Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Синицин Игорь Елисеевич (читать книги txt) 📗
Вся секретность этих выпусков состояла в том, что в ранних из них хвалебно упоминались товарищи Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Каменев, другие революционеры и старые большевики, ликвидированные Сталиным…
На следующий день генералы в спецбуфете разделились на два лагеря. Один, среди которого были весьма уважаемые мной главком погранвойск Вадим Александрович Матросов, начальник Инспекторского управления Сергей Васильевич Толкунов, начальник 3-го управления Николай Алексеевич Душин и генералы-математики Николай Николаевич Андреев и Игорь Васильевич Маслов, высказывали книге «Негромкий выстрел» похвалу.
В другом лагере оказались мои бывшие тайными, а теперь проявившиеся враги, среди которых был могущественный начальник контрразведки генерал Григорий Федорович Григоренко и начальник Управления кадров генерал Василий Яковлевич Лежепеков. Основной их негативный тезис сводился не к критике самой книги, а поведения ее автора, который позволил себе отрывать от своего служебного времени, которое составляло все двадцать четыре часа в сутки, по нескольку часов за полгода по субботам и воскресеньям для написания романа. Что не предусмотрено никакими инструкциями о прохождении службы.
Кстати, это и стало предметом нашептывания Юрию Владимировичу со стороны этих, а возможно, и других генералов о недостаточном служебном рвении и отсутствии воинской дисциплины у его штатского помощника по политбюро. По большому счету они, видимо, были правы. Начиная работу над романом, я допустил страшную для всякого бюрократа ошибку. Я не испросил разрешения Юрия Владимировича на литературное творчество. Инстинктивно я чувствовал, что Андропов косо посмотрит на это дело. Он, например, весьма ехидничал над Цвигуном и говорил ему, перефразируя слова Горького о писательском труде: «Семен, если можешь не писать – не пиши!..» Зная это, я боялся его начальственного эгоизма – он будет ревновать к тому, что я не все свои мысли отдаю ему, а часть из них кладу на бумагу для будущих читателей. Хотя, когда он приглашал меня к себе на работу, я просил разрешения, как многие аппаратчики на Старой площади, продолжать вести научную работу «под крышей» АОН и быть научным руководителем аспирантов, готовя из них кандидатов наук. Его согласие я получил и успел подготовить парочку кандидатов, доведя их до защиты диссертации. Но то была партийная академия, высокоавторитетный центр общественной науки в его глазах.
Что касается независимого литературного творчества, ни с кем из начальства не согласованного, то это было, конечно, слишком и для генеральского общественного мнения, и для самого шефа.
Никто из ядра его команды никогда не осмелился бы на это. Они просили разрешения на каждый свой шаг или движение. Иногда даже на то, чтобы чихнуть. А мое вольнодумство и своеволие не влезали ни в какие аппаратные рамки.
Причиной ошибки было и то, что я всерьез не собирался писать роман. Его идея родилась спонтанно. Дело в том, что к началу 1977 года мне до предела обрыдли цековские документы, которые я должен был обрабатывать с девяти утра до девяти вечера. Скулы сводило от их дифирамбов и пустоты. Заранее было ясно, что, даже принятые политбюро, они едва ли будут выполнены когда-либо. Корпеть над ними было абсолютно непродуктивно, и я завидовал своему коллеге Карпещенко, который работал над исходящими документами КГБ. В них и была действительная жизнь страны, бился пульс наших социалистических союзников, проглядывали реалии международного положения. К сожалению, мне не давали даже смотреть на это документальное детективное чтиво. Я мог знакомиться только с выдержками из него в виде приложений к постановлениям политбюро по этим вопросам, поступавших обратным ходом из ЦК КПСС мне на стол.
Но журналистская жилка, видимо, искала выхода из серятины и скуки партийных документов. В своем распорядке дня я сократил время обработки документов политбюро для Юрия Владимировича на два часа и занимался ими только до девятнадцати часов, то есть до той поры, пока не кончался ежедневный забег в мой кабинет фельдъегерей с большими красными конвертами. После этого и до утра уже не надо было давать на стол Юрия Владимировича срочные материалы из ЦК, но присутствовать на рабочем месте следовало, ибо в любую минуту мог прозвучать звонок от председателя по домофону и его запрос по какой-либо проблеме или просьба принести определенный документ политбюро из числа хранившихся в моем сейфе.
И вот в относительно свободные два-три часа, остававшиеся после семи, а также по субботам и воскресеньям до отъезда Юрия Владимировича на дачу я стал почитывать старый учебник Звонарева по истории и методам работы царской разведки, переводные книги 20-х и 30-х годов о спецслужбах, произведения эмигрантов всех волн, попадавшиеся мне в оперативной библиотеке КГБ. Кстати, два зала, где хранилась эта литература, располагались в бывшей внутренней тюрьме ВЧК – НКВД– МГБ. Не знаю отчего – от сознания ли вечной генетической вины гражданина нашей страны перед карательными органами и партией, или от мрачной энергетики этих бывших в недавнем прошлом застенков, – меня всегда трясло, когда я входил в библиотеку. Быстренько схватив с полки какую-нибудь занятную книжицу или номер интереснейшего эмигрантского издания «Новый журнал», я старался скорее уйти из-под страшных сводов.
Под влиянием книг Звонарева, австрийского контрразведчика Урбанского, преемника Редля на посту шефа Эвиденцбюро в Вене, российского разведчика графа Игнатьева, мемуаров генерала Самойло сам собой вызрел замысел повестушки об офицере российского генерального штаба, действовавшем в канун Первой мировой войны в германоязычных странах. К тому же я сделал маленькое открытие, которое показывало, насколько глубоко русская разведывательная сеть проникла в высшие военные структуры дунайской монархии. В «Красном архиве» я нашел подтверждение тому, что в Вене и после «самоубийства» полковника Редля действовал внутри генерального штаба австро-венгерской императорской и королевской армии еще более высокопоставленный русский шпион. Почему-то это открытие до сих пор игнорируют многочисленные историки российской разведки, в изрядном количестве появившиеся теперь на поверхности нашей открытой для общественности историко-публицистической литературы. А ведь соответствующие документы опубликованы в 20-х годах на страницах периодического издания «Красный архив». Теперь оно полностью открыто для читателей, как и «Архив русской революции» в 22 томах, издававшийся в 20-х годах в Берлине российским общественным деятелем Гессеном, успевшим эмигрировать сразу после 1918 года из Петрограда. В оперативной библиотеке КГБ были многие тома этой серии. Я смог их изучить. В других московских книгохранилищах книги Гессена давно, с 20-х годов, считались секретными и не выдавались даже аспирантам и кандидатам наук.
Говоря о российской разведке начала XX века на австро-венгерском направлении, современные авторы все мусолят имя несчастного Альфреда Редля, якобы покончившего с собой выстрелом в голову из маленького пистолета. О том, так ли это или нет, существует много версий. Одна из них говорит о том, что полковника Редля застрелили его бывшие коллеги из Эвиденцбюро, чтобы не доводить дело до суда, на котором могли вскрыться компрометирующие материалы на верхушку офицерского корпуса дунайской монархии. Но никто из историков царской, советской и российской разведок не упоминает об австрийском документе, пришедшем в здание генштаба на Дворцовой площади Петербурга спустя две недели после «самоубийства» полковника Редля в Вене. В этом документе еще более высокопоставленный агент России в австро-венгерской столице, явно из высших военных кругов, подробно сообщает о расследовании «дела Редля». Он доносит в Петербург о совещании в Вене с участием германских генералов, где происходила настоящая свара между союзниками по поводу вредоносности русских шпионов. Генштабисты Германии грубо ругали своих австрийских коллег за допущенные проколы. Какого же служебного уровня должен был быть этот русский агент, если он мог лично участвовать в столь секретном совещании и знать все о расследовании крупнейшего шпионского скандала накануне Первой мировой войны?
