарки, уговорила аж четверых родителей явиться на субботник и намекнула на то, что «школе очень не помешают благотворительные взносы». А что? Искусство искусством, а кушать хочется всегда.
Выйдя из зала, буквально помчалась в свой кабинет. Пальто в охапку и домой, не задерживаясь. Пусть знает, как врать и позорить. Попросила секретаря:
– Разбуди там особо внимательного.
– А я уже проснулся! – Бодрый такой голос и, главное, ничуть не смущенный. Ну и тип!
Дина даже презрительного взгляда в его сторону не бросила. Вот еще! Сказала, не оборачиваясь:
– Доброе утро! И всего хорошего. – Домой. Домой. Она уже открыла дверь на лестницу.
– Подождите! – Звучит как приказ. Повелительный окрик и никакой просьбы. – Мы же с вами не договорились! – Он тоже схватился за ручку двери.
– Нам с вами не о чем договариваться. – Пришлось остановиться. Его рука теперь загораживала Дине проход. Учитывая то, что сзади уже толпились не успевшие уйти родители, сцена выходила прелюбопытной.
– Как? – Наконец-то отголосок растерянности. Не по его выходит?
– Вот так. Позвольте пройти, я вам пока ничего не должна.
– Но вы же обещали! – Ого, сколько возмущения! Такое должно быть у принципиального человека, который сам всегда выполняет свои обещания. Держит слово, короче, и никогда не обманывает. Что-то не похоже.
– Обещала, но я же не знала.
– Чего?
Дина, наконец, развернулась и под взглядом десятков глаз выстрелила обвинением:
– Того, что вы самый настоящий враль.
Он по-настоящему растерялся. Убрал руку, и Дина, испугавшись, что насевшая толпа уронит ее, отпрыгнула в сторону. Люди покинули помещение. Дина осталась с мужчиной вдвоем, даже охрана отлучилась с поста. А кого охранять? Дети ушли, родители тоже, а инструменты-развалюхи никого не интересуют.
– Я обещал прийти на субботник – я приду. Не понимаю, какая муха вас укусила?! – Он начал раздражаться. Сорвал очки и принялся яростно вытирать их салфеткой.
Вот еще напасть, стоять тут и объясняться с этим невоспитанным человеком. Возмутительное поведение! Мало того что испортил концерт, устроил безобразную сцену, так еще и считает ее виноватой.
– Ну знаете. – Дина сама себе удивилась: всегда мелодичный теплый голос – ее неоспоримое и практически единственное достоинство – вдруг приобрел металлические нотки, заскрипел, как пила, в недовольном визге. И зачем она тратит время на это объяснение? Самой противно. Разве можно привить то, что не воспитано с детства, а именно культуру? Она либо есть, либо нет. И не в Дининых правилах распыляться на бескультурье.
– Вот именно, что я не знаю. – Он произнес это уже спокойно и даже напыщенно, нацепил на нос очки, а на лицо выражение оскорбленного достоинства. Вот ведь… Ох, если бы Дина умела ругаться, она бы выругалась. Впрочем, если он так настаивает…
– Что ж, извольте, зачем вы сказали, что любите музыку? – Она опять удивилась – сколько вызова в ее голосе. Мужчина снова растерялся:
– А что, это запрещено?
– Врать? Конечно! Что же в этом хорошего?!
– Почему врать? Я люблю музыку.
– Так сильно, что сначала скучали, а потом уснули при ее исполнении?
– Ах, вы об этом! – Он засмеялся. Ну и манеры! Женщина из охраны вернулась на свой пост и теперь откровенно прислушивалась к их разговору. Еще один образец культуры. Просто везуха какая-то! – Вы же не спрашивали, какую музыку я люблю.
– По-моему, это очевидно. О какой музыке здесь может идти речь?
– Да о самой разной! Почему как только музыкальная школа, так сразу исключительно классика? Литература ведь не ограничивается Пушкиным и Лермонтовым, признает существование и других мастеров, скажем, двадцатого века?
– Мастеров двадцатого века в музыке тоже хватает. Например, Шостакович.
– Это все равно что в двадцатом веке упомянуть Чехова и на этом закончить. А как же Довлатов, Аксенов, Платонов, Пастернак, наконец?
– К чему вы клоните? – Дина не заметила, как раздражение сменилось интересом. Разговор ушел с повышенных тонов, сменившись диалогом, который обычно возникает у людей в компании после некоторой порции спиртного. Но Дина об этом не знала. Она и в компаниях не бывала, и алкоголь не пила. Безнравственно это, да и вредно для здоровья.
– Я к тому, что классической музыкой сейчас можно назвать огромное количество произведений, которые не принято изучать в музыкальных школах, что, на мой взгляд, ошибочно.
– ?
– Почему бы детям не изучать «Аббу», «Битлз», «Квин», почему бы не слушать Ллойда Вебера и Клэптона, и…
– Вы бы еще Киркорова предложили!
– Напрасно вы ёрничаете. Вы что-то имеете против Пахмутовой или Зацепина? А как же Паулс?
– Ладно. – Дина даже улыбнулась. Чуть кривовато, одним уголком рта, но все же лед тронулся и начал таять. – Я ничего не имею против Паулса и даже против «Квин», хотя это не моя музыка. Разве что «Барселона». Но я думаю, что о таком, – она замялась, – искусстве дети могут узнать и дома.
– Пушкина с Пастернаком тоже могут снять с книжной полки в дедушкиной библиотеке. Однако их проходят в школе, и того и другого.
– Вы предлагаете пересмотреть программу музыкальных школ? Тогда это не ко мне, а в министерство образования.
– Я просто предлагаю не вешать ярлыки. Если человек не понимает ту музыку, которую принято называть классической, это еще не значит, что он ограничен, глуп и бескультурен. – Он снова добавил звук.
Дина тоже фыркнула в ответ довольно громко:
– А вы, как я посмотрю, полагаете, что человек, захрапевший на концерте классической музыки, – образец ума и воспитанности?
Надо же! Снова смутился. Проблески совести говорят в его пользу. Стыдно все же голубчику.
– Я уснул, потому что устал. Приехал после работы…
– Все не с бала-маскарада пожаловали.
