Обратной дороги нет (cборник) - Карпов Владимир Васильевич (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Он сделал несколько судорожных гребков, нащупал, наконец, жилет, плясавший рядом со шлюпкой, и снова уложил его на бортик. Через час, задремав, он снова сбил жилет с бортика. Озноб тряс его, раскачивал, делал ватными мышцы, и не было сил погнаться за уплывающим, гонимым ветром спасательным жилетом. Стиснув зубы, напряг мускулы и, справившись с ознобом, заставил шлюпку описывать круг за кругом, шарил на ощупь, но пальцы хватали лишь воду.
За эти полчаса отчаянного барахтанья ему удалось немного согреться, но зато, сбившись с ритма, он заметно ослабел, пересохло горло. Иван зачерпнул темную воду и сделал два глотка — вода была горько-соленой и не утолила жажды, лишь вызвала ощущение тошноты. Недаром говорили, что это море самое соленое из всех северных морей… Вдруг он обнаружил, что лицо морозит холодное дуновение, — значит, теперь он греб против ветра. Когда и зачем он развернулся, чтобы плыть в обратном направлении, Иван не помнил.
Может быть, ветер изменился и теперь его несет в открытое море?
— Навигация кончилась. Почти все суда на консервации. И вообще-то вы уверены, что летчик опустился в залив? — спросил Завьялов.
Начальник порта, огромный, тяжелый, сидел, отвалясь, на кресле и, чуть нервничая, крутил большими пальцами.
Демин покосился на него — его всегда раздражала эта начальственная манера: крутить большими пальцами. Просторный и длинный кабинет с двумя яркими люстрами и коврами, с портретами на стенах был заполнен летчиками и моряками, двое радистов с переносной рацией примостились на подоконнике.
— Мы вообще уверены только в одном, — сказал Демин. — Надо искать, искать всеми средствами. Днем и ночью.
Завьялов, прищурившись, как бы сонно следил за Деминым, за всем этим беспокойным людом, внесшим в его кабинет суровое дыхание военного времени.
За спиной у него висела огромная карта залива, сейчас эта карта словно' подчеркивала значительность его фигуры.
— Мы сняли с рейса последние три теплохода, — сказал начальник порта, повернувшись к карте, — они тычутся в тумане, как слепые котята, и каждую минуту могут сесть на банку. Здесь около тысячи островов, я не говорю уже о подводных камнях. От капитанов требуется большая сноровка, мы не ставим на судно человека, прежде чем он не проплавает лет пять-шесть хотя бы просто рулевым… Я рискую сейчас тремя экипажами, вы понимаете? Это люди.
Демин передернул плечами: здесь он не имел права командовать, да и к тому же понимал, что Завьялов прав. Подполковнику и раньше приходилось встречаться с начальником порта, он любил слушать его рассказы о морских приключениях.
«Понимаешь, — говорил Завьялов в минуту откровенности, — впервые, наконец, на земле живу, как все люди. Двадцать два года отгрохал на борту, все больше в Арктике… От юнги прошел до капитана, немалая дорожка, а, подполковник? С женой виделся раз в год, не чаще. Дашь телеграмму: «Встречай в Мурманске», вылетит, а мы уж с якоря снялись, потопали на восток. Вторую телеграмму: «Вылетай туда»… Встретимся, наконец, — пять-шесть дней, и вся моя семейная жизнь. А то зазимуешь под Диксоном и вовсе по два года дома не видишь. Дети уже выросли, трое, а я и не знаю толком, что за человеки растут. Теперь вот, наконец, осел прочно, а голова уже — смотри, подполковник, — сивая, так-то. Вам, летунам, еще повезло, разве нет? Мне бы теперь хоть чуток спокойной жизни хлебнуть вроде вашей».
— Команды остальных судов разъехались по отпускам. Что посоветуешь, подполковник? — спросил Завьялов.
Демин смотрел на карту. Да, необъятен этот залив, кругом луды, луды — так здесь именуют острова; повсюду разбросаны корги — коварные, скрытые приливом острые камни, могущие распороть днище корабля. Фарватеры вьются здесь замысловатыми линиями, петляют меж островов и корг. Небось сто потов сгонят с капитана, прежде чем выберется к морю.
— Нужен по меньшей мере десяток судов, — сказал Демин. — Да, десяток. Наблюдателями я вас обеспечу — вот, — он обвел рукой летчиков.
— А почему только наблюдателями? — спросил Мазуренко, техник-лейтенант, приехавший вместе с Деминым. — Я, например, до армии дизелистом был, могу и за механика. Если бы снять ваши суда с консервации…
— А какое я имею право? Да, какое право?
Завьялов побагровел: если бы знать заранее, что так сложатся дела. А то обрадовались — спасен летчик, шлите катер к рыбачьей лодке, он там… Как же, спасен!
— Ну, вот что, — решился Завьялов. — Полетит моя голова. Полетит. Другим приказать я не могу. Но сам пойду — добровольцем. Сухарев, — обратился он к диспетчеру, — возьми мою машину и давай ко всем нашим, кто еще не успел в отпуск. Скажи — так и так, человек в море. Есть добровольцы — тащи прямо из постели. Будем снимать с консервации суда. Через два часа выходим, вот так.
— Ясно! — оживился диспетчер. — Будут добровольцы! «Молодец старик», — подумал Демин. Крепко пожал Завьялову руку, сказал улыбаясь:
— Разрешите поступить в ваше распоряжение, капитан?
— Нарушим субординацию, а? — сказал Завьялов, — Подполковник в подчинении у капитана! Лестно, лестно.
Летчики и моряки, гомоня, двинулись к выходу. Завьялов подождал немного, выдвинул ящик стола, достал стеклянную пробирку с нитроглицерином. Вот так каждый день — сдавливало сердце, словно пеленой, заволакивало глаза. Врачи говорили: «Спокойствие, спокойствие, иначе…» Видно, не за горами была его последняя пристань. И пусть ею будет не мягкая постель, не кабинет с коврами, а открытый ветрам капитанский мостик.
Как много их здесь, этих островов, — на одном только парочка гаг уместится, на другом встанет маяк, на третьем хватит места для небольшого поселка. Да только, конечно, никому не придет в голову строиться среди водной пустыни, на голых скалах. Лишь изредка заглядывают сюда рыбаки да смотрители маяков.
А мелкие камни — корги, откуда их взялось столько? Будто шла по заливу гигантская баржа, груженная глыбами, тряхнул ее шторм, посыпались камни, да так и остались торчать на фарватере.
Обычно суда стараются держаться от них подальше, но сейчас «Онега», отрабатывая задним ходом и крутясь, подбирается под самые скалы. Не взлетит ли оттуда, вон из-за той скалы, ракета, не поднимется ли к небу дым сигнального костра?
Два наблюдателя — один на корме, другой на носу теплохода — словно застыли, прижав бинокли к глазам. Однообразны и утомительны часы поиска, стынут ноги4 коченеют руки, сжимающие бинокль, слезятся от ветра глаза.
… Демин поднялся в рубку — здесь все-таки не так холодно, как на палубе. Широкое, багровое лицо Завьялова покрыто каплями мороси. Отправив своего помощника Рудольфа Китса отдыхать, он сам встал за штурвал.
Матрос, ушедший на нос с наметкой — длинным полосатым шестом, громко выкрикивал глубины: «Два двадцать!», «два десять!»
Демин, напрягшись, ожидал — вот-вот раздастся скрежет камня о металл.
Наконец прошли мелководье, однако начальник порта не повеселел лицом, да и чему радоваться? Не обнаружили никого.
Теперь шли споро, над большими глубинами, держа направление на новую группу островов.
Короток северный день. За кормой теплохода расходились две белые тугие полосы, и чайки уже не кружили над ними, отыскивая оглушенную винтом рыбешку — ушли на ночлег.
Через каждые полчаса к Демину подбегал радист, докладывал: поиски продолжаются, новостей нет.
Наступала вторая бессонная ночь. То и дело с теплохода взлетали осветительные ракеты, будоража темноту. Тревожно звонил судовой колокол.
Завьялов вдруг дал машинам «самый малый» и стал всматриваться в темень. Демин, встрепенувшись, выскочил из рубки: что там заметил капитан?
Нет, ничего не видать — узкий нос теплохода словно утыкался в глухую стену.
— Мы, старики, дальнозоркие. Как будто белеет что-то? — сказал Завьялов.
Демин вгляделся — под лучом прожектора и вправду матово поблескивало овальное пятнышко у подножья большой скалы.
