Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Ляпунов Кирилл (читать бесплатно полные книги txt, fb2) 📗
– Если будет время, обязательно почитаю.
– Вы извините меня, если напираю. Я вас вовсе ни к чему не призываю, просто равнодушно говорить о том опыте не могу.
– Все хорошо. Не переживайте. Не останавливайтесь.
– В общем, как только я окончил университет, дальнейший выбор мой был определен. Благо, имея за спиной такую духовную глыбу, как владыка Питирим, особенных проблем у меня не было. Правда, он поставил условие: перед тем как окончательно уйти в Церковь – отслужить в армии, чтобы уже точно не иметь долгов перед государством. Я подчинился и даже не заметил, как прошел мой армейский год. Причем мне очень повезло, потому что проскочил перед Первой чеченской. Иначе, боюсь, все могло быть не так радужно. И связи владыки помогли – служил в Подмосковье. А после возвращения сразу отправился в Иосифо-Волоцкий монастырь, где был принят в послушники. Через три года меня постригли, а еще через полгода рукоположили сначала в диаконы, а потом почти сразу в священники. Так довольно-таки быстро и исполнилась моя мечта.
– Быстро? – удивился Кузнецов. – Как я понял, прошло несколько лет?
– Конечно, но они прошли очень быстро, на одном дыхании. Каждый этап казался логичным и вытекающим один из другого. А вот потом… Оказалось как в известной сентенции про свадьбу: в фильмах ею все заканчивается, а в жизни – только начинается. Так получилось и у меня. Я был еще очень молод, когда меня рукоположили, энергичен, но при этом с хорошим образованием и каким-никаким опытом, поэтому священноначалие сразу нашло мне несколько послушаний, в которые пришлось моментально погрузиться. Это, естественно, помимо непосредственных пастырско-монашеских обязанностей.
– Я человек от Церкви далекий, не могли бы вы пояснить?
– Поскольку я был уже монахом, то в мои обязанности вменялось совершать иноческое молитвенное правило, то есть читать определенное количество молитв в день, молиться по четкам, читать Священное Писание и Псалтырь. Обычно на это уходит около двух часов в день.
– Сурово.
– Но, собственно, в этом, если можно так выразиться, и заключается «работа» монашествующих. И к ней я был готов. Так же, как и к тому, что, став иеромонахом, то есть монахом-священником, мне придется еще несколько раз в неделю служить вечерние службы и Литургию.
– А они не заменяют иноческого правила?
– Нет, конечно, – отец Серафим улыбнулся, – это, так сказать, общественная нагрузка, а иноческое правило – личная. Но вот к чему я совсем оказался не готов, так это к тому, что мне придется участвовать в миллионе разного рода хозяйственных, общественных и даже светских мероприятий. Причем в таком ритме, что даже оглядеться не будет времени. Впрочем, при определенном подходе такая нагрузка тоже не самое страшное.
– Так что же оказалось самым страшным? – специально перебил Кузнецов, чтобы дать отцу Серафиму возможность собраться с мыслями и правильно изложить свою проблему.
Монах ненадолго ушел в себя, как будто размышляя, стоит ли говорить о том, ради чего, собственно, он и пришел к психологу. И решился довольно быстро.
– Самым страшным оказалась исповедь, – как будто выдохнул он. – Тут надо сказать, что исповедовать я стал не сразу, а через несколько лет после рукоположения. Хотя для того времени, да и для сегодняшнего, это удивительно, потому что отцы, даже совсем молодые, практически сразу становятся исповедниками. А мне как-то удавалось скрываться за спинами более опытных иеромонахов. Но когда пришлось, выяснилось, что я совсем был к этому не готов.
– Почему? Вы же знали, что это одна из обязанностей священника?
– Конечно знал. Но только очень теоретически. Я думал, что буду этаким благостным старцем, к которому будут приходить люди со своими проблемами, а я буду им рассказывать, что надо делать. Красивая картинка. Но абсолютно лубочная. К действительности я оказался не готов. Выяснилось, что исповедник должен слушать миллионы неприглядных историй, многие из которых вызывают чувство брезгливости и омерзения, а некоторые даже ставят тупиковый вопрос: как такое вообще может делать человек? Но самое главное, что практически у всех они повторяются.
– Вы хотите сказать, что люди все одинаковые?
– Нет-нет. Неправильно выразился. Я хотел сказать, что если человек уже дошел до определенной стадии греха, то он будет тиражировать его до бесконечности. Очень редко кому-то удается полностью излечиться от своих душевных болезней. И совершенно не имеет значения, с чем мы имеем дело – с наркоманией или, например, с адюльтером.
Я где-то читал, что ученые в свое время проводили эксперименты над крысами, заставляя их нажимать на специальную клавишу, которая запускала ток по цепи электродов, подключенных, в свою очередь, к центру удовольствий в мозге животного. Так вот, когда крысы понимали взаимосвязь, то начинали непрерывно давить на кнопку и неизбежно погибали. У человека механизм идентичен. Для многих грех является высшим удовольствием, и поэтому все мы (и я в том числе, совершенно себя не выгораживаю) начинаем давить на клавишу до тех пор, пока не разрушаем себя. В православной традиции это явление называется «страсть» – от корня «страх». Кстати, обратите внимание, как за последние пару столетий изменилось значение этого понятия, которое сейчас преподносится как нечто нужное и значимое в человеческой жизни. Но отвлекся…
Так вот, люди повторяют одно и то же. По многу-многу раз. Зачастую проходя через разные стадии. Иногда бывает, что начинают с бравады или вызова обществу, а потом не знают, как избавиться от опостылевшей привычки. В какой-то момент идут к нам, чтобы примириться. И начинают думать, что если расскажут все в малейших деталях, то им станет легче, потому что Господь их за это быстрее простит.
– А это не так?
– Я не знаю. Это знает только Он. Но, по логике святых отцов, не важно, насколько пространно ты говоришь о грехе внутри себя, важно – насколько сильно ты хочешь от него избавиться. Это основное. Даже название таинства, «покаяние», происходит от греческого «метономия» (Μετάνοια) – перемена ума. Подразумевается, что человек должен настолько возненавидеть свой изъян, что ни при каких обстоятельствах не станет его повторять. К сожалению, на практике я подобное отношение встречал от силы несколько раз. По факту исповедь превратилась в формальность, гарантирующую доступ к причастию, в перечисление прегрешений по специальным книжечкам.
– Это плохо?
– Это никак. То есть это девальвация таинства, если можно так выразиться. – Монах вздохнул. – Но лично для меня такое положение вещей оказалось трагедией.
– Но почему же? Грехи-то не ваши.
– Да, не мои. Но я, как пастырь, несу ответственность за своих духовных чад. И не могу не сопереживать, когда они совершают что-то нехорошее. Более всего когда это происходит в первый раз. Потому что первая рана – самая сильная. Она как трещина на чашке, которую можно заклеить, но целостность уже никогда не восстановить.
А потом все – поток заработал. И мерзость повторяется из раза в раз. А я должен о ней слушать, иногда в таких подробностях, что стыдно становится, как будто сам все это делаю. Но по-другому я не могу! Именно для того я и пошел в священники, чтобы помогать людям находить выходы из своих ловушек. Но беда в том, что они не хотят их искать. Им комфортно. И они рады тому, что у них есть такая хорошая лазейка, как исповедь, позволяющая как будто обнулиться, чтобы потом повторить все снова. Поэтому мне остается только стоять и слушать про бесконечные пьянство, измены, ссоры, воровство, убийства.
– Убийства?
– Ну а вы что думаете, что я подвизаюсь в институте благородных девиц? И убийства бывают среди людей тоже довольно часто. Я, может быть, сейчас крамольную мысль скажу для светского человека двадцать первого века, но с точки зрения Церкви не всякое убийство является смертным грехом.
– Да что ж вы такое говорите! – удивился Кузнецов.
– И тем не менее это так. Не хотелось бы сильно погружаться в проблематику, но в данном случае все очень сильно зависит от целого ряда обстоятельств. И в некоторых случаях убийство считается тяжким преступлением, но не смертным грехом. И были, например, преступники, которых мы сейчас почитаем как святых. Их не много, но они есть.
