Сын теней - Марильер Джульет (полные книги TXT) 📗

Мы не знали, чьим рассказам верить, хотя Шон и Лайам считали, что речь, скорее всего, идет о викингах. Правда, их шайки обычно быстро налетают и быстро исчезают, ведь на море им до сих пор нет равных, они используют и весла, и паруса и движутся быстрее ветра. Возможно, это их разукрашенные шлемы породили столь странные россказни. И, все же, говорил Лайам, викинги дерутся грубо, мечами, дубинами и топорами. И никогда не отличались успехом в лесных боях, предпочитая держаться у берега и не заходить глубоко на сушу. Так что викинги подходили под описание не так хорошо, как некоторым бы хотелось.

Неожиданно, в месяц, когда день почти сравнялся с ночью, а отец уже вовсю сажал деревья, Эамон прислал за помощью, и Лайам послал на север тридцать хорошо вооруженных бойцов. Шон очень хотел поехать с ними, и я думаю, дядя тоже. Но кое-что их обоих остановило. Эйслинг все еще жила у нас, в безопасности, и беспокоилась за брата. Пока этого было довольно, чтобы удержать Шона. А Лайам сказал, что слишком рискованно ехать на передовую и биться с неведомой опасностью бок о бок с Эамоном и его дедом. Сначала стоит подождать новостей от Эамона, или от Шеймуса. Тогда у них на руках окажутся факты, а не домыслы. После можно будет решить, что следует предпринять.

Я заметила, что по вечерам Шон и Лайам долго и серьезно беседуют, изучая карты. Вместе с Ибуданом. Возможно, мой отец и поклялся, никогда больше не брать в руки оружие, если врагами являются его соотечественники, но Лайам был хорошим стратегом, и признавал явный талант мужа своей сестры в обращении с картами, планировании атак и отступлений. Я слышала, он жалел, что Падриак так и не вернулся из своего последнего путешествия к неизведанным берегам. Потому что на земле все же существовал человек, умевший построить корабль и управлять им лучше, чем любой викинг. И этот человек мог придумать минимум десять выходов из любой ситуации. Но Лайам уже три года не видел своего младшего брата. И никто больше особенно не надеялся на его благополучное возвращение. Я достаточно хорошо помнила своего младшего дядю. Да и как его можно забыть? Он некоторое время гостил дома, рассказывая удивительные истории, а потом снова отправлялся в путешествие. Кожа его загорела до цвета лесного ореха, а волосы длинной косой спускались на спину. В одном ухе он носил целых три серьги, и еще у него была удивительная пестрая птица, которая сидела на его плече и вежливо спрашивала: "Не хочешь покувыркаться в сене, душечка?". Я знала, что мама не верит в его смерть, как не верит в смерть Финбара. И временами подумывала, а вдруг она знает? Я сама знала бы, если бы Шон уехал куда-то воевать и погиб от удара вражесткого меча? Почувствовала бы я боль в сердце, если бы его кровь замерла в венах, дыхание остановилось, а глаза подернулись пеленой, невидящим взглядом уставившись в бескрайнее небо?

Я вовсе не собиралась шпионить за Ниав. То, как моя сестра использует свое свободное время, касалось только ее. Но я беспокоилась. Она была совершенно непохожа на себя — постоянно молчала и много времени проводила одна. Даже Эйслинг это заметила.

— Ниав кажется очень тихой, — сказала она однажды днем, когда мы с ней вдвоем пошли в поле за домом набрать цикория для настойки. В некоторых местах считается неприличным, чтобы хозяйская дочь занималась столь низкой работой, и ее поручили бы слугам. В Семиводье такого никогда не водилось, не на моей памяти, во всяком случае. Здесь работали все. Правда, Дженис и ее помощницы выполняли более тяжелую работу: таскали огромные металлические котлы, мыли полы, резали цыплят. Но мы с Ниав имели собственные ежедневные и сезонные обязанности, и умели хорошо с ними справляться. Мы следовали примеру собственных родителей, ведь Сорча проводила целые дни в аптечке, либо в деревне с больными, а отец — бывший лорд Херроуфилда — если этого требовали обстоятельства, без колебаний шел за плугом. Из Ниав и из меня получатся хорошие жены, вполне способные управлять домом мужа. А как можно быть хорошей хозяйкой, если не понимаешь, что за работу делают твои люди? Не знаю, каким образом Ниав всему научилась, она никогда ничем не занималась подолгу. Но она обладала умом, а если вдруг что-нибудь забывала, то очень быстро очаровывала кого-нибудь и убеждала помочь ей.

Но в тот день она не пришла собирать цикорий. Эйслинг аккуратно срывала цветы, поминутно останавливаясь, чтобы заправить светлые кудри под повязку, из-под которой они постоянно выбивались. Дни становились теплее и на носу у нее начала проявляться легкая россыпь веснушек.

— Оставляй что-нибудь на семена, — предупредила я.

— Да, матушка, — прыснула Эйслинг и положила еще несколько золотистых соцветий в свою ивовую корзинку. Она все время вызывалась помогать в подобной работе. Возможно, думала, что таким образом сможет стать для Шона лучшей женой. Спроси она меня, я сказала бы ей, что это не имеет для него никакого значения. Мой брат уже принял решение.

— Нет, правда, Лиадан, ты думаешь, с Ниав все в порядке? Я вот что подумала, может… ну… может, это из-за Эамона?

— Эамона? — довольно глупо повторила я.

— Понимаешь, — задумчиво произнесла Эйслинг, — он так давно уехал, и никто из нас не представляет, что там происходит. Я точно не знаю, есть ли что-то между ними, но я подумала, что она может беспокоиться. Я уж точно беспокоюсь.

Я ласково обняла ее.

— Я уверена, что волноваться не о чем. Уж если кто и может о себе позаботиться, так это Эамон. Наверняка, мы со дня на день увидим, как он скачет к нашим воротам, огромный, как жизнь, и без сомнения, с победой. — Готова поспорить на кусок серебра, подумала я, что сестренка беспокоится о чем угодно, только не о нем. Сомневаюсь, что она хотя бы раз вспомнила об Эамоне с момента его отъезда. Думаю, даже я думала о нем гораздо чаще.

Мы закончили сбор, сварили весеннее вино с медом и жасмином, чтобы перебить горечь цикория и поставили его дозревать в темноте, а Ниав так и не пришла. Мы с Эйслинг поднялись наверх, вымыли руки и лица, причесали друг другу волосы и сняли грубые рабочие фартуки. Дело уже близилось к ужину, и закат разливался по небу, окрашивая голубизну в фиолетовые и серые тона. И тогда я наконец увидела ее сквозь наше узкое окошко. Она бежала через поле от леса и на бегу оглядывалась то влево то вправо, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает. Вот она исчезла из виду. И вскоре после этого, запыхавшись, появилась в дверях, все еще поддерживая юбку и горя пунцовыми щеками. Я посмотрела на нее, Эйслинг тоже, но мы ничего не сказали.

— Отлично, я не опоздала. — Она пошла прямо к дубовому сундуку, подняла крышку и стала рыться в нем в поисках чистой одежды. Найдя то, что искала, она принялась расстегивать и снимать платье, а потом и сорочку, нисколько не стесняясь нас. Эйслинг тактично отвернулась к окну. Пока сестра надевала белье и через голову натягивала платье, я принесла ей воды и гребень. Она повернулась ко мне спиной и я принялась застегивать многочисленные крючки. Она все еще дышала очень тяжело, что ничуть не облегчало мою задачу.

— Она снова в пристойном виде, Эйслинг, — усмехнулась я. — Возможно, ты сможешь помочь ей причесаться. Нам уже пора спускаться к ужину. — Эйслинг обладала ловкими руками, и ей быстрее, чем мне, удалось бы соорудить что-нибудь приемлемое из перепутанных прядей сестры за столь короткое время. Она начала расчесывать спокойными и равномерными движениями.

— Где ты пропадала, Ниав? — с любопытством спросила она. — У тебя в волосах травинки, листья и… что это за меленькие синие цветочки? — Она работала гребнем, и лицо ее было спокойным и невинным, как всегда.

— Нам тебя не хватало сегодня, — спокойно добавила я, все еще застегивая платье. — Мы без тебя варили весеннее вино.