Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Синицин Игорь Елисеевич (читать книги txt) 📗
Генералы платили раза в два меньше, поскольку они как военнослужащие получали так называемые пайковые деньги на питание, а я, как единственное гражданское лицо, прикрепленное к этой «малой кормушке», выплачивал полную стоимость блюд и буфетной продукции.
Помимо спецбуфета для руководящего состава КГБ, но в должностях ниже, чем члены коллегии, действовала другая небольшая столовая. Она весьма неаппетитно, хотя и просторно, размещалась в корпусе посреди двора, который был всего за несколько лет до этого внутренней тюрьмой ВЧК – ОГПУ– МГБ – КГБ. Помимо этого в разных зданиях КГБ были еще буфеты и столовые для всех остальных сотрудников. Качество пищи в них и цены ничем не отличались от городских предприятий общественного питания. Только иногда в общедоступных буфетах, главным образом перед праздниками, появлялись хорошая колбаса и конфеты в коробках.
Спецбуфет на третьем этаже находился в особой зоне, неподалеку от кабинета председателя. Ежедневно туда привозили в особых запломбированных термосах и ящиках пищу для Юрия Владимировича как члена политбюро. Для столующихся здесь были два небольших зала. В одном из них, главном, стоял большой круглый стол, за которым обедали председатель и его заместители. Сюда вел отдельный ход.
В другом зале довольно тесно стояло около десятка столиков на четыре человека каждый. Члены коллегии КГБ, начальники самостоятельных управлений и отделов комитета, имели каждый свое, закрепленное за ним место. За двумя столиками пустовало одно-два свободных места, куда подсаживались столоваться гости соответствующих рангов, в частности прибывавшие в Центр с мест председатели Ленинградского и республиканских комитетов, начальники областных управлений. Столик секретариата стоял в углу, возле стойки с образцами конфет и спиртных напитков, в том числе грузинских и молдавских легких вин. Выглядела эта стойка весьма соблазнительно и к концу недели быстро пустела. Сверток с отобранными конфетами и вином официантка приносила обычно в кабинет клиента, а его стоимость заносилась в ежемесячный счет.
За нашим столиком, где сидели Лаптев, Карпещенко и я, оставалось свободное место для Крючкова, когда он задерживался после доклада на Лубянке и не мог возвратиться к обеду к себе, в Ясенево. У Крючкова в городке ПГУ была создана точно такая же система спецбуфета. Разговоры за обедом генералы вели самые разные, обычно неслужебного характера. Хотя изредка они заканчивали здесь споры, начатые в зале коллегии или на совещании у председателя.
Однажды в спецбуфете случился казус, касающийся моего литературного творчества. В конце 1977 года в издательстве «Молодая гвардия» тиражом в 200 тысяч экземпляров вышел и мгновенно разошелся мой первый роман «Негромкий выстрел». Сюжетом для него стало «дело полковника Редля» – опаснейшего русского шпиона, действовавшего перед Первой мировой войной в Австро-Венгерской империи. Я специально взял тему из истории дореволюционной российской разведки Генерального штаба, чтобы никто из коллег-писателей не мог бросить упрек руководителям пресс-службы КГБ в том, что они-де дают интересные материалы о советской разведке только сотрудникам или литераторам, связанным со спецслужбами СССР. А моя тема, считал я, сугубо историческая.
К тому же я решил укрыться под псевдонимом, чтобы в случае резко критических статей по поводу моего романа, которые могли появиться после его выхода в свет, не требовалось бы подавать в отставку, как критикуемому публично работнику аппарата ЦК КПСС. Псевдоним я выбрал себе дурацкий – Егор Иванов. Глупее нельзя было придумать, поскольку в справочнике Союза писателей СССР Ивановых – прозаиков, поэтов, драматургов, публицистов, критиков и т. д. – было полных шесть страниц. Многие писатели, настоящие Ивановы, чтобы не затеряться в толпе однофамильцев, наоборот, брали себе в качестве псевдонимов другие фамилии.
Не зная всего этого и желая взять псевдонимом фамилию матери, я сообщил в издательство, что буду выступать под именем Егор, как меня звали в детстве дедушки, и девичьей фамилией матери – Иванов. Но когда я принес первую книжку, еще теплую, прямо из типографии своему отцу, он очень удивился псевдониму, красующемуся на обложке.
– Откуда такая глупая идея? – спустив очки на нос, удивился он.
Оказалось, что он сам был тому виной. Когда я за три десятилетия до выхода романа заполнял в приемной комнате первого отдела МГИМО анкеты на двадцати четырех листах для поступления в институт, то ответов на многие вопросы из биографии родителей, как оказалось, не знал. Я понятия не имел, в частности, были ли раскулачены и на каких кладбищах покоятся останки моих дедов и дядьев, служили ли они в Белой армии или в крестьянских повстанческих отрядах Тамбовской губернии, хотя все были родом со Смоленщины. Не знал я тогда, по поветрию безбожных времен, и девичью фамилию матери.
Если с дедами и дядьями по линии отца я еще как-то мог выплыть, то, убей меня бог, не способен был ответить на простейший вопрос о семье матери. Она была сирота и воспитывалась у тетки совсем не московской, а из другого городка. Мне пришлось из института набрать по телефону номер отца и ознакомить его с этой проблемой. Он буркнул в трубку: «Пиши Иванова!..» – и отключился. Так я тридцать лет считал, что девичья фамилия матери Иванова, пока не пришел в ужас оттого, что Ивановых в российской словесности как нерезаных собак. Отец, сообщая мне заведомо ложные сведения о родственниках, мог, при определенном интересе органов к моей персоне, невольно подставить меня. Ведь моя юность проходила в худшие сталинские времена…
Буквально через несколько дней после выхода романа в спецбуфете во время обеда вдруг встал со своего места генерал Толмачев, начальник Управления правительственной связи и, потрясая в руке моей книжкой, громко и злобно обратился к Филиппу Бобкову, словно на партсобрании при слушании персонального дела.
– Филипп! – грозно заявил он начальнику 5-го управления. – Ты читал, какую бомбу подорвал под нами какой-то безответственный писака Иванов?! Кто пропустил его книгу в открытую печать, да еще таким огромным тиражом? Ведь он раскрыл все методы нашей работы!.. Его надо немедленно поймать и допросить, откуда он взял совершенно секретные материалы?..
– Успокойся, Юра, – ответил ему Бобков, хитро косясь в мою сторону. Кроме него, еще пара генеральских голов повернулась ко мне, свидетельствуя, что эти читатели уже раскрыли мой псевдоним. – Ты книжку-то эту дочитал до конца? – ехидно спросил Филипп Толмачева.
– А как же… – важно ответил начальник УПС, – очень даже внимательно!
– Что же ты не обратил внимания, о каком времени рассказывает автор? – продолжал вопрошать Бобков.
– Да обратил я внимание на все! – по-прежнему злился Толмачев.
– Но книжка-то о дореволюционных временах! – улыбнулся Филипп. – Тогда же еще КГБ не было…
– Ну и что, что не было! – огрызнулся начальник УПС. – Ведь мы и теперь работаем теми же методами!.. Никто ничего нового и лучшего не придумал!
Выпустив пар недовольства, лысый, толстый и важный генерал уселся на свое место. Он все-таки продолжал пыхтеть, пока поданная ему горячая котлета не заткнула его рот и не отвлекла внимание от крамольного автора.
Полемика двух генералов оставила во мне неприятный осадок. Доев свой обед, я запил компотом этот осадок и отправился к себе. Прошло около получаса. Бобков и Толмачев, видимо, созвонились по телефону после обеда, и Филипп открыл начальнику УПС мой псевдоним. Я сделал такой вывод, когда после робкого стука в дверь показалось румяное и смущенно улыбающееся лицо генерала Толмачева. Как оказалось, он пришел извиняться за то, что в сердцах, не зная настоящего имени автора, обозвал его «безответственным писакой». Теперь его мнение о книге, которую написал помощник председателя по политбюро, оказалось весьма восторженным. Он с удивлением узнал при этом, что никакими секретными материалами автор не пользовался, а единственным источником некоторых тонкостей, которые тогда еще не были открыты в печати, послужил старый, 20-х годов, учебник по разведке царского офицера Звонарева, основанный на архивных делах разведочного отделения генштаба Российской императорской армии и статьи из периодических сборников «Красного архива» того же времени. Он издавался в 20-х и 30-х годах в отделении Госиздата в Ленинграде. Правда, обнаружены они были мною самостоятельно в оперативной библиотеке КГБ, куда ни широкая, ни узкопрофессиональная историческая общественность доступа не имела. В специализированных книгохранилищах и читальных залах для студентов, аспирантов истфаков и ученых это издание хранилось, но выдавалось не всем, а только «допущенным».
