Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич (читать книги без регистрации txt) 📗
Малышкин глядит в тусклое окно и старается догадаться: в самом деле, что думают о нем, нашкодившем писаре Малышкине, офицеры соединения?
8
В кабинете командира мотострелкового соединения шумно и дымно. Генерал Каратаев, сам заядлый курильщик, разрешил курить всем присутствующим. Это не совещание и не собрание, а обычная беседа, хотя повод вполне официальный: начфинчасти подполковник Иванов, командир мотострелковой роты капитан Ковальчук, а также недавно назначенный начальником нового полигона капитан-инженер Будзинский, каждый по отдельности, подали рапорта об освобождении из-под ареста рядового Малышкина под их личную ответственность.
— Поймите меня правильно, товарищ генерал, — горячится Будзинский. — Я сам свидетель. Это произошло в моем кабинете. Человек приехал совершенно нормальным, даже в отличном настроении. Гм… Как это лучше объяснить… Если бы вы видели его лицо, когда он обнаружил недостачу! Это… это… Когда не сказал, а буквально прошептал мне об этом! Это было настоящее потрясение! Он так растерялся! Нет, он не присваивал денег и не подозревал об их исчезновении — я в этом убежден. За что же парнишку держать под арестом?
— Но ведь деньги исчезли именно у него. Государственные деньги! Не выпрыгнули же они сами из его сумки! — густо басит генерал без всякой, впрочем, официальности. — Случилось. Виновный налицо. По крайней мере, разгильдяйство тоже налицо. А за утрату государственных средств должен кто-то отвечать. Ведь это так?
— Конечно, — соглашается капитан-инженер, он еще не знает о рапортах Иванова и Ковальчука, а потому идет ва-банк. — Но конкретный виновник! А вина Малышкина не доказана. Я убежден в его невиновности и считаю долгом чести офицера ратовать за справедливость!
— Ого! — улыбается в густые буденновские усы генерал. — Приятно сознавать, что во вверенном мне соединении у офицеров такое высокое понимание чести. Весьма рад. Могу представить вам единомышленников: подполковник Иванов и капитан Ковальчук подали рапорта аналогичного содержания.
Капитан-инженер оглядывается на Иванова с Ковальчуком и растерянно улыбается.
— Вот видите, товарищ генерал, я далеко не одинок в своем мнении, — волнуясь, говорит начфинчасти. — И очень рад, что товарищ Будзинский, будучи совершенно незнаком с рядовым Малышкиным, ручается за его порядочность.
— Совершенно верно, — поддерживает Ковальчук. — Я тоже полностью согласен с товарищем Будзинским.
Сначала надо доказать виновность Малышкина, а потом брать под арест.
— А-а… — Генерал рукой разгоняет дым над собой, морщится. — Пустое. Человеку были доверены государственные средства, он за них отвечал. У него какая-то часть исчезла. Черт знает куда исчезла. Допустим, что он в том не виновен. А фактически кто виноват? Неизвестно. Потому окружной прокурор и дал санкцию на арест материально-ответственного лица. По всем правилам этот Малышкин должен находиться в следственном изоляторе, а мы все-таки настояли, чтобы наш солдат оставался у нас, пока не докажут его виновность. Ведь дал санкцию прокурор? — обращается генерал к лейтенанту Галичу, скромно сидящему на самом крайнем стуле у двери, хотя места в кабинете предостаточно.
Лейтенант Галич вскакивает со стула, вытягивается по стойке «смирно».
— Так точно. Дал.
Галич мог добавить, что в тот момент, когда окружному прокурору доложили о чепе в мотострелковом соединении, тот спешно собирался на аэродром, чтобы лететь в Москву. Накануне он долго сидел над материалами для доклада, а потому был голоден, утомлен и сердит. Слушать подробную информацию ему было некогда, так как у подъезда уже ждала машина, и потому он только поморщился, словно от зубной боли, проворчал:
— Час от часу не легче… Материально-ответственное лицо призналось? Ага… Хорошо, если просто ротозей, а если прохвост? Под арест взят?.. Почему?.. Ведь он не отрицает! Значит, злоупотребление или халатность налицо! Не исключен и сговор. Санкционирую. Сообщите об этом Каратаеву.
Когда Галич принял дело к исполнению, он и сам считал, что поступают с Малышкиным совершенно правильно и предусмотрительно. Иначе быть не могло. Галич только-только окончил юридический институт и его сразу призвали в армию. Дело Малышкина — его первое дело.
При ознакомлении с материалами предварительного дознания Галичу Малышкин представлялся то в образе бульварного громилы с испитым лицом, то юрким, тщедушным шулером с лисьими глазками и повадками хорька. Каково же было разочарование, когда перед ним предстал не громила и не шулер, а скромный кареглазый паренек среднего роста, с белым, как у девушки, лицом, смоляными бровями вразлет и прозрачным румянцем во всю щеку. Малышкина можно было даже назвать стройным и красивым, если б не был он угловат и скован в движениях, если б не постоянное выражение замкнутости на юном лице. Впрочем, впечатление это скоро исчезло, и Малышкин воспринимался как совершенно бесхитростный человек.
С этой первой встречи и полетел в тартарары план расследования, намеченный Галичем. Как-то так сразу получилось, что пришлось искать не изобличающие, а оправдывающие Малышкина факты. И поступить наоборот Галич не может.
— Вот видите, все правомерно, — разводит руками генерал. Ему трудно признаться вслух, что он сам уже убежден в невиновности Малышкина, что сам он, Каратаев, сгоряча поспешил согласиться с помощником окружного прокурора, оформившим визу на арест. К тому же этот осторожный помощник намекнул заупрямившемуся было Каратаеву на одно прошлое дело…
А в богатой всякими событиями жизни Каратаева действительно имелся некогда случай, когда он опростоволосился, взял под защиту своего интенданта, присвоившего крупную сумму государственных средств. Мало того, что вступился сам из чувства солдатского братства, но и убедил вступиться подчиненных офицеров. Недостачу покрыли сообща, а через некоторое время выяснилось, что интендант в самом деле перерожденец и казнокрад.
Вспоминать об этом случае генералу очень неприятно, но еще неприятней было бы вновь оказаться в таком же дурацком положении. Потому он прикуривает папиросу от папиросы и тяжело размышляет, изыскивая выход. Ему действительно жаль этого молоденького растяпу Малышкина.
— Товарищ генерал, — вдруг тихо произносит Иванов. — Во всей этой неприятной истории есть и моя доля вины. Потому… Хм… Я мог бы покрыть утерянную сумму. У нас в семье есть кое-какие сбережения…
— Почему вы один? — встряхивается на стуле Ковальчук. — Среди офицеров нашей части существует такое же мнение. Мы не верим, что наш солдат мог оказаться вором.
— Ну, с такими вещами вы не спешите! — сердится генерал. — Можно подумать, что другим, хотя бы мне, все случившееся безразлично. Ваш солдат — это и мой солдат. Надо все-таки найти потерянные деньги. Не вмешалась же здесь нечистая сила! Кто-то же взял их! Может быть, у вас что-то прояснилось, если не секрет, конечно… — обращается Каратаев к продолжающему стоять Галичу. — Да вы садитесь.
Лейтенант садится, пожимает плечами:
— Пока ничего нового.
— Что, не нашли ту семейную пару?
— Нет. В тот день автобус дошел только до деревни Пьянкове, так как мост через реку оказался поврежденным. От Пьянково в сторону полустанка имеется всего три небольшие деревни, и мы сразу же побывали во всех трех.
— Ну и что?
— Как ни удивительно, ни у кого из жителей не гостили в те дни приезжие с детьми. Мы обошли все дома. Никто даже не видел людей с такими приметами.
— Странно. Ведь в той стороне других деревень нет, а если б они гостили в Пьянково или далее, то наверняка уехали бы рейсовым автобусом, — задумчиво басит генерал. — А начальник полустанка, случаем, фамилии не записал?
— Он сейчас в отпуске, но его бесполезно и спрашивать. В городе я обратился в привокзальный медпункт. Дежурной медсестре действительно позвонили с полустанка, чтобы встретили пострадавшего. Но в регистрационной книге фамилия не указана, так как начальник полустанка сам не знал ее. Не до расспросов было — времени оставалось в обрез.
