Русская народно-бытовая медицина - Попов Г. (чтение книг TXT) 📗

Довольно часто применяемым средством является купанье кликуш в крещенской проруби [406]. При этом иногда погружают кликушу всю, иногда опускают только ноги, а иногда обливают. Делается это иногда эпически просто. – «При мне, – передает очевидец, – купали бабу-кликушу. Ее привели к проруби в валенках, в тулупе, с головой, накрытой шалью, и как только освятили воду, кликушу раздели и она осталась в одной рубашке. Два мужика взяли ведра и стали лить на нее воду, окатывая с головы до ног. После этого накинули ей на плечи тулуп и повели домой» (Орловск. г. и у.).

Св. вода, девятичинная просфора, свечи, масло от мощей и икон, которым поят кликуш, и накладывание на них пелены от рак преподобных – все эти средства употребляются при кликушестве также часто, как и при других заболеваниях. Исключительное значение при этом страдании приобретает путешествие по монастырям, поклонение мощам и чудотворным иконам, и служение «отчетных», т. е. соединенных с отчитыванием молебнов. Нигде, в других страданиях, вера в целебность мощей и чудотворных икон не обнаруживается с такой силой и единодушием, как здесь. Сложившись исторически и являясь выражением инстинктивного сознания народом действительности и могущества средств духовного мира против этого душевного недуга и питаемая иногда поразительными в этой области чудесами, вера эта, к сожалению, не всегда остается возвышенной и чистой. Если для истинного религиозного чувства большим и тягостным испытанием являются бесчинства, богохульные выкрики и кощунственные выходки в церкви отдельной кликуши, то тем большее и едва ли желательное впечатление даже в чисто религиозном смысле производит на молящуюся массу то публичное скопление кликуш, которое до настоящего времени наблюдается в церквях и некоторых наших монастырях [407]. Не составляет также большой редкости видеть необыкновенно грубую картину, как в церкви сопротивляющуюся кликушу тащат приложиться к мощам 5–6 дюжих мужиков и также насильно протаскивают ее под чудотворную икону [408]. Поэтому чрезвычайно отрадное впечатление производят энергические внушения тех священников, которые требуют соблюдения благочиния в храме, во время богослужения и удаления кликуш, во время припадков из церкви. После одного или нескольких таких предупреждений бабы начинают стоять в церкви смирнехонько, иногда тихо, всхлипывая или же, перед приближением припадка, выходя из церкви (Инсарск. у. Пензен, г. Шуйск. у. Влад г.). Не говоря о случаях притворства и болезненного подражания, в чистых случаях кликушества это предупреждение может иметь громадное значение, как своего рода противовнушение.

Сильным средством религиозного внушения является отчитывание, последняя и самая крайняя мера при кликушестве, после применения которой всякое дальнейшее лечение кликуши обыкновенно признается уже бесплодным. Кто бы ни отчитывал кликушу – начетчик, монашка, келейница, священник, все они непременно должны быть безупречной, благочестивой и иногда строго трезвой жизни [409]. В тех случаях, когда отчитывание совершается мирскими лицами, оно состоит из чтения псалмов, канонов, Евангелия и особых заклинательных молитв, взятых из старых рукописных или церковных, теперь вышедших из употребления требников. Священники обыкновенно соединяют с отчитыванием молебны, известные в простонародье под названием «отчетных». В нашем Большом требнике заключаются только две молитвы, произносимые на таких молебнах и носящие, в особенности вторая, простой просительный характер [410].

Гораздо больше этих молитв и они имеют ярко демонологический характер в требнике киевского митрополита Петра Могилы (XVII в.), которым, кроме мирских лиц, пользуются, несмотря на его изъятие из употребления, некоторые священники и монахи. В виду исторического интереса, а также той последовательности и систематичности, с какой проведена здесь идея религиозного внушения, мы считаем необходимым изложить в существенных чертах чин того молебствия, соединенного с заклинанием, которое совершается по этому требнику над кликушами [411]). К заклинателю предъявляется требование, чтобы он был лишен гордости, тщеславия и корыстолюбия, имел горячую веру, обладал теплотой внутреннего чувства, был чистым от блуда и подготовился к своей заклинательной миссии покаянием и постом. Предварительно уверившись, что он имеет дело с действительно «бесным», а не страдающим, напр., черной желчью (меланхолией) или каким-либо другим недугом [412], заклинатель вопрошает больного об имени духов вошедших, о времени, когда они вошли, о поводах к вхождению и производит заклинание в каком-либо уединенном месте или церкви, в присутствии только близких лиц. Все предварительный молитвы, псалмы, эктении и каноны произносятся и поются «тихим гласом и с умилением», а Евангелие читается с возложением рук на болеющего.

Самые заклинательные молитвы читаются заклинателем, стоя на коленях, «со всяким умилением, а еще мощно, со слезами», некоторые места их, наиболее сильные и всегда точно указанные, произносятся твердым и мощным голосом, а некоторые даже «с велиим дерзновением». Психологической и очень важной особенностью этих заклинательных молитв является и то, что каждая из них чередуется с обыкновенной молитвой, где страх и угрозы сменяются тихой мольбой, надеждой и радостью [413].

Чтобы понять историческое значение этих заклинаний и молитв и ту роль, которую играли он при врачевании кликуш, необходимо помнить, что время, к которому относится требник Петра Могилы, было временем расцвета и господства поражающих и невозможных суеверий, пропитавших народную массу, духовенство, боярские и даже придворные круги (Костомаров, Забелин) и в то же время соединенных с такой глубиной религиозного чувства и веры, какой они едва ли когда-либо достигали потом. Соответствуя духу своей эпохи, эти заклинания и молитвы, без сомнения, приносили пользу и исцеление не малому числу наиболее религиозных и чувствующих натур, но для нашего времени являются по меньшей мере анахронизмом и невыгодны тем, что поддерживают в массе народа едва ли желательные суеверия и вместе с пассивным отношением некоторой части духовенства к кликушеству, косвенно способствуют распространению этого столь печального в нашей жизни явления. Наш народ и без того живет во многом воззрениями глубокой и давно отжившей старины и истинное знание, как и чистая и светлая вера, для него так необходимы.

Хотя и медленно, и только некоторой частью, но наш народ идет к ним. Бесспорным указанием на постепенное освобождение народа от связывающих его суеверий, и несомненным приобретением текущего времени является то, что число кликуш с каждым годом уменьшается [414]. В местах, где прежде и не так давно, не было села, деревни без одной или нескольких кликуш, теперь их часто нет совсем или они меняют свой прежний тип, из неистовствующих и буйно кричащих превращаясь в «тихопорченых» и «тихомольных».

Современное состояние народной медицины, со всем кругом понятий в этой области, невольно напоминает состояние европейской мысли в средние века, до появления положительного (индуктивного) метода мышления (Бэкон Верулямский, XVI ст.). Она также отвлеченна, также мало считается с жизнью, природой и также нередко исходной точкой ее развитая, как и в средневековой схоластической мысли, являются не опыт и наблюдение, а общие и предвзятые идеи и положения или создаются самые широкие обобщения на основании лишь немногих частностей. О таком направлении и характере народного мышлении весьма наглядно свидетельствуют те отвлеченные воззрения народа на болезни, которые создают суеверную терапию и профилактику и являются источником также многих других отживших аномалий народной жизни. Предвзятая и твердо укоренившаяся мысль о каких-то крючках и затворах при родах, будто бы мешающих выходу ребенка, ведет к целому ряду самых нелепых и мучительных приемов для роженицы, вера в возможность вхождения беса в человека роковым образом приводит к кликушеству, а несуществующее отношение между применяемым средством и болезнью, в виде простой аналогии, однородности названий, соответствия места и времени, внешнего сходства и самых отдаленнейших признаков, кажется крестьянину достаточным основанием для применения доброй половины его лечебных средств [415].