И все-таки это судьба (сборник) - Райт Лариса (книга регистрации TXT) 📗
– Я не собираюсь оправдываться. Вы обвинили меня в обмане, а я не врал. Просто у нас с вами разные вкусы, но это не значит, что я не люблю музыку. Джаз люблю, рок.
– В таком случае почему бы вам не обратиться к Кинчеву или Шевчуку? Они будут вашей дочери намного полезнее, чем я.
– Ого! Да вы не так уж и… – Интересно, что он хотел сказать? Не так уж отстала, тупа, ограничена? Да, никогда не заслушивалась «Алисой» или «ДДТ», разве что «Наутилус…» задевал за живое. Ну да, эти школьные дискотеки, раненый крик «Я хочу быть с тобой!», робкие танцы в обнимку. Не у Дины, конечно, у одноклассниц, но она же не глуха, не слепа и не бесчувственна.
– Да, я имею представление и о роке, и о джазе. Элингтона даже слушаю иногда. Поэтому мой вам совет: не теряйте времени и ведите дочь по своему пути.
– Никто не читает Пастернака, не познакомившись с Пушкиным. Она должна узнать многое и сделать свой выбор. Если я говорю, что не понимаю и не сочувствую классике, это не означает, что я не узнаю «Полета валькирии», «Турецкого марша» или «Времен года». Кажется, сегодня была «Зима».
– Вы же спали!
– Наверное, вы не слишком внимательно наблюдали за мной в конце концерта.
Дина вспыхнула до корней волос, вспомнив о своих мыслях в начале.
– Послушайте, Дина Дмитриевна. – Ого! Узнал ее имя-отчество – предусмотрительно. – Я не хотел вас обидеть или как-то оскорбить. Я действительно хочу, чтобы дочка училась играть на фортепиано, тем более что она на этом настаивает. В конце концов, отнюдь не у всех музыкантов родители, как, например, у Мацуева, из мира музыки. – И снова Дина поразилась, что он при своем отношении к классике знает, что отец у Дениса Мацуева – композитор, а мать – педагог по фортепиано. – Конечно, если я вам так неприятен, вы вправе мне отказать. Но тогда хотя бы порекомендуйте, к кому обратиться, не сочтите за труд. – Он даже ножкой шаркнул. Издевается над ее благовоспитанностью, которую скорее всего считает ханжеством. Ну уж нет! Никакая она не ханжа.
– Пишите телефон. Я позвоню, условимся о занятиях.
– Отлично! – Он протянул ей визитку. – Когда субботник?
– В субботу.
– ?
– В эту.
– Но сегодня четверг.
Дина пожала плечами. Уговор есть уговор.
– Буду, – коротко бросил он и вышел за дверь.
Дина еще какое-то время, опершись о стену, стояла в замешательстве. Она не могла определить, какая из эмоций владеет ею больше остальных. Все еще не схлынувшее раздражение от его пафоса в доказательстве своей правоты? Хотя он наверняка счел пафосной именно ее. Или удивление от неординарности его суждений и неожиданно правильной жизненной установки? Или растерянность от встречи с человеком с ясным осознанием своего пути, умеющим при этом понять, что у других, даже у собственной дочери, путь может быть совсем иным. Редкое, очень редкое качество. Обычно других меряют по себе. И Дина не исключение. Разбирается человек в классике – молодец. А нет – недоучка. И все-таки, спустя какие-то мгновения, из гаммы Дининых чувств выделилась и зазвучала громче других одна-единственная нота – нота ожидания. Ожидания субботы, ожидания новой встречи. Какая глупость! Дина передернула плечами, тряхнула своим тонким хвостиком и пошла домой. Если бы кто-то встретился ей, скачущей вниз по лестнице через ступеньку, он бы без сомнения назвал ее прехорошенькой.
– Пятница – развратница! – Трубка орала кокетливым Алкиным голосом.
– Ты приняла с утра пораньше? – Мила взглянула в левое зеркало и перестроилась, прибавив газу.
– Я выпроводила детишек в школу, мужа на работу и готова отдыхать.
– Завидую.
– А у тебя какие планы? – И снова это непонятное кокетство, свойственное, конечно, подруге, но необъяснимое в восемь утра и по телефону.
– Совещание, планерка, мозговой штурм, две встречи, работа с документами, часам к девяти освобожусь.
– И-и-и? – Практически видно, как пухлые губы Аллочки растягиваются в торжествующей улыбке. С чего бы это?
– И поползу домой усталой черепахой.
– Домой? – Голос подруги удивленно дрогнул.
– Ну да. А что, есть предложения? Твои отправились в школу и на работу на неделю?
– Нет, конечно. Просто… – Аллочка растерянно замолчала.
– Что? Что просто? – Вот ведь придурок на «Ауди». Ну что семафорить? Еще и гудит, козел! Не видит, что ли, справа фуры сплошняком идут, под них лезть? Спешит он, понимаете ли. Ничего, подождешь, вот теперь назло пропускать не стану.
– А вчера ты чем занималась?
– На работе была. И вообще, Ал, я за рулем.
Подруга, пропустив последнее мимо ушей, продолжила как ни в чем не бывало:
– А после работы?
– Да ничего особенного! – Миле наконец удалось уступить дорогу бешеной «Ауди». – К Людмиле Петровне ездила.
– А-а-а. – Алкин голос вмиг поскучнел. – Понятно. А потом горячий чай, теплые носки и красный нос от пролитых слез. И спать, спать, спать.
– Ал, ну а ты как хотела? – Разговор стал нервным, и Мила даже остановилась на обочине.
– А я хотела праздника. Можно ведь позволить себе. Двадцать лет прошло.
– Знаю, – легко согласилась Мила. – Просто нет настроения.
– А надо создавать. Вот давай: решаемся, зажмуриваемся и вперед. Ты задвигаешь работу, я – семью, низкий старт, и зависаем в каком-нибудь барчике.
– Представляю, что скажет Лешик. – Аллочкин муж был образец спокойствия, но даже ему не могли нравиться вечерние прогулки жены по сомнительным заведениям.
– За тебя, дуру, порадуется.
– Ладно, Алка, договорились. Освобожусь – позвоню.
– Нет-нет-нет. Будто первый день знакомы. Позвонишь в десять вечера, скажешь «устала как собака» и усвистишь в свою кроватку. Задвигать так задвигать. Жду тебя в восемь на Тверской в центре зала.
– Вообще-то я на машине.
– У вас там парковка бесплатная в офисе, пользуйся.
– Ал, в восемь я не…
– Пятница – короткий день, – отрезала трубка и запищала короткими гудками, но тут же, зазвонив снова, спросила: – Ты вообще почту смотришь?
– Конечно! – Алка – фейерверк. Неизвестно, что придет в ее голову в следующую секунду. И как только Лешик выдерживает? Уметь надо приручить этот смерч, сметающий все на своем пути. Вот уж действительно доказательство тому, что противоположности сходятся. Лешка – такой спокойный, рассудительный, обстоятельный. И вечно находящаяся в поиске Аллочка. Хорошо хоть в личной жизни она сохраняла видимость штиля. Мила часто ее ругала:
– Будь у меня такой муж, я бы на сторону и не смотрела.
– Ты определённо. – Алка заливисто хохотала. – Вы же два сапога пара. Всё по полочкам, всё по плану. Все определено и понятно. Помнишь, как в том фильме: «…Сначала на холодильник копить будут, потом на стиральную машину, потом телевизор купят».
– И что в этом плохого?
– Тоска. Скукотища – по проложенной колее ехать.
– И ты временами съезжаешь? – Мила намекала на Алкину супружескую неверность.
– Нет. – Алка хитро улыбалась. – Я торможу на полустанках.
– Жалко мне Лешика, не заслужил он, – вздыхала Мила.
Алексей был действительно очень приятным, цельным и порядочным человеком. Недостаток, по мнению Милы, имелся у него только один: он безоглядно обожал свою взбалмошную жену, по всем статьям недостойную такого принца. Она и в лицо Алке не стеснялась это высказывать. Та только удивлялась:
– Как это недостойная? Двоих детей родила? Красоту сохранила? В компаниях его украшаю, дом веду. Ужин всегда готов, рубашечки отглажены, быт налажен без всякого его участия. Имею право и пошалить на стороне.
– Не имеешь!
– Милка, ты как карга старая. Ну сама подумай, сяду я сиднем без идей и романов. Захирею ведь, на развод подам. Очень от этого Лешик счастлив будет?
– А от измен твоих он просто в восторге!
– Ты дура, что ли? Он же не знает.
– Блажен, кто верует.
– Мил, он не знает. Уж кто-кто, а ты могла бы это и понимать.
Здесь разговор всегда обрывался. Мила обижалась, скомканно прощалась и проваливалась в воспоминания, иногда даже позволяя себе похандрить и пошмыгать носом. О том, что образец культуры и порядочности, ее жених Гена Жигалкин, оказался отъявленным ловеласом, она узнала последней. Узнала после его смерти, как раз на похоронах. Гена разбился на мотоцикле за месяц до уже назначенной свадьбы, и хоронить его пришла такая череда девиц, что даже убитая горем Мила не могла не обратить на это внимание. И понеслось.
