Обитель любви - Брискин Жаклин (книги txt) 📗
— Нет! — проговорил он.
— Нет?
— Не надо обращаться к доктору Ландштейнеру. Амелия, ты тоже питаешь к Кингдону теплые чувства. Сейчас ему трудно, он сомневается. Но сомнения — тоже надежда. Пока нет ясности, он может надеяться.
— Ты так уверен в том, что она твоя дочь?
— Разумеется.
— Почему?
— По одной простой причине: Бад не способен...
— Бад способен! Однажды он уже зачал ребенка!
Три-Вэ захотелось узнать об этом поподробнее: каким образом это удалось Баду и когда? Но у него не хватило духу спросить. Он принялся расхаживать возле скамьи, потом остановился.
— В той статье о группах крови не приводилось каких-либо доказательств и... — путаясь, заговорил он.
Амелия подняла на него взгляд темных глаз. Он не был ледяным, а только недоуменным.
— Я тебя не понимаю, — сказала она.
— Кингдон... Это убьет его. Я не могу этого допустить.
— Ведь для него же мы это и затеваем! Если выяснится, что они родные брат и сестра, он никогда не узнает о нашем эксперименте!
— А если узнает!
— На самом деле именно ты не хочешь этого! — прошептала она. Теперь ее взгляд стал холодным.
Мороз пробежал у него по спине.
— Помнишь, перед смертью папы я как-то спросила тебя о различных видах долговых расписок. Тогда ты не смог мне ответить. Сейчас ты об этом больше знаешь?
— Разумеется, — пробормотал он.
— Ты до сих пор мой большой должник, Три-Вэ.
Ее лицо окаменело, солнечный свет подчеркивал мертвенную бледность ее скул и подбородка. Три-Вэ неотрывно смотрел на эту гордую женщину и чувствовал: сейчас он услышит то, что боялся услышать почти три десятка лет.
Сжав руку в кулачок, она поднесла его к горлу.
— Презираю себя за то, что напоминаю тебе об этом долге, но не могу иначе. — Она медленно опустила руку, словно сказанное далось ей с трудом. — Три-Вэ, ты овладел мной против моей воли. Это было страшное унижение. Это разрушило дорогие для меня отношения с Бадом. Ты бросил тень сомнения на ребенка, которого я хотела всем сердцем! — она опустила ресницы, но тут же снова подняла на него неумолимые глаза, которые вселяли в него страх. — Ты разлучил меня с Бадом. Ты причинил нам обоим такую боль, которую даже не можешь себе представить. Не хочу опять ворошить старое, просто скажу, что то время было для меня не из легких. Потом я предпочла молчать, хотя должна была говорить. Вместо меня все сказала Юта. И тогда с Бадом случился сердечный удар. О Боже! Я думала, что это убьет его! Я думала, что он умрет!
— Амелия! — надтреснутым голосом произнес Три-Вэ. — Ты думаешь, я не казнил себя за это тысячу раз?!
— Тогда ты должен сделать то, что я скажу.
— Если Кингдон узнает о результатах анализа, это может убить его.
— Или спасти, — возразила она. — Неужели ты не хочешь попытаться спасти его?
— Тесса твой единственный ребенок! Неужели это для тебя не доказательство?
— Ты мой должник, Три-Вэ. Ты мой должник!
Она поднялась с лавки, взяла его под руку, и они пошли к дому. Когда она коснулась его, чувство самоуничижения, от которого Три-Вэ бросало то в жар, то в холод, приобрело оттенок физического удовольствия. На гордом лице Амелии было каменное выражение, появляющееся всегда, когда она была наиболее уязвима. Это была Амелия, которая много лет назад, один-единственный раз в жизни, на какую-то минуту или чуть больше, принадлежала ему. Три-Вэ чувствовал, как ее пальчики сжимают его руку через ткань рукава.
— Ты всегда завидовал Баду, — сказала она. — Завидовал, жаждал и жаждешь отнять все, что ему принадлежало и принадлежит. Его друзей, его способности, его тело. Этот дом! Меня! Тебе невыносима мысль о том, что моя дочь тоже может оказаться его дочерью!
Он потрясенно уставился на нее. Крупный, с понурыми плечами мужчина с седой бородой. Его карие глаза были полны боли. Он смотрел в лицо этой хрупкой женщине, оказавшейся таким знатоком человеческой психологии.
— Все это правда, — закончила она.
Он не ответил. В ту минуту он понял только одно: любовь для него не безликое, абстрактное понятие. У его любви имелось имя, которое отчетливо звучало в его мозгу, повторяемое на все лады — Амелия, Амелия, Амелия...
Он решил уступить. Не из-за горькой справедливости ее упреков и обвинений, а потому, что Амелия значила для него все в этой жизни.
Но желание уберечь Кингдона от беды осталось.
— Я попытаюсь связаться с Ландштейнером, — сказал он и тут же отвернулся, чтобы она не увидела его слез.
Она отпустила его руку и тихо произнесла:
— Я не хотела пенять тебе прошлым, Три-Вэ. Но мы никак не можем понять друг друга А Кингдон... Он так несчастен, и я думаю, есть шанс... — Она замолчала и после паузы добавила: — Тесса должна была узнать об этом гораздо раньше. Я постоянно виню себя за свое молчание. Он кивнул.
— Ты привезешь сюда доктора Ландштейнера?
Он кивнул еще раз.
Ее голос доносился до него будто издалека. Он изумлялся тому, что Амелии удалось пронести через годы свою гордость, свой девичий кодекс чести. Он пытался разобраться в таинственных законах вероятности, которые свели его в жизни с Амелией.
Как только я заслышал шум шагов твоей души,
Почудилось: весь облик мира изменился...
«Черт возьми, вот уж викторианская поэзия тут совершенно ни при чем», — сердясь на самого себя, подумал он.
Он не осмелился открыть рот и что-то сказать. А тем временем они дошли до последнего поворота тропинки. Наконец дом выплыл из густой тени деревьев и стал отчетливо виден. Прищурившись от резкой белизны стен, он наконец произнес:
— Ты права, Амелия. Я всегда завидовал способностям Бада, его успеху, его друзьям. Тому, что Паловерде принадлежит ему. Но он не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе. Я любил тебя уже тогда, когда он даже не смотрел в твою сторону. Я всегда любил тебя. И до сих пор люблю.
На другой день Три-Вэ спозаранку уехал в свой офис, который размещался в особняке на Сигнал-хилл. Прикрыв стеклянные двери на веранду, чтобы приглушить шум бурильных установок, Три-Вэ собрался позвонить в Рокфеллеровский институт. Этот звонок был настоящим событием. В те времена из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк звонили очень редко. Даже именитые люди, такие, как Римини и Бад, обычно посылали телеграммы. Дело было не в деньгах. Просто еще не привыкли к тому, что разговор по проводу с человеком, находящимся на противоположном краю материка, никакое не чудо, а самая обычная вещь.
Раньше в этой комнате был кабинет хозяина. Три-Вэ уселся за бывший письменный стол, расшнуровал свои рабочие башмаки, взял попавшийся под руку использованный конверт и написал на нем для себя: ПРИВЕЗТИ ЛАНДШТЕЙНЕРА.
Он обещал это Амелии в минуту высочайшего эмоционального напряжения. Теперь он должен был выполнить свое обещание.
Пододвинув к себе телефонный аппарат, он снял трубку. Ответившую ему барышню он попросил соединить себя с более далекой барышней. Та связала его с телефонной станцией. Телефонистка со станции соединила его с главной линией. В трубке слышались какие-то звонки, и вдруг раздался далекий голос. Нью-Йорк! Телефонистка главного коммутатора в Нью-Йорке соединила его с линией в Манхэттене, а оттуда его переключили на Рокфеллеровский институт. Эта длинная череда звонков, смена разных голосов знаменовала поступь прогресса, и за четверть часа, которая потребовалась Три-Вэ, чтобы связаться по телефону с доктором Ландштейнером, он успел от неуверенности перейти к состоянию настоящей экзальтации!
Голос Карла Ландштейнера звучал издалека, говорил он с австрийским акцентом. К Три-Вэ вернулись все его тревоги. Откашлявшись, он назвал себя и не очень уверенно сообщил о том, что один его «друг» интересуется работами доктора в области серологии, в частности, его гипотезой об установлении отцовства.
— Но она еще не одобрена медиками, — немного раздраженно ответил доктор Ландштейнер.
